Soul of rain

      Тошинори восстанавливается поразительно быстро. Шота не мог уговорить его не вставать, когда он на слабых ногах, спотыкаясь и падая, поперся на улицу.       Шота был выше среднего роста большинства мужчин в Японии, с широким разворотом плеч и крепкими руками, ему никогда не приходилось испытывать комплексов по поводу своего телосложения. Но когда Яги поднялся в полный рост, он понял, насколько тот огромен.       Чёрная макушка едва доставала ему до плеча — приходилось задирать голову почти в потолок, чтобы смотреть ему в лицо. Рядом с ним он чувствовал себя Дюймовочкой, сраной Дюймовочкой с небритой рожей и красными глазами. Даже сейчас, когда Яги был болезненно тощим, с ужасающими синяками под глазами и до жути костлявыми, но с широкими плечами он выглядел… Внушительно.       Айзаву веселило, что ему приходилось сгибаться чуть ли не пополам, чтобы пройти через дверные проёмы или зайти в лифт. Он был ужасно нелепым с этой его худобой и высоченным ростом.       Ещё тогда, когда он впервые заглянул в его карту, первым после диагноза его заинтересовал рост. Двести двадцать гребаных сантиметров, в нем было почти два с половиной метра роста, охренеть…       — Ты часто бился головой раньше? — неожиданно выдал Шота, когда они шли под пасмурным небом, окруженные молодой, едва распустившейся зеленью.       — Что? В смысле?       — Ну, я говорю о дверных косяках, или люстрах… — он на секунду задумался, как это звучит и хотел было поправиться о том, что это просто любопытство, а не подъеб, но Тошинори рассмеялся. Он открыто смеялся своим низким голосом и каким-то тёплым смехом, который заставлял Шоту невольно улыбаться в ответ.       — Однажды, я разбил лицом ужасную дизайнерскую люстру, — Всемогущий трогает большим пальцем правую бровь, — видишь небольшой шрам?       Под его пальцем он и правда разглядел тонкую светлую полоску вдоль почти всей брови.       — Если мне это не снилось, — мгновенно нахмурившись, добавляет блондин.       Шота пожимает плечами, смотрит под ноги и говорит:       — Шрам есть, значит, не приснилось.       Яги сидит на скамейке, умиротворенно вглядываясь в кроны деревьев, которые растут вдоль аллеи, а Шота курит на её другой стороне, чтобы дым не летел в его сторону.       Облака расступаются, и сквозь них плавно прорываются солнечные лучи, тут же согревая воздух. Солнце касается его бледного лица, поджигает золотые волосы, он улыбается ему, жмурит глаза и подставляет лицо.       Шота не дышит.       Он не оценивал его внешности раньше, ограничившись удивлением на счёт роста, пока не решил поискать его фото в сети. Сложно оценить, насколько красив человек, который выглядит как труп. Да, правильные черты лица, светлые волосы и ресницы, что совсем нетипично для Японии, прямой нос, острые скулы. И чёрт его дёрнул полезть в интернет, чтобы найти его фото. Потому что этот человек был действительно красив. Полная противоположность Айзаве — светлые волосы, словно всех оттенков золота, глаза цвета самых ярких лагун океана, улыбка до ушей, а он белозубо улыбался почти на всех фото, ярко и открыто. Шота листал его фотки половину ночи, с трудом веря, что эта тень человека, который лежит перед ним — и есть тот Тошинори Яги.       А теперь он, как идиот, стоял и пялился на него, совершенно забыв, что нужно дышать и о тлеющей сигарете, пока она не обожгла пальцы. Мужчина открывает глаза, смотрит своими неприлично яркими глазами безошибочно прямо в глаза Шоты, улыбается и спрашивает:       — Что?       Он щелчком отправляет погасшую сигарету в урну.       — Ничего.

***

      Конечно, информация доходит до СМИ, и они рвутся взять интервью. Сенсация в медицинском мире: знаменитый нейрохирург вышел из шестилетней комы! В тот момент, а это спустя почти месяц, он уже относительно ориентировался в мире, уже не так испуганно смотря на Шоту, когда видел тех, кого знал, но кто не знал его. К нему приходил Девид, которого он искренне крепко обнимал, называл другом и подолгу беседовал, расспрашивал о только им известных событиях, они много смеялись, а Тошинори ещё некоторое время улыбался после его ухода.       Приходили Мидория и Шинсо, которым он тоже улыбался, даже когда Изуку прорвало и он развел сырость. Он обнимал его за плечи, улыбался грустно и говорил:       — Тише, мой мальчик, я ведь здесь.       Мидория только рыдал в ответ сильнее, а Шинсо за спиной Айзавы старался незаметно вытереть рукавом влажные глаза.       Приходил и Хизаши со своими интернами, один из которых даже осмелился попросить автограф, приходили Каяма и Кен, доктор Чиё и её студенты, которые тихо стояли в стороне и выписывали что-то из истории болезни, приходил мужчина с темными добрыми глазами, его он точно знал и помнил, потом он сказал, что это его лучший друг уже многие годы, как и Девид, тот улыбался и кивал. Гостей у «Всемогущего» становилось все больше, а желания оставаться там у Шоты становилось стремительно меньше и все до тех пор, пока социофоб внутри него с позором не капитулировал.       Он пришёл тогда к Девиду и сказал:       — Мне нужен отпуск.       И тот не стал даже задавать вопросов, потому что Айзава ни разу не брал отпуск за все время работы в этой больнице. У него была причина, и Девид это знал. Взял отпуск и, не говоря ничего Тошинори, просто пропал. Да, он думал потом, что это был глупый поступок и нужно было объяснить Яги, что у него проблема с большим количеством людей, да ещё и журналисты эти со своими камерами, но все это было лишь частью правды. А вторую её часть он даже не хотел себе признавать.       Он думал, сидя вечерами на балконе, потягивая холодное пиво и выпуская в закатное небо клубы сладковатого дыма, думал, что стоило бы сходить в больницу и поговорить, объяснить, что он чувствует вину за его ложную память, что не стоило столько трепаться с тем, кто даже не может попросить тебя заткнуться, что он считает себя виновным за кошмар, который создал его мозг под влиянием бреда, который он нес. Что ему охренительно непросто понимать, что выстроенный мир, в котором его воображаемый друг стал самой настоящей реальностью со скоростью света летит к ебеням. Потому что вся эта неправильная привязанность превратилась в проблему с жопу слона.       Были моменты, когда утонув в размышлениях о Тошинори, он накуривался так, что мог решительно подорваться, накинув только лёгкую куртку и уверенно шёл в больницу, чтобы поговорить и расставить все точки над "i". Только эта уверенность рассеивалась дымом марихуаны ещё не доходя до здания больницы, и он шёл обратно, как настоящий трус — тонуть в своём болоте из сомнений и сожалений, всю ночь напролет слушая звуки дождя.