***
«Я не мог её спасти. Когда мы зашли в тот дом, мы никак не ожидали, что неотложку вызвал тот, кто её убил. Он стоял там, весь в крови и с ножом руках, рыдал и повторял: я не хотел, я не специально. А когда я проверил пульс и сказал, что она мертва, он закричал и кинулся на меня. Я и так не образец красоты, но этот мудак постарался над моим лицом, — он усмехается». «На самом деле мне его было даже немного жаль, Хизаши сказал потом, что он повесился в изоляторе, пока шло следствие. Возможно, он правда не хотел. Но из неотложки я ушёл, а потом получил своё отделение». «На втором месяце обучения Изуку он чуть было не потерял руку. Согласись, тот кто бредит нейрохирургией должен испытать огромный шок, когда ему говорят, что функционирование его руки вряд ли полностью восстановится. Ты думаешь, он хоть на секунду отчаялся? Он всех нас нахуй послал, когда смог восстановить функциональность спустя три месяца. Честно, никто не верил. Даже Шинсо однажды ляпнул, что ему не быть хирургом. Он въебал ему так, что тот разве что на луну не улетел, проорал, что будет таким же великим врачом, как ты и через полгода провёл свою первую операцию».***
«Её я тоже не смог спасти. Я был на дежурстве, когда это случилось. Она не успела даже позвонить. Она никогда не говорила о проблемах с сердцем, а я и не спрашивал, ей же было всего 24. Я пришёл домой утром, а она лежала на кухне, телефон лежал на столе, чай остыл и она вместе с ним. На этом я и закончил попытки наладить личную жизнь».***
«Я хочу сказать Изуку, о том, что ты тут. Я думаю, что будет несправедливо, если не сказать ему о том, что его кумир все время был с ним в одном здании. Я, конечно, не хочу жертвовать нашими, хм, — Шота издает короткий смешок, — оживленными беседами, но иногда во мне просыпается сентиментальный идиот».***
«Мидория его не узнал. На самом деле, если бы Шота знал его прежде, он бы тоже не признал в этом обтянутом кожей скелете того высокого улыбчивого мужчину. Шинсо смотрел на него волком, после того, как Изуку с красными, опухшими от слез глазами, уходил из ординаторской, но все же потом обмолвился: — Спасибо, что сказал ему. Для него это было важно».***
Он рассматривал Яги очень внимательно. Касался взглядом острых скул и больших ладоней с тонкими длинными пальцами, всматривался в глубокие тени под глазами, любопытно поднял веко, чтобы узнать цвет глаз, а он не сомневался, что они голубые, и однажды даже позволил себе пропустить сквозь пальцы выгоревшее золото его волос. «За два года, что я к тебе прихожу, ты стал мне ближе, чем кто либо. Иногда мне становится страшно, что ты когда-нибудь проснёшься и не узнаешь меня. Или окажешься редким мудаком, — Шота хохотнул, — с тоненьким противным голосом». «Я искал о тебе информацию, видел твои фото. Мне не верится, что тот человек с сияющей улыбкой и горящими глазами может оказаться хоть в чем-то мудаком. Или я ничего не понимаю в людях».***
«И он таки позвал её на свидание. У Ямады или проблемы с тестостероном или он и правда такой влюбчивый идиот. Мало кто стал бы звать на свидание девушку, которая только что швырнула в тебя стулом. Но если она такая же ебанутая, как и Мик, то они точно поладят».***
— Так почему ты постоянно у него ошиваешься? — Ямада взмахнул сигаретой и сделал большой глоток из бутылки, стоящей на столе. Звуки музыки сливались с гомоном посетителей бара, в голове приятно шумело от выпитого пива, Айзава с наслаждением подкурил новую сигарету. — Колись, ты просто влюбился в него! — Хизаши пьяно ржал, заглядывал в ничего не выражающие глаза друга и старался выловить хоть одну эмоцию, — неужто наш замороженный принц хирургического отделения начал таять? — Хочу напомнить, что он в глубокой коме, — Шота чуть приподнял бровь и выразительно посмотрел на Мика. — И какого черта я замороженный? Хизаши ржёт, бьёт краем пивной бутылки о поднятую бутылку Шоты и в пару больших глотков, допивает своё пиво, тут же подозвав официанта, чтобы заказать ещё. В тот день они, в стельку пьяные, вывалились из бара и Ямада вызвал такси, а Шота, заверив, что все будет хорошо, пошёл до дома пешком. Без приключений, к сожалению, не удалось, потому что на половине пути пошёл проливной дождь. Словно какой-то козёл сверху оставил открытым кран с ледяной водой и радостно съебался в закат. Шота зашёл домой и с порога пошёл в ванную, оставляя после себя лужи воды и мокрую одежду. Уже позже, когда он отогрелся в горячей воде и расслабленно смотрел на поднимающиеся клубы пара, он вспомнил слова Хизаши и ему стало особо тоскливо. — Даже если и так, Ямада, то я опять проебался. Этой ночью он так и не смог уснуть, внимательно вслушиваясь в звуки дождя, льющего до самого утра.***
«На самом деле я, получается, говорю сам с собой. Додумываю твой образ, твой голос, твои ответы, а на деле все могло быть даже близко не так, как я думаю об этом». Он сидит на подоконнике и курит в окно. «Ты не против, что я тут… — моргает и отворачивается к окну, — ну да, чего это я…» «Я уверен, что ты бы меня отчитал, если бы узнал, что заведующий отделением тайно курит в окно в палате коматозника. А если бы ещё и знал, что в этой сигарете вместо табака… Я прям вижу этот суровый взгляд твоих голубых глаз». Шота тихо смеётся и затягивается сладковатым дымом. «Эй, Всемогущий… — он выдыхает и тихо просит: Пожалуйста, проснись и развей все мои догадки, пока я окончательно не потерялся во всем этом, потому что мне кажется, я схожу с ума». По палате разносился мерный звук аппарата, стрекот сверчков за окном и тихий шелест листвы, которой касался лёгкий тёплый ветер. Шота подтянул к себе колени, упёрся в них лбом и пробормотал: «Или останься со мной…»