Закон Мёрфи

Огромное, свинцовое небо нависло над таким же большим, раскидистым, густым лесом. Дождевые капли начали звонко отбивать свою незамысловатую мелодию, с каждой секундой наращивая барабанную дробь. Цвет неба представлял собой темную и мрачную завесу, поэтому всеобщая атмосфера нагнетала лишь тоску и уныние. Ливень, который шел без устали уже шестые сутки, загонял всех людей в свои обители, которые решили скрыться там и не выходить из дому без особой надобности. Воздух сотрясался то и дело громкими раскатами грома и сопровождался сверкающимеся вдалеке молниями. Земля уже напрочь впитала в себя влагу, образуя глиняную и, к ужасу жителей загорода, зыбкую землю. Лесная фауна также предпочитала оставаться в своих укрытиях. Лишь изредка дождевые капли срывались с пышной листвы, когда какой-нибудь зверек вроде зайца прошмыгивал между кустами, спасаясь от мощного небесного водопада. Сквозь приоткрытые ставни просачивался дурманящий запах свежести. Запах дождя был до невообразимости чистым и сочным, с нотками сладких цветов, благоухание которых вкусным шлейфом тянулся из самого сада и перемешивался с насыщенным ароматом леса: хвоя, кедр, ель, сосна, дуб. Все это заставляло на минутку задержаться возле приоткрытого окна, вдохнуть в себя это и ненамного почувствовать себя легче, чем было обычно. Пожалуй, гнетущая атмосфера природы была ни с чем несравнима с тем, что творилось за закрытыми дверями семейства Фоллов. Неописуемая горечь утраты пронизывала воздух в доме и заставляла буквально задыхаться. Каждый, без исключения, член семьи ходил по дому и напоминал лишь оболочку человека, был призраком. И не потому, что скорбели, а потому, что просто не могли поверить в действительность. С последних событий прошла неделя, которая казалась целой вечностью. Каждая минута тянулась, как резина. Каждая прожитая секунда — ад. Настоящий. Сущий. Ад. Они уже теряли. Они уже хоронили. Они уже скорбели. Они просто не могли снова быть способными пережить это. Снова. Единственное утешение, хоть и безнадёжное, которое все же теплилось в сердце, что сам Макс жив. Он существует. Просто душой его нет, не с ними. И неизвестно, где она. Хотя, пока даже было неизвестно, где был сам оборотень. Мужчины, с утра до ночи, без устали каждый день искали его по нескончаемому лесу, но попытки пока ни разу не увенчались успехом. И каждый, кто оставался дома, все время нервно поглядывал в окно и дверь, и всей душой ждал благих вестей. Но в реальности мокрые, продрогшие от холода, злые, несчастные, подавленные оборотни возвращались домой и на немые вопросы Хелен и Одри лишь крепко стискивали зубы и отводили хмуро взгляд. Ни-че-го. Видимо, из-за дождя серый волк ушел в надежное укрытие и не думал выходить, пока ливень не прекратит истерзать местность. Одри уходила к себе в комнату и, зарывшись в подушку, плакала, а то и рыдала, только совсем тихо, беззвучно. Потому что плохо было всем. Всем просто очень сильно не хватало Макса: его широкой улыбки, заливистого смеха, вечных подколов, его вкусной еды, взъерошенных пшеничных волос, которые он все время теребил, лучистые яркие глаза. Ужин проходил в тишине. Лишь изредка были дежурные фразы и вопросы на бытовую тему, которые никто не горел желанием развивать. Белая фарфоровая чашка с дымящимся ароматным чаем с цедрой лимона аккуратно опустилась на край серебряного подноса. Мягкие, но все же слегка шершавые от постоянной работы в саду, руки Хелен осторожно ставят тарелку к чашке, звонко звенят в тишине опустившиеся вниз ложка с вилкой. Пальцы ловко обхватывают край рифлёной ручки подноса, тапочки шаркают по полу, затем раздается глухой топот ног, поднимающиеся неспешно по лестнице на второй этаж. Осторожный, робкий стук об деревянную дверь, которая всю эту неделю была наглухо заперта с обратной стороны. — Мия… — все такой же ласковый, но грустный голос Хелен разрезает тишину. — Я принесла ужин. Милая, нужно хоть немного поесть. Нельзя так, совсем не питаться. Возьми. Хорошо? Женщина терпеливо ждет ответа с минуту, но ответом все так же было молчание. Грустный вздох срывается с губ волчицы. Молча ставит поднос на пол и разворачивается, чтобы уйти, как это было каждый раз. Вдруг Хелен неожиданно слышит скрип половицы из комнаты. Вздрогнув, она оборачивается к двери, ожидая, что та может откроется, но снова воцарилась гнетущая тишина. Затем все же до острого слуха волчицы доходит еле слышное «спасибо». И для Хелен этого хватает, чтобы хоть немного успокоить свое сердце. Короткая, тихая фраза — уже успех. Все это время Мия совершенно никого не хотела видеть, когда узнала про Макса… Не было ни криков, ни слез. Ничего. Лишь короткий прерывистый вздох, словно ей резко перекрыли воздух и вмиг остекленевшие глаза, которые устремились куда-то в пустоту. Так и ломается человек — тихо, еле слышно, где-то глубоко внутри себя. Короткий вздох, но внутри все обрывается и погибает. Мия тогда тихо развернулась и, бесшумно ступая, ушла в комнату Макса и больше не выходила. Не разговаривает. Не откликается. Ни ест. Ни пьет. Даже Триша не смогла достучаться до неё, хотя сама же пребывала в ужасном состоянии, после того как Одри рассказала ей всю правду про Виктора и Итана. Триша часто приезжала к Фоллам, она незамедлительно уехала от Дастина и не верила его словам, что он был непричастен и ничего не знал. Она также была потеряна и разбита. Возможно, это всеобщее горе объединило её с Одри. Они подолгу разговаривали или просто молча оказывали друг другу поддержку. Спустившись вниз, Хелен услышала, как со скрипом отворилась дверь комнаты Макса, звон ложек в подносе, затем глухой хлопок закрывающиеся двери. Женщина с облегчением вздохнула. Может быть, Мия уже скоро выйдет из своего мира и позволит протянуть ей руку помощи. — Есть продвиг. Мия хоть начала есть. — Ну… хоть что-то, — удрученно выдохнул Ральф, пребывая в абстракции и бесцельно мешая ложкой бокал с кофе. Остальные лишь кивнули в знак согласия. Шон все также хмуро сидел, елозя вилкой по тарелке. Его глаза часто были опухшими от слез. Макс был для него авторитетом, братом, самым близким другом. — Триша обещала завтра приехать, — тихо добавляет Одри, потягивая чай из дымящейся чашки. Затем со стуком ставит её на стол. — Быть может, на сей раз она сможет поговорить с Мией. — Кто знает, — устало ответила Хелен, присаживаясь за стол и бросая взгляд в окно, где дождевые капли также уныло барабанили по стеклу, стекая вниз ручьем к оконной раме.

***

Теперь над густым и мрачным лесом расстилается плотный туман, словно само царство Олимпа снизошло на землю, только в пучине своих владений таились отнюдь не боги и богини, а бесы и черты. День подходил к концу, но едва ли кто мог сказать, а начинался ли он вообще. Не будь назойливо тикающего циферблата настенных часов и ленивых стрелок, идущих вперед, все потерялись бы во временном пространстве. А время показывало девять вечера. После ужина все разбрелись по своим комнатам. Тусклый свет от настольной лампы и мирно мерцающий огонь в камине слабо освещали гостиную. В этой полутьме ощущался яркий запах петрикора, перемешанный с вкусной выпечкой, приготовленной чуть раннее, определенно, это было имбирное печенье. Лишь этот аромат давал знать, что в этом доме присутствует жизнь. Такая же тусклая и слабая, но присутствует. Неожиданно тишину нарушает осторожное касанье босых стоп, крадущиеся по лестнице со второго этажа вниз. Их обладатель словно боялся нарушить эту тишину и встревожить кого-нибудь. Однако, сразу нельзя было заметить еще одного человека за спинкой дивана, который из полуоткрытых глаз взирал на потолок и пребывал в крепких думах. Как только до его острого слуха донеслись опасливые шаги, Джон, не желая спугнуть нововошедшего, продолжал скрывать свое присутствие. Лишь тогда, когда ладонь легла на дверную ручку, он, все так же не двигаясь с места, осторожно поинтересовался: — Далеко собралась? Он прекрасно знал, что это была Мия. — Мне необходимо прогуляться, — ответила она до ужаса осипшим и хриплым голосом. Очевидно, это была её первая фраза, которую она произнесла за эту неделю. Долгую, чертову, неделю. Джон лишь в ответ коротко кивнул, скорее даже самому себе, чем ей, решая не препятствовать девушке. Она наверняка знает сама, что делать. Нужно лишь довериться и не беспокоиться за неё. Хотя, если Хелен узнает, то сразу же поднимет панику. Звук поворачивающейся ручки и скрип двери прорезают мертвую атмосферу. Затем раздается легкий хлопок, и снова в доме царствует тишина, изредка нарушаемая треском поленьев в камине. К счастью Мии, дождь прекратился. Хотя ей было глубоко все равно под какую погоду идти. Промозглый, но невероятно свежий и ароматный воздух сразу приятно щекотал нос и обдувал бледное лицо девушки, которая эту неделю вдыхала этот запах лишь через небольшую створку окна спальни. Резиновые сланцы противно скрипят при каждом шаге, моментами шлепая по лужам. Тернистая, густая трава была насквозь пропитана влагой и брюки Мии моментально промокли до колен. Но не мокрая ткань, неприятно прилипающая к коже, не мерзлый поток воздуха или же щебетанье птиц не тревожили девушку. Мия, укутавшись в черную толстовку, которая явно была больше по размеру и пахла не ей, шла упорно вперед куда глаза глядят. Взгляд был прикован к пустоте, как бы это противоречиво не звучало. Ей просто нужно было сделать кое-что. Очень важное для неё, что давно позабылось, но сейчас рвалось наружу. И это неконтролируемо. Пройдя широкую поляну, Мия углубилась в лесную чащу. Теперь уже ветки хлестали по одежде, рукава стремительно впитывали влагу и тяжелели. Но необходимо было пройти еще дальше. Туда, где никого нет, где не могли её услышать и увидеть. В какой-то момент неспешный шаг ускоряется, и Мия уже переходит на бег. По лицу больно бьют еловые ветки, царапая кожу. Подошвы обуви то и дело поскальзываются на мокрой земле и траве. Девушка оступается, но восстанавливает равновесие и бежит дальше. Дыхание рваное, сбивчивое. В какой-то момент воздух окончательно иссякает свои запасы в легких, и Мия, вырвавшись на небольшую опушку леса, резко останавливается, согнувшись вниз пополам и оперевшись руками об колени. Минуты две-три восстанавливает дыхание, зрение постепенно возвращается к девушке, так как из-за резкой физической нагрузки в глазах потемнело. Мия выпрямляется и задирает голову наверх: плотные и мрачные тучи начали расступаться к горизонту, и сквозь небольшой клочок виднелась голубизна закатного неба, прощальные теплые лучи солнца, которые окрашивали раннее хмурые и неприветливые тучи в нежно-розовые, фиалковые и фиолетовые оттенки, напоминающие клубничную сахарную вату. Посередине опушки виднеется каменный валун, обросший плющом, который был полностью влажным. Мия все же решительно движется к нему. Ухватившись рукой за выступ, и оттолкнувшись ногой от земли, со стоном приподнимается и по мелким выступам карабкается наверх. Холодная и мокрая поверхность неприятно холодит кожу сквозь ткань брюк, которые сами же были уже настолько мокрыми, что можно было выжать руками ведро воды. Девушка зябко ёжится от холода, сырости и влажности. Затем, прикрыв глаза, прислушивается к внутренней энергии, которая теплой волной разливалась по жилам. Чакра, мирно текущая, вспыхивает и заставляет тело Мии немного приподняться воздух, развивая волосы. Девушка ощущает кожей, как энергия переполняет её, тепло полностью окутывает, словно она забралась под мягкое одеяло. Одежда постепенно сохнет, как и каменная поверхность под ней. Мия так же медленно опускается на вершину валуна и, открыв глаза, довольно улыбается. Это было первым проявлением хоть какой-либо эмоции за это время. — Хоть какой-то плюс новой меня, — шепчет она сама себе. В ней снова зарождается то утробное желание, которое неистово рвалось наружу. Хочет освободить от всей боли, что копится внутри неё. Пугливо озирается по сторонам, словно боясь, что её могут застукать, или кто-то может скрываться за увесистыми ветками деревьев и молча наблюдать за ней. Но никого не было. Лишь она и мать-природа. Облегченно выдыхает, затем снова набирает в легкие побольше кислорода, собираясь духом, и медленно выдыхает, прикрыв глаза. И она решается. — В залах пустых, где уж нет королей, Дженни танцует, а с ней Призраки тех, кого вновь обрела, Кто любил её всех сильней. Голос дрожит, неуверенно раздается мелодия первых строк. Но при первых же словах воспоминания огромной волной накрывают девушку. Она полностью расслабляется и отдаёт себя полностью песне и призракам прошлого. «— Мам, спой мне ту колыбельную, мою любимую, — канючит маленькая Мия, лежа в кроватке и натянув одеяло до подбородка, одновременно бросая на мать умоляющий взгляд. — Малышка, — улыбается её мама, — мы же поём эту песню, только когда нам очень-очень грустно. — А мне очень-очень грустно, — наивно расширяет глазки девочка. — Сегодня в садике Майк сломал мою игрушку. И я очень-очень грущу, вот так, — она сводит брови к переносице и опускает уголки губ вниз. Женщина искренне смеётся и нежно проводит рукой по волосам дочки. — Уговорила…» — Те, кто оставил её так давно, Чьих было не вспомнить имён, Кружились с ней в танце на старых камнях, Превращая печаль в сладких сон. «Ей было четырнадцать, когда было разбито впервые девичье сердце. Её благоверный расстался с ней и ушел к её подруге, показно танцуя с ней все медляки на дискотеке. Мия стоит молча в углу и давится обидами, которые переполняют её. Затем она не выдерживает и уходит, бежит по коридору, попутно вытирая слезы с глаз. Выбегает на улицу, где противно моросил дождь. Шлепая по лужам, бежит без оглядки. К своему укромному месту. Это была заброшенная церковь на окраине их небольшого города. Ей строго наказывали не ходить туда, ведь кто знает, какие люди могли там водиться. Но Мия тогда уже плевала на правила и шла туда, потому что только там она могла петь с душой, а огромные стены церкви отдавали эхом и так, мелодия становилась какой-то духовной, высокой.» — И она не хотела уйти, никогда не хотела уйти. Она не хотела уйти, она не хотела уйти. В след за юношеской любовью пролетают образы многих парней, но они не оставляли в сердце никакого следа. И как бы она не хотела, перед её взором появились когда-то родные глаза цвета рубина, легкая полуулыбка и крепкие руки, нежно поглаживающие её. Голос дрогнул, глаза наполнились влагой, и слезы начали моментально стекать вниз по щекам, скапливаясь в подбородке. Мия закрыла глаза и продолжала петь: — Они танцевали и ночью, и днём, Под снегом, под ветра свист. С зимы и до лета и вновь до зимы, Пока стены не рухнули вниз. «— Итан! Ты же Князь вампиров, тебе больше 300 лет, а ведешь себя, как мальчишка. Мия заливисто смеётся и, обвив руками его за шею, заглядывает в винные глаза, в которых плещется тревога и беспокойство. — Так я не каждый день знакомлюсь с отцом девушки, в которую влюблен. — О-о, — тянет девушка. — Так ты влюблен, лестно узнать на пороге моего дома. Итан закатывает слегка глаза, привычка, которая передалась от этой, по его мнению, несносной девицы, и улыбается. — Повторю сотый раз, Мисс Мерфи. Вы абсолютно невыносимы. — Какой комплимент, — притворно вздыхает Мия, кладя руку на сердце. — Все, идём. Папа не кусается… Шутка заходит, и Итан ухмыляется, качая головой. С этой девушкой точно не соскучишься. Целует её нежно в висок и обнимает за талию. — Пошли, моя маленькая заноза.» — И она не хотела уйти, никогда не хотела уйти. Она не хотела уйти, она не хотела уйти. И она не хотела уйти, она не хотела уйти. Она не хотела уйти, она не хотела уйти. «Мие довольно редко удается увидеть Итана смущенным или сбитым с толку. Обычно он всегда собран и сдержан в своих эмоциях. Они ужинают в их любимом ресторанчике, который находится недалеко от местного озера, куда открывает вид с окна. На сей раз её Князь довольно задумчив, глаза хаотично бегают туда-сюда. — Все нормально? — спрашивает Мия в сотый раз, на что получает один и тот же ответ. — Да, все в порядке. Она жмет плечами и решает не докучать. После ужина они решают прогуляться по набережной. Мия обхватывает его за руку, и кладет голову ему на плечи. Ветер приятно обдувает лицо, раздается стрекот цикад, и счастье переполняет её с макушки до кончиков пальцев. Жизнь кажется идеальной и наполненной.» — В залах пустых, где уж нет королей, Дженни танцует, а с ней Воспоминания словно ножом режут ей по сердцу, это больно воспроизводить. Те моменты, когда она была так неимоверно счастлива и так слепо влюблена до беспамятства. Все же после перед ней мелькают лучистые глаза цвета неба, и она уже задыхается на последних строках. Её начинает душить. Она заходится рыданиями, оперевшись руками об каменную поверхность. — Призраки тех, кого вновь обрела, Кто любил её всех сильней. Последние слова она напевает уже сквозь слезы, которые капают вниз, образуя лужицу. Мия снова плачет, чувствуя огромную вину за то, что забрала жизнь Макса. Хоть он и физически был жив, от этого не было легче. Самое главное, не было его души. Она виновата во всем. — Макс, прости меня, — выдавливает она из себя, всхлипывая. Может, она бы и дальше сидела, поддавшись истерике, но девушка вздрагивает, когда слышит внизу на поляне, где-то позади себя чьё-то фырканье. Она резко приподнимается и открывает широко глаза, затем очень осторожно и медленно поворачивает голову к источнику звука. Когда она видит обладателя, то теряет дар речи. Дыхание застряло где-то в глотке. Мия не верит увиденному, и протирает глаза от слез, и резко жмурится, но видение не пропадает. Внизу, на границе опушки, рядом с огромным дубом стоял больших размеров волк. Серый волк. — Макс, — шепчет она, и осторожно продвигается к концу выступа в сторону оборотня. Тот в ответ лишь начинает тихо рычать и отступать назад. Хоть и внешне это был точно Макс, но его выдавали глаза: абсолютно дикие и хищные. Перед ней был просто зверь. Опасный зверь. Но Мие словно плевать на это, она все же решает спуститься вниз. Держась за край, она осторожно спускается на мокрую траву. Волк снова рычит и еще больше отступает назад. Девушка выставляет руку вперед в предупреждающем жесте. — Все хорошо, я не враг. Я друг. Не бойся меня. У неё нет совершенно никакого плана. Она не знает, что делать. Она не знает, как помочь. Она просто доверяется интуиции. Мия осторожно ступает к волку, тот уже перестает отступать. Лишь злобно смотрит на девушку, скалясь. Но девушка совсем не боится, ей даже в голову не может прийти, что оборотень может напасть на неё. Расстояние между ними все больше сокращается, и когда остается меньше метра, Мия останавливается, заглядывая в глаза хищнику и не видит там ничего, что напоминало бы ей того Макса, которого она знала. — Макс, — тихо говорит она. — Это я, Мия. Вернись, прошу тебя. Нам очень тебя не хватает. Но волк не реагирует, продолжает также скалиться и буравить её взглядом. Девушка решает протянуть руку и прикоснуться к волку, но тот рычит и резко срывается с места, убегая в чащу леса. — Макс! — кричит Мия и, не задумываясь, бежит вслед на за ним. С удивлением отмечает, что её скорость поражает, она бежит молниеносно, почти не уступая оборотню. Нога то и дело скользит, ветки хлестают по лицу, одежда снова намокает, но Мие глубоко плевать. Она держит взгляд на фигуре серого волка и не желает упускать его. Волк резко поворачивает направо, затем теряется где-то за широкими деревьями. Мия останавливает и озирается по сторонам в поисках волка. — Макс, — сбивчиво шепчет она. Неожиданно рядом со стороны раздается рык, и в следующую секунду её сносит большое, грузное тело оборотня. Она совершенно не успевает среагировать, и вот она уже лежит на земле под волком, который, повиснув над ней, злобно рычит, истекая слюной. Его намерения явно не были благими. И Мия впервые пугается. Потому что только когда морда зверя находится так близко, она понимает, что это просто дикое животное. И оно сейчас хочет её съесть или разорвать. Точно одно из двух. Он нависает над ней, озлобленный и бешеный. Глаза лихорадочно блестят, узкий зрачок в вертикальную полоску исследует её лицо. — Я без боя не дамся, — пыхтит девушка под его грузным телом. И, сконцентрировав чакру в районе руки и колена, резко бьет волка и откидывает его в сторону. Пораженная своей большой нечеловеческой силе, она с удивлением наивно ухает. Приподнимается на ноги, но волк, уже снова сносит её. Она вцепляется ему в шерсть, и они уже катятся по земле. Она оказывается снова под волком, но уже хватает руками за его голову пронзительно кричит: — Макс! Вернись! Макс, это я. Мия. Вернись… — она заглядывает ему в глаза и затем делает совершенно абсурдное – прикрывает веки и прислоняется лбом к его, насильно держа его за морду, пока тот исходя рычанием, хотел разорвать её когтями. Теплая волна энергии снова приятно течет по жилам, проходит по рукам и образуется где-то в районах ладони, которая была прижата к морде волка. — Макс, — шепчет она. — Это я, Мия. Вернись. Умоляю, вернись ко мне. Неожиданно волк перестает сопротивляться и злобно рычать, он успокаивается и расслабляется. Мия слегка приоткрывает глаза и удивленно обнаруживает, что они оба были окутаны той голубоватой чакрой, которая обычно исходила из неё. Она ослабляет хватку и лишь нежно начинает гладить его по шерсти, все также прислоняясь лбом к нему. Поддается приятному ощущению спокойствия и тепла, шепчет имя Макса и умоляет его вернуться. Тихо, еле слышно. Где-то про себя. Спустя какое-то время она уже теряет ощущение реальности, магия полностью окутывает её и убаюкивает. Ладони также продолжают скользить по мягкой шерсти. Она не знает, сколько времени длилось это странное чувство. Она лишь начала различать реальность, когда до неё дошло, что шерсть стала какой-то тонкой и еще мягче. Затем до неё доходит сбивчивое дыхание другого человека. Мия широко открывает глаза и с её губ вырывается пораженный вдох, потому что напротив неё находятся яркие, лучистые небесные глаза Макса. Живого. В человеческом обличии. Они все так же прислонились лбом к друг другу, её руки зарыты в его пшеничных волосах, только теперь он нежно обнимает её за талию и пораженно смотрит на неё. — Макс, — шепчет она. — Макс, это ты? — Ты знаешь еще такого красавчика с таким именем? — хрипло отвечает парень и неуверенно смеётся. — Ты вернулся, — слезы снова катятся по щекам, и она бросается к нему объятия, крепко стиснув его. — Боже, ты не представляешь, что мы все пережили… — Как мы здесь оказались, — непонятливо бормочет волк, в ответ обнимая её. — Где вампиры? — Ох, — Мия отрывается от него, и приложив ладонь к его щеке, снова заглядывает в его глаза. — Это уже неважно. Главное, ты здесь. Ты вернулся.