Закон Мёрфи

На обратном пути я как можно удобнее устраиваюсь на спине волка, обхватывая его конечностями, и блаженно засыпаю под убаюкивающие покачивания, под звуки шуршанья листвы, задеваемые оборотнем ветки деревьев, стрекот цикад и редких завываний волков, уханье совы из глубин леса. Макс, услышав тихое сопение со стороны, сбавил бег, а потом и вовсе перешел на шаг, дабы не разбудить бедную измученную девушку. Из сна меня вывело легкое потряхивание, оборотень вел корпусом тела из стороны в сторону, мягко расшатывая меня. Затем в глубь сознания начали доноситься чьи-то крики. Сперва не осознав, где я нахожусь, резко приподнимаюсь с места, сонно потирая глаза. Навстречу к нам бежали несколько силуэтов. Сползаю с оборотня, упираясь ногами в шуршащую землю, покрытые травой и кустами. Волк тем временем уходит за деревья, чтобы обратиться. Силуэты уже стали четче, приобретая знакомые очертания, и по голосам можно было определить их обладателей: Триша и Одри бежали ко мне навстречу. Первой до меня добралась подруга, сестра Макса была чуть поодаль: — Мия, — тяжело дыша, брюнетка остановилась, переводя дух. — Твою мать, я уж подумала, что тебя опять украли или еще что. — Да все нормально, я с Максом была, — лениво проговорила, сладко зевая и закрывая рот ладошкой. Одри уже подошла к нам, как из кустов вышел Макс, (в футболке, представляете): — Братец, ты чего пугаешь людей, — чуть укоризненно упрекнула Одри волка. — Мы уже потеряли вас. Триша тут чуть с ума не сошла. В ответ Макс нервно засмеялся, неуклюже почесав голову: — Да мы тут прогуливались. Не поводов для беспокойства. Кстати, психованная, вот твой телефон. В следующий раз не буду искать, — он протянул мне телефон, который до этого улетел с моих разъяренных рук в кусты. В ответ я лишь слегка закатила глаза и недовольно громко цокнула: — А я тебя прям просила искать. — И где же благодарность? — О-о, премного благодарю. — Дорогой Макс Фолл. — Что? — Премного благодарю, дорогой Макс Фолл. — Что? А у тебя рожа не треснет от официозности? — Как-нибудь переживу. — Господи, ты просто невыносим. — Взаимно, вредина. Мы синхронно фыркаем и, сложив руки, отворачиваемся друг от друга. Одри и Триша лишь молча наблюдали за этой перепалкой, хитро переглядываясь и еле заметно улыбаясь, затем русоволосая девушка, деликатно кашлянув, нарушила наша полемику: — Пошлите, нас все ждут. Мы подошли ко двору, где ярко горел костер, и все оборотни собрались вокруг очага, выглядя при этом очень сосредоточенно, что немного смутило меня и ввело в замешательство. Бросаю озадаченный взгляд на Макса и Одри, но те двое с такими же серьезными лицами подходят к семье и оборачиваются ко мне лицом. Теперь совсем не понимаю, что происходит. Я что-то успела сделать плохое, за что меня сейчас выгонят? Переглядываюсь с Тришей, но та тоже ничего не понимает, выглядя такой же растерянной. Она берет меня за руку, мы обе заметно напрягаемся. Только хотела спросить о происходящем, как тишину нарушает дед Конрад: — Подойди к нам, девочка. Тришу прошу остаться на месте. Бросаю испуганный взгляд на подругу, но та, расширив зрачки, лишь сильнее сжала мою ладонь. — Мы не собираемся с вами делать чего-либо плохого, — смягчил тон пожилой оборотень. — Не бойся, подходи. Освободив руку, осторожно приблизилась к огню, встречаясь глазами с Максом, тот лишь ободряюще мне улыбнулся, привычно ярко сверкая глазами, блики костра лихорадочно играли в серых очах. — Ты спасла моего сына, — раздался мягкий голос Хелен, я удивленно повернулась к ней. — Я должна тебе. — Ты защитила моего внука, — Конрад шагнул ближе к кругу. — Я должен тебе. — Я люблю своего племянника, но чуть не потеряла его, — Одри посмотрела мне в глаза. — Я должна тебе. — Ты спасла волчонка от вампира, — воздух прорезал жесткий и хриплый голос Джона. Свет огня делал его лицо суровым. Или он был суров сам по себе? — Я должен тебе. — Мия, — на меня обратил взор вожак стаи, Ральф. — Тебе обязан жизнью волк моей стаи. Я должен тебе. Даже Шон на сей раз был очень серьезным и казался взрослее, чем есть на самом деле. — Ты рискнула жизнью ради меня и… пролила кровь. Я должен тебе. Очередь дошла до Макса. Нервно закусываю губу и втягиваю носом воздух, немного тушуясь и смущаясь. Он сделал шаг вперед ко мне навстречу. — Это Долг Крови. Удивленно смотрю в его лицо, затем взглядом обвожу всю стаю, но их лица остаются такими же серьезными. Что? Долг Крови? — Стая должна тебе, — продолжал оборотень. — Этот Долг беру на себя я, Макс Фолл, волк этой стаи. В его руках сверкнул охотничий нож, в свете очага клинок был будто из жидкого огня. Снова испуганно озираюсь по сторонам, затем устремляю взгляд на Макса, который в свою очередь не отводил своего внимательного взора от меня. Нервно сглатываю. Блондин крепко взял нож правой рукой и медленно провел острием по левому предплечью. Сзади еле слышно пискнула Триша от испуга. Из глубокой раны потекла кровь, которая начала стекать по руке и, срываясь, капала в траву темными каплями. Я также молча и даже завороженно наблюдала за ритуалом. В том, что это ритуал, уже не было никаких сомнений. Было в этом что-то дикое, мистическое и будоражащее. Ральф забрал нож и поднес к огню. Макс снова заговорил, спокойно и размеренно: — Если Долг не будет уплачен, пусть огонь больше никогда не согреет меня, а вода не утолит жажды. Пусть земля на моем пути станет зыбкой, а ветер сбивает с ног. Пусть свидетелем моих слов станет изначальная природа, давшая нам силу. Пусть это увидит воздух… Конрад поднес к огню пучок сухих трав. Веничек вспыхнул, но старый волк задул пламя. Он стал окуривать Макса дымом, поднимавшимся от тлеющей травы. — Пусть об этом знает земля… Одри подала брату ком земли, и оборотень раскрошил его в руках. — Пусть это услышит вода… Хелен полила Максу на руки из деревянной плошки. — И пусть об этом помнит огонь… Ральф вынул нож из очага и снова подал брату. Клинок был раскалён. Только не говорите, что он собирается… Ауч… Макс поднёс нож к порезу и прижал металл к руке, прижигая рану. Я инстинктивно поморщилась, представляя насколько это больно. Макс старался сдерживать боль и не показывать эмоций, но его крепко стиснутая челюсть и выступающие желваки выдавали его. Он заметно побледнел. — Если Долг не будет уплачен, пусть разум покинет меня, и стану я диким зверем, вечно ищущим добычу в холоде ночи, — глаза волка отражали яркое пламя. — Моя кровь – твоя кровь. Он посмотрел прямо мне в глаза, будто что-то ожидая от меня. Но я не знала, что говорить и делать, лишь растерянно оглядывала всех, приоткрыв рот. — Скажи, что принимаешь его клятву, — сквозь зубы прошептала Одри слева. Макс еле слышно прыснул от смеха, опуская голову, затем сразу же вернул себе серьезное выражение лица. Я же покраснела до кончиков ушей, так как чувствовала себя полной идиоткой. — Я принимаю твою клятву… Макс Фолл, — немного сбивчиво произнесла я. И все в этот момент облегченно выдохнули, так как пребывали все это время в неком напряжении. — Ритуал состоялся, — Конрад мягко улыбнулся. Семейство Фоллов поочередно подходили ко мне, обнимая и одновременно утешая, так как видели мой нескрываемый испуг, затем медленно разбрелись по своим делам, Одри утащила Тришу за руку в дом. Шон куда-то быстро метнулся, затем вернулся с аптечкой в руках и протянул её мне. — Эй, ты чего такая бледная? Все же закончилось. Перевяжешь Максу руку? — А, да, — рассеянно пробормотала я, принимаю из его рук коробку. — Только не говори, что не умеешь обрабатывать раны, — усмехнулся рядом со мной ехидный голос. — Не каждый день мне дают клятву и режут руки, — парировала я. — Я вообще сперва думала, что что-то натворила, и вы будете меня наказывать. Макс в ответ громко и заливисто засмеялся, запрокинув голову. — Придумаешь тоже. Мы сели на скамейку, и я достала необходимые растворы и мази, бинты. Промокнув вату в жидкость, осторожно поднесла к ране волка. Макс начал шипеть от боли, когда я начала аккуратными движениями стирать кровь с раны. — Да потерпи ты, — буркнула я. — Когда резал терпел же. — Даже резать себя было приятнее. В ответ я лишь недовольно цокнула, качая головой, дальше продолжая процесс. Достала ту чудодейственную мазь и аккуратно наношу на рану. Макс какое-то время молчит, слышу лишь его размеренное дыхание у себя над головой. Перебинтовываю ему руку, выходит это не так ловко, конечно, как хотелось бы. — Спасибо, но медсестрой тебе не быть, — улыбается блондин. — Одновременно поблагодарил и опустил. В твоем духе, Фолл. — Пора привыкнуть к этому. Кстати… — его лицо вмиг становится серьезным, приподнимаю голову и вижу некую растерянность в его глазах и может даже смущение. — Что? — Ты понимаешь, что клятва не дается просто так? Это не пустой звук. — Я поняла это. — И… — Макс, говори прямо. Он выразительно заглянул мне в глаза, а казалось, в саму душу. Внутри меня все ухнуло и перевернулось, сердце сбилось с привычного ритма. — Хочу сказать то, что теперь мы с тобой неразрывно связаны на всю жизнь. Хочешь ты этого или нет. Понимание и осознание всей ситуации мигом ударяют по голове. Черт!.. Вспоминаются слова Итана о том, что он не хочет видеть со мной рядом оборотня. А теперь это становится невозможным. Почему рядом с этим несносным волком я вообще забываю обо все на свете? Даже об Итане? Как? Тяжело вздыхаю и опускаю голову. Черт, еще одной проблемой стало больше. И как теперь все это объяснить, поймет ли меня Князь? — Давай теперь я, — раздается хрипловатый голос Макса надо мной. — Что? — поднимаю на него недоуменный взгляд. — Раны твои, дурында, — улыбается мягко он. — Само, конечно, заживет, но с помощью мази процесс будет побыстрее. Потом пойдешь спать, время уже позднее.

***

— Сурок! Давай вставай! Назойливое, хоть и легкое потряхивание за плечи заставило меня страдальчески застонать и отвернуться, пытаясь избавиться от той, кто мешала так сладко спать. Но Триша была очень настойчива. — Мия! — Ну Три-иша-а, — сонно протянула я, еле разлепляя глаза, но в тот же момент зажмурившись от яркого солнечного света, который изломленными лучами бил через зеркало прямо в лицо. Нащупала рукой подушку и, не задевая лицо, закрылась им, защищаясь одновременно от солнца и от нападок подруги. — Ты вообще видела время? Мы в гостях, неприлично так долго спать, — бурчит все еще брюнетка, садясь на меня верхом и отбирая подушку. Кидает ее куда-то в бок, ставит руки на бока и осуждающе смотрит на меня, затем ее лицо медленно расплывается в диком изумлении. — Что не так? Что-то с лицом? — начинаю паниковать. — Стало еще хуже? Хотя по ощущениям вроде наоборот: ничего не болит и не тянет. — Это невероятно, — потрясенно шепчет, она. — Встань сама посмотри. Скидываю с себя подругу и мчусь к зеркалу, ожидая увидеть огромнейшие волдыри или что похуже у себя на лице. Но уставляясь в зеркало, с огромным удивлением обнаруживаю, что раны начали затягиваться. Слишком быстро для такого короткого срока. Придирчиво осматриваю каждую рану: глаз уже почти открылся, верхнее веко лишь немного припухлое, рассечение на брови и губе уже покрылось коркой, а гематомы не были такими яркими. — Видать, мазь действительно чудодейственная. Гляди, даже к номинации в воскресенье буду свежей, как огурчик. — Было бы отлично, — кивает подруга. — Умывайся, одевайся и идем. Все ждут тебя за столом в саду. Найдешь там беседку. С этими словами подруга вскакивает, чмокает меня в макушку и упорхает из комнаты. Иду быстро принимаю душ, одеваюсь и спускаюсь вниз. Открываю дверь со стороны кухни и ступаю за порог, в нос сразу же ударяет приятный запах свежего петрикора. Видимо, ночью шел дождь. В саду я еще не была, пораженно оглядываюсь вокруг и удивляюсь несметному количеству зелени: разнообразных цветов, деревьев, кустарников. Слышу веселые голоса и иду по направлению к ним, взору предстает большая деревянная беседка, в центре которого находится огромный дубовый стол, за которым все сидят, болтают и завтракают. Зеленая завеса листьев томно прикрывает крышу беседки. В спёртом воздухе повисает чуткое ощущение тёплого ливня, опутанное терпким ароматом цветника. Благоухание сада туманит разум. Редкие капли после полива срываются с кончиков листьев и падают на вымощенную дорожку. Семейство Фоллов замечают меня, начинают махать и подзывать к себе. Искренне и даже счастливо улыбаюсь и иду к ним. — Доброе утро, — весело все поочередно кивают мне. — Доброе. Сажусь с краю рядом с Шоном и оглядываю стол: с удивлением отмечаю богатство стола, даже для обычного завтрака – это слишком шикарно: панкейки, вафли, яичница с беконом, хлопья, соки, кофе и всевозможные сладости. На любой вкус и цвет. Желудок сразу приятно заурчал, требуя пищи. Остальные что-то бурно обсуждают, но в суть я еще не вникала. — Кушай, Мия, не стесняйся, — улыбается Хелен. — Ого, тут столько всего… — Макс и Хелен постарались, — улыбается мне Одри. — Налетай. «Макс хорошо готовит?» — Подожди, я за тобой поухаживаю. Что будешь? — Шон поворачивается ко мне и подмигивает. — - Не дорос еще, — раздается ехидный голос. Поворачиваю голову и натыкаюсь на насмешливый взгляд Макса, который размеренно пил сок. — Ты меня недооцениваешь, — показывает язык мальчуган. — Так что будешь? — Пожалуй, яичницу с беконом и кофе. Время за завтраком идет размеренно, все не торопясь поглощают пищу и что-то обсуждают. — Кстати, Триша, можно один не очень корректный вопрос? Просто мне очень любопытно, — спрашивает Одри. — Да, конечно. — А кто ты по национальности? — Одри, — недовольно одергивает ее Хелен. — Все нормально, — сразу успокаивает Триша. — Ну вообще, я американка, но на одну четвертую тайка и еще немного филиппинка. — Я почему-то подумала на кореянку, — говорит Одри, призадумываясь. — Все так думают, — смеется Триша. — Вообще-то нет, большинство считают её японкой, — вклиниваюсь я. — А вы откуда родом? Отсюда? — спрашивает в ответ Триша. — Мы из Канады, — отвечает Хелен. — Переехали сюда два года назад. Почему-то все при этом странно забегали глазами и немного склонили вниз головы. Скорее всего, что-то произошло серьезное, что вынудило их переехать сюда. Триша тоже заметила это изменение, и ей стало неловко. — О, а мы были с Мией в Канаде, — пытается перевести тему Триша. — Да? Когда? — Ой, нам было по 17-18 вроде, — задумчиво тянет Триша. — Мы ездили на фестиваль «Кленовый рок» в Ванкувер. — Что-о-о? — раздается хор пораженных голосов, мы с подругой лишь растерянно смотрим по сторонам. — Мы как раз с этого города, — поясняет Ральф. — И вроде ходили как-то на этот фестиваль. Макс, помнишь, ты же вроде там в группе играл? — Да, да, было такое, — соглашается он, пораженно смотря на меня. — Вот так совпадение, — улыбается Одри. — Получается это было 4 года назад? Слушай, Макс, мы точно с тобой там были. Вы еще выступали с песней Foo Fighters – Best of you. — Очуметь! Я помню эту песню, помнишь, Мия? Это выступление нам больше всего понравилось. Тебе еще гитарист со смешными дредами понравился. Все давятся едой и еще больше расширяют глаза: — Это же был Макс! — раздается вопль Одри. — Мы все помним тебя с этой уродской прической. Я застываю. Меня будто пронзает ледяная игла, заставляя тело невольно повиноваться ледяному оцепенению. Затем что-то внутри меня устремляется вниз, сердце до боли сжимается, порождая в конечностях дрожь. На мгновение я округляю глаза, но задавливаю в себе проявление эмоций: дергано закусываю губу, лишь сильнее сжимая в руке столовый прибор. Фоллы же после этих слов, кроме Макса, начинают громко смеяться и хохотать, одновременно удивленно охая и смотря на нас. А сам оборотень так и застыл с бокалом апельсинового сока в руке, еще более пораженно и пронзительно смотря мне в глаза. Его лицо приобретает совершенно растерянное выражение лица, которое кажется мне даже милым: зрачки расширены до предела, брови слегка приподняты вверх, рот немного приоткрыт, выпячивая нижнюю пухлую губу. Даже через весь стол чувствовала, понимала, что он тоже чувствует тоже, что и я. Весь мир на миг испарился, остались только мы вдвоем. Мы больше не видели и не слышали остальных, для друг друга существовали только он и я… Осознание медленно, но ошеломляюще пронзает моё сознание. Неужели тот парень с дредами это… Он. Остальные что-то также шумно выкрикивали и восторженно болтали, лишь мы вдвоем не двигались и смотрели друг друга в глаза, все еще не в силах поверить, что когда-то пересекались. — А вы что там делали? — раздается над моим ухом голос Шона, вырывая из оцепенения. Мы с Максом слегка вздрагиваем и отводим взгляд, смущенно смотря под собой. — Вообще это Мия прошла конкурсный отбор и её отправили туда, как лучшую певицу. Я была просто группой поддержки, — ответила за меня Триша, видя мои смешанные чувства. — Мия, ты поешь?! — восторженно охает Одри. — Ага, — лишь скептично тяну я. — Было когда-то. Снова чувствую на себе полный удивления взор блондина, но намеренно не пересекаюсь с ним взглядом, бегая глазами по столу, затем все же утыкаюсь в свою тарелку и начинаю бесцельно елозить по ней вилкой, хотя сейчас даже маленький кусочек не полез бы в горло, но все же направляю его себе в рот. — Да, помнишь ты еще случайно разбила огромную бочку с пивом на площади, — смеется Триша, я лишь фыркаю. Черт, нашли же о чем говорить. В этот момент Одри и Макс громко хлопают по столу, вскакивая с мест и кричат вместе в унисон: — ТАК ЭТО БЫЛА ТЫ?! От этого неожиданного вскрика я давлюсь кусочком бекона и начинаю судорожно кашлять, Шон обеспокоенно начал хлопать меня по спине. — Успокойтесь вы, — взревела Хелен. — Смотрите, до чего довели. — Обалдеть! Я полном шоке! Не бывает таких совпадений! Да, я помню этот случай, его даже в газете написали, — пищит Одри, схватив за плечи Макса и сжимая его. — Я даже теперь не удивлен, что ты разбила бочку огромную, — смеется Макс. — Только почему я вас не помню? — Ну, я тогда мелкая и невзрачная, а Мия вообще оторвой, — хихикает брюнетка, хитро щурясь и косясь на меня. — Триша, даже не смей. — Да, да. У неё были ярко-красные волосы и стрижка каре на ножках. А еще огромные очки и пирсинг. Недовольно фыркаю и снова утыкаюсь в тарелку, затем слышу низкий, чуть пораженный, бархатистый баритон в другом конце стола: — Where is my love, да? Снова тысяча иголок полностью пронзают меня, резко вскидываю голову и смотрю на Макса, открыв рот. Мурашки целым табуном бегают по всему телу, неся за собой электрозаряд. Кончики ресниц слегка нервно вздрагивают. — Да… — лишь могу я еле выдавить из себя, все еще не веря, что он запомнил мое исполнение. Остальные замечают возрастающее напряжение в воздухе между нами, Ральф даже слегка присвистывает от удивления. — Бывают же в жизни совпадения, — лукаво улыбается Хелен, смотря на нас. — Это уже не совпадение, а судьба, — невозмутимо бросает Одри, подмигивая мне. — Я все еще в полном шоке, — шепчет Триша, поднеся палец к губам и смотря на нас с Максом. — Правда судьба. Нервно кашляю, отвожу взгляд от Макса и бросаю укоризненный взгляд на Тришу. Хоть она могла бы сейчас не подкалывать. — Просто совпадение, — неопределенно жму плечами и беру стакан с кофе, намекая, что разговор подошел к логическому концу. — А ты сейчас поешь? — вдруг неожиданно спрашивает Одри, в её глазах тоже пляшут игривые огоньки. — Эм… нет, — ком встает в горле, и я туплю взгляд. Триша на этих словах тоже тушуется и утыкается в бокал, обхватывая его руками. — Почему? — словно не замечая ничего, спрашивает невинно волчица. — Есть причины, но… Я… Не… — голос предательски вздрагивает, переходя на писк. Прочищаю горло. — Не хотела бы это обсуждать. Все сразу чувствуют себя неловко, понимая мои чувства. Затем кто-то переводит тему про погоду, остальные с лживым воодушевлением подхватывают разговор, цепляясь как за спасительную соломку. Я больше не лезу в обсуждение, молча пью кофе и смотрю куда-то поодаль, мимо беседки, в сторону густого леса. Рой ненужных воспоминаний всплыли в моей голове, открывая старые раны. Все еще чувствую на себе взгляд Макса, но не в силах встретиться с ним глазами. Пытаюсь подавить в себе подступающие эмоции, но они огромной лавиной накрывают меня, перекрывая поток воздуха. Меня душит. Ком в горле только усиливается. Начинаю себя незаметно щипать за руку под столом, приводя в себя чувства, но все так и норовит вылезти в наружу. И слезы подступают к глазам, часто смаргиваю, пытаясь не выпустить их. Нет. Я так не могу. — Простите, мне нужно пройтись, — бессвязно бормочу я, вставая из-за стола и опустив голову вниз, чтобы никто не увидел моих эмоций на лице. Остальные пораженно уставляются на меня, но тактично молчат, лишь кивая головой в знак согласия. Быстрыми шагами удаляюсь от беседки к дому, лишь слышу сзади себя еле слышный упрек Хелен: — Одри, зачем полезла куда не надо. — А что такого? — оправдывается волчица. — Я же не знала. / billie eilish – I love you/ Захожу в дом, но сразу же понимаю, что меня все еще сильно душит. Необходим срочно свежий воздух. Пересекаю кухню и гостиную, выхожу во двор, втянув сразу носом спасательный, вкусный и слегка влажный запах леса. Не глядя перед собой, иду по тропинке в сторону в леса. Мне необходимо побыть одной, снова пережить эти чувства и не показать их остальным. Поток слез уже вырывается из глаз и мокрой дорожкой бегут по щекам, скапливаясь в подбородке и рваными каплями срываясь вниз, ворот футболки начинает немного промокать. Еле слышный всхлип вырывается из меня, жмурю глаза, втягиваю носом воздух и перехожу на бег. Ветки больно бьют и царапают по рукам, но я ничего не замечаю, лишь бегу как можно быстрее, не смотря на дорогу. В висках начинает бешено стучать, уши закладывает. А эмоции лишь еще большей лавиной накрывают. Снова и снова. Снова физически чувствую эту тупую режущую боль в груди, их пронзают словно ржавыми прутьями, вскрывая то, что уже, казалось, позабылось. Распахиваю удивленно глаза, когда выбегаю на открытую местность, предо мной предстает большое озеро. Застываю на месте, пораженно смотря на водную гладь, которая невозмутимо и тихо покачивает волнами. Снова всхлипываю, осторожно вытирая слезы с лица тыльной стороной ладони и бреду к берегу. Сажусь на каменистую гладь, совсем рядом с краем берегам. Хлюпаю носом, обхватываю колени руками, подтянув их к себе, и утыкаюсь туда лицом. Постепенно душераздирающая боль перестает терзать мою душу, отступая и позволяю чувствовать окружающий мир. В сознание проникает звук бьющихся волн об берег, пение птиц в тенистых деревьях, стрекот кузнечиков траве. Поднимаю голову и устремляю свой взор на безмятежное озеро, которое по истине обладает целительным эффектом: оно успокаивает меня своим убаюкивающим звуком волн, солнечные лучи причудливо играют на зеркальной поверхности и слегка ослепляют глаза. Проходит достаточно времени, все эмоции, бушевавшие внутри меня, улеглись и стали под стать тихой водной глади. Неожиданно эту идиллию прервал треск ветки позади меня под чьими-то ногами, немного оборачиваюсь, не показывая своего лица, и кошусь краем глаза на пришедшего и нарушавшего мой покой: серые, слегка потертые мужские кроссовки в сомнение переступают с ноги на ноги, не решаясь подойти. Макс. Отворачиваюсь и снова утыкаюсь на озеро, также обхватывая колени руками. Все же слышу позади себя приближающиеся шаги. Осторожно садится справа от меня, не произнеся ни слова. Не желая показывать свое опухшее от слез, заплаканное лицо, поэтому не смотрю в сторону, продолжая созерцать водную поверхность. Некоторое время мы сидим в полной тишине, погружаясь в звуки природы. Затем все же раздается слегка хрипловатый, тихий голос, разряжая этим тишину: — Мы жили в Ванкувере на протяжении нескольких поколений. Также у нас был большой дом за городом, вблизи леса и большого водопада, куда я любил ходить с детства. Это тайное место показал мне мой отец. С малых лет он учил меня всему, что возможно. Как драться, защищаться, делать разные поделки из дерева, как стрелять из лука, затем уже из пистолета. Учил разным жизненным ценностям, говорил, что плохо, а что хорошо. Затем, когда я впервые обратился, помогал мне сдерживать животные инстинкты, облегчал желание поддаться им, превратиться в дикого животного, — он говорил спокойно размеренно, также продолжая смотреть на озеро, словно вверял ей свои тайны, а не собеседнику, сидящего рядом. — А мама же была настоящей хранительницей очага. Она кстати привила мою любовь к готовке с детства. Всегда была мягкой и доброй, даже через чур доброй. Не помню такого, чтобы она хоть раз повышала голос. У нее были длинные волосы пшеничного цвета, яркие зеленые глаза, которые всегда искрились добротой и заботой. Мы с Одри вообще были несносными детьми, постоянно находили на свой зад неприятности и что-то чудили, — на этих словах Макс слегка улыбается и издает короткий смешок. — Даже провинившись перед ней, она ставила нас напротив, опускалась к нам и мягко, тихо объясняла, что нельзя так делать. Защищала нас от отца, когда тот отчитывал нас. С Ральфом у нас большая разница почти в 10 лет, поэтому он всегда выступал в роли старшего брата. Жили мы всегда беззаботно, весело. Время шло, Ральф встретил Хелен, женился, вскоре у них родился Шон. Видела бы ты, как были счастливы родители увидеть внука. Они больше жизни обожали его, во всем ему потакали и шли у него на поводу, поэтому Шон вырос таким избалованным. На какой-то момент Макс замолкает, словно собираясь силами и духом, чтобы продолжить рассказ. — А два года назад, — его голос ломается, становится на тон выше. — У нас возник небольшой конфликт с одним кланом из-за земельных территорий. Вообще в городе были еще много других кланов, с некоторыми из них у нас было нечто вроде союза. Он означал, что если один клан нуждается в помощи, то другие незамедлительно оказывают её. Ну… пока не об этом. Со временем, этот небольшой конфликт с территорией обретал все большие обороты, те настаивали, чтобы мы покинули место и переехали в другое, якобы издревле весь тот участок принадлежал их потомкам, и они решили так скажем восстановить справедливость. Естественно, мы этого не принимали и считали полным бредом. В итоге дошло до того, что те объявили нам войну. И, — он нервно сглотнул, затем прочистил горло. — У нас состоялась Бойня, где против друг друга выступали конфликтующие кланы и их союзники. Нас поддержали где-то 3-4 клана из города, мы все отправились на место встречи, будучи уверенными, что при большом количестве победа определенно будет за нами. Однако… Нас предали. И застали врасплох. Когда мы пришли и уже готовились к битве, неожиданно все наши союзники молча перешли на сторону врага. Не знаю, как и чем он подкупил их, но не было времени об этом думать. Не передать, какой ужас застыл в наших глазах, какая боль пронзила наши сердца от такого подлого предательства. На фоне остальных, количества противников, были лишь отец, я, Ральф, Джон, Конрад и еще пару родственников, мы казались мелкими букашками, — снова остановившись, он глубоко вдохнул, переводя дух. Я пораженными глазами смотрела на его хмурое, серьезное лицо, которое скрывало за собой невероятной величины боль и отчаяние. — Мы с Ральфом уговаривали отца, вожака стаи, сдаться без боя. У нас не было никакого, даже крошечного, мизерного шанса выиграть и одержать победу. Но… Он был так ослеплен яростью и злостью, обида настолько сильно прожигала его, затуманивая разум. В итоге, он ринулся в бой, желая оторвать предателям головы. У нас не оставалось иного выбора, как втянуться в этот предрешенный и бесполезный бой. Мы с остервенением дрались с теми, с кем еще вчера шли плечо об плечо и делили сокровенные тайны, сидели за одним столом. Кто-то из волков донес весть о предательстве в наш дом… Среди битвы я заметил, как к нам бегут оборотни: мама, Хелен и Одри шли к нам на помощь. Нельзя было допустить, чтобы они вмешивались в бой, нельзя было ими рисковать. Но… Они без промедления бросились в самую гущу. Я начал оттаскивать их, кидая в сторону. Мне удалось оттащить Одри и Хелен. И только я хотел вернуться за мамой, как услышал протяжный вой, полный боли и страдания. Как в замедленной съемке помню, как один оборотень удерживал одной лапой маму сверху, а другой пронзал грудную клетку острыми когтями, раздирая её всклочь… Его сразу же незамедлительно снес Джон, мы подбежали к ней, но… было поздно. От бессилия она обратилась в человека, на груди у нее была тяжелая и смертельная рана. Её не стало буквально через пару минут, даже умирая, она смотрела на нас все с такой же нежностью и добротой, — по его лицу скатилась скупая слеза, но он сразу же вытер её. — Мы проиграли и отступили. Отец нес на руках тело матери и смотрел в одну точку, он не говорил ни слова. Придя домой, Джон снес его и начал избивать, обвинять его в том, что он поступил безрассудно, и что по его вине погибла мама. В ту ночь отец ушел. Помню был сильный ливень, который шел несколько дней. Его не было целые сутки… Мы стаей ринулись его искать. Нашли в лесу его… бездыханного, а рядом лежали головы вожаков стаи, с которыми мы боролись, тех вожаков, которые нас предали. Он отомстил за маму, за предательство, за все. Мы похоронили их в одной могиле, вместе с бабушкой. Потом мы уехали из страны, обосновались здесь. С тех пор мы лишь больше держимся друг за друга, никому не доверяем и не лезем в никакие конфликты. Мы… больше не сможем перенести чью-либо утрату. Джон все еще не простил его, я вижу… Полагаю, он питал к матери более теплые чувства, чем должен был. А я… Простил отца. Это было нелегко. Но время не повернуть вспять. Замолчав, Макс опустил голову вниз, возле виска выступила вена, челюсть была плотно сжата, желваки выступали и перебегали по линии скулы. Он нервно дернул плечом, говоря этим самым, что на этом его рассказ закончился. — Макс… — выдохнула я, поближе присаживаясь к нему и переплетая наши пальцы меж собой, крепко сжимая их. — Мне очень жаль. Волк приподнял голову и посмотрел мне в глаза, взглядом полным боли и грусти. Впервые он предстал передо мной настоящим, обнажив свою душу. — Так бывает. Это жизнь. Опустив голову, я положила ее на плечи Макса, все также держа его за руку. Какое-то время мы смотрели на спокойную водную гладь, которая таила в себе множество тайн. — Я любила петь с детства, — настала моя очередь откровения. Эта боль все еще отдавалась тупой болью в сердце, и сейчас был момент вверить свою тайну еще одному человеку. Никто про это не знал, даже Итан. — Мама говорила, что я даже говорить не умела, а уже пыталась петь и завывать под песни. А как я орала в младенчестве, хоть уши закладывай. Все стекла дрожали от моего крика. Макс слегка усмехнулся, растягиваясь в улыбке, но не стал перебивать. Я продолжила: — И мама всегда поощряла мой талант. С пяти лет отдала на частные уроки вокала, потом в музыкальную школу. Честно, я та-ак ненавидела эту школу, жесть просто: фортепиано, этих старых вредных училок, еще это сольфеджио, брр. А петь любила. До безумия. Делала это везде и при каждом удобном случае, особенно в душе. В школе начала выигрывать разные конкурсы песен, мама мной невероятно гордилась, говорила, что я обязательно достигну успеха. Верила в меня, как никто другой не верил. И поездка в Канаду была таким большим рывком в моей сольной карьере. Конечно, это была заслуга мамы. Она ездила и договаривалась с нужными людьми, чтобы отправить меня туда. У меня был свой учитель со школы, которая тоже стала мне близкой, Миссис Кларк, многим обязана ей. И все, я грезила карьерой певицы днем и ночью. Ни о чем другом и думать не могла, только об этом. В старших классах мама начала намекать мне, чтобы я готовилась к поступлению в университет, но я не разделяла ее мнения. Думала, зачем мне это, если буду певицей, зачем мне образование? Мы с ней жестко ругались по этому поводу, она пыталась вдолбить в мою ветреную голову, что мне нужно учиться, нужна подушка безопасности, на случай, если я не смогу реализовать свой потенциал. Но я упорно не слушала её, сильно обижалась, думала, она не верит, что я смогу добиться успеха, поэтому говорит про университет. И… из-за этих постоянных конфликтов мы отдалились друг от друга. Я чаще начала пропадать с друзьями, даже связалась как-то с одной плохой компанией, пила, курила, встречалась с мальчиками. Тогда кстати у меня и были короткие красные волосы. Выиграв один конкурс, мне предложили ехать на фестиваль «Кленовый рок» в Ванкувере, я так… гордилась собой. Думала, вот, я молодец, сама достигла этого. Лишь потом узнала, что это мама договорилась, чтобы меня взяли. Я замолчала, морально готовясь поведать следующую часть, самую для меня тяжелую. — Все-таки я поступила в университет по настоянию мамы, но выбрала то место, куда поступила Триша. Мне было абсолютно плевать на мнимую будущую профессию, лишь хотела удовлетворить желание мамы и быть рядом с подругой. На первом курсе я была самым отвратительным студентом, редко ходила на пары, ничего не делала. Нашла друзей с общими интересами, часто тусовались в пабе, где я потом устроилась работать певицей в надежде, что кто-нибудь меня заметит и предложит сотрудничество. Отношения с мамой становились все хуже, мы уже были чужими людьми, говорили на разных языках. Очень редко ездила домой, чтобы повидаться с родными. И весной, когда мне было уже 19, меня пригласили на кастинг, в какой-то шоу талантов. Выигрыш был манящим: большая сумма денег и главное – контракт с одним известным лейблом. Я решила, что это мой шанс пробиться. Сидела готовилась к завтрашнему кастингу в общаге и тут мне позвонила мама, — мой голос надломился, на груди стало тяжело словно туда положили огромный булыжник. К глазам подступили слезы. — У нее в тот же день, что и кастинг, был день рождения, и она звала меня домой, чтобы справить праздник в кругу семьи. Но… я решила, что подумаешь, пропущу день рождения, на кону стоит моя карьера, моя мечта. И… я отказалась ехать домой, мама сильно обиделась на меня, мы поругались, — я всхлипнула, новый поток слез полился из глаз, рука Макса сильнее сжала мою, он осторожно погладил меня по голове. — Я так была уверена в своей правоте, думала, поступаю правильно… И… ночью мне позвонил отец, в четыре утра… Он начал судорожно говорить о том, что маме резко стало плохо, сердце остановилось… Я.. Я сперва ничего даже не поняла, осознание долго не доходило в мою голову. Отец как позвонил, просил сразу держать себя в руках и… когда он сказал, что сердце мамы остановилось. Я сперва почему-то подумала, что ей стало просто плохо и заболела. Спрашиваю такая, и как она сейчас? Ей лучше? А папа повторяет: «Мия, сердце остановилось. Приезжай домой, тут все уже собрались.» А сам плачет, а я… не понимаю, не хочу понимать. Спокойно говорю да, конечно, приеду. Кладу трубку и секунд десять сижу в тишине и не двигаюсь. Затем огромная кувалда осознания ударяет меня по голове. Мамы больше нет. Она умерла, — начинаю плакать, содрогаясь всем телом. Макс уже крепко обнял меня, все также гладя по голове. — В мою голову никогда, никогда не приходила мысль, что в один момент я могу ее потерять, что её у меня отберут. Никогда. Я так была уверена, что она всегда будет жива, всегда будет со мной. Всегда. Все последующие дни, часы, секунды были настоящим адом для меня. Даже, когда увидела её тело, даже когда ее гроб опускали в землю, я не хотела верить, что её нет, она умерла. Мне казалось, что она вот-вот должна войти ко мне в комнату, упрекнуть в раскиданных вещах и позвать на ужин. Но я сидела на кровати, смотрела на дверь, а мама никак не приходила, не звала меня. Её. Просто. Больше. Не было. Боль скручивает меня изнутри, пронзая сердце тысячами иголок, сжимается и… выходит через слезы. Судорожно рыдаю в руках у оборотня, его футболка на плече уже намокла, но тот лишь крепче обнимает меня, отчаянно хватаюсь пальцами за его плечи, сжимая их, и плачу, плачу, плачу. — Больше всего мне жаль, что я не ценила её любовь. Что я уделяла времени совсем не тому, что нужно. Я… Просто не заслуживала её любовь. Постоянно огрызалась, обижалась… Мне так жаль, что я не успела попросить у неё прощения за всю боль, что я причинила ей. Жаль, что я не успела с ней помириться, наладить отношения, стать снова самыми близкими подружками друг для друга. Жаль, что я не смогла ей сказать спасибо. Спасибо за её любовь, заботу, за все, что она делала для меня, сколько она терпела меня. Она была всегда добрая, ласковая… Я просто не заслужила такой любви, не заслужила быть её дочерью. Мне так её не хватает, я так по ней скучаю. Снова рыдаю. Долго и протяжно. Затем немного успокаиваюсь, Тяжело дышу, всхлипываю, утираю подолом футболки слезы и сопли. — С тех пор я прервала общение со всеми, кроме Триши, отгородилась от всех и всего. Больше никогда не пела, даже в шутку, даже по пьяни. Никогда. Погрузилась с головой в учебу и даже нашла в этом отдушину. Как-то так. — Мия, ты не должна говорить, что не заслуживаешь любви. Конечно, заслуживаешь, даже большего, — начал говорить спокойный и тихий голос Макса. — Уверен, твоя мама в корне не согласна с тобой. Она прекрасно знает, как ты её любишь и как ты благодарна. Она понимает наверняка прекрасно этот трудный подростковый период, почти у многих возникают конфликты. Ты не должна корить себя. Она любит тебя, а ты любишь её. Ты её дочь, и этого не отнять. Поверь, она и сейчас хочет лучшего для тебя, и не хотела бы, чтобы ты себя так убивала и винила. Не стоит этого делать. Да, время не лечит, лишь затупляет на время боль, которую нам суждено нести через всю свою жизнь. Но ты сильная духом, я уверен, что ты однажды сможешь простить себя. Он слегка отстранился от меня, заглянул на меня заплаканную, бледную, избитую — мягко улыбается, вглядываясь в мое лицо добрыми лучистыми глазами, аккуратно утирает слезы со скул, слегка поглаживая. — Спасибо, — шепчу я и снова утыкаюсь в его широкую грудь, обхватываю его руками, хлюпая носом. Он в ответ лишь обнимает, сминая хрупкую фигуру в руках. Бережно обхватывает мой затылок ладонью и прижимает к себе, нежно поцеловав в волосы. По его мнению, сейчас некогда упёртая, сильная, наглая я доверчиво открыта и слаба, и он в смешанном счастье принимает мою слабость. Сейчас они уже не были прежними, это уже были совершенно другие люди, именно друг для друга. Они в ответ обнажили свои души и показали то, что доселе другим не приходилось видеть. Душа – в чистом и самом в её непорочном виде. Их теперь связывает уже гораздо что-то большее, чем Долг Крови. «…теперь мы с тобой неразрывно связаны на всю жизнь».