***
Он не спит этой ночью: слишком много дел, слишком много мыслей. Он слишком устал, чтобы просто так заснуть. И его тревожат слова Кенни, весь этот бред, что он нёс про Райссов, одной из которых оказалась и его беглянка. Всё то, что Кенни всё-таки соизволил рассказать ему про Аккерманов после ухода Кристы. Звучит слишком по-сказочному. Но правильно звучит. И Леви не может решить, предпочитает вымысел или правду. А если правду, то как с ней уживаться? — Можно? — Криста нависает над кроватью и спрашивает так, будто ей раньше когда-то отказывали. Как будто она хоть раз думала спросить. Беспардонность и бесстрашие — Криста не боится ни смерти, ни чужих постелей. То, как еле-еле прогибается под ней матрас, Леви кажется совсем знакомым, совсем привычным. Ноги у неё всё такие же холодные, и она по-прежнему не произносит ни слова — молчание привычное, оно всегда сопровождает приход Кристы. Она приходит греться и спать, и разговаривают они ночами редко. Сегодняшняя ночь, как любая судьбоносная, исключение из обыденных правил. — Извини. Прощения она просит раз в десятый. И ей, конечно, есть за что извиняться, но Леви не считает её виноватой. Он сам ввязался, да и все выборы в его жизни были самостоятельными — кого тут винить? — Прекрати извиняться. Лучше скажи мне то, что имеет значение. «Может, хоть у тебя завалялось объяснение». Объяснения у Кристы не находится. Но она рассказывает всё, что знает сама — и ничего из того, чего Леви может ожидать. Она знает, как обращаться с УПМ, потому что была кадетом. Она знает, как за себя постоять, потому что была солдатом. Она прячется под землей, потому что была рождена королевой Стен (здесь мир Леви делает кульбит: он думал, что Райссы — обычные дворяне, из скупого рассказа Кенни логически это никак не выводилось), была лишена своего имени, потому что имела глупость эту информацию не забыть и поделиться ей однажды. Ей не следовало открывать рот вообще: она доверила эту тайну единственному человеку, который мог её сохранить. Если кто и умел молчать, то точно Имир. Просто нельзя было самой открывать рот, делиться с ней мыслями, планами, искать выгоду и надеяться на будущее — даже у стен есть уши. Криста сказала лишь своё настоящее имя, предположила, что они могут использовать его, чтобы купить свободу, чтобы сбежать вдвоём, чтобы навсегда исчезнуть, чтобы открыть тот мир, который всё-таки был за Стенами, а Имир рассказала ей то, что знала про Райссов и про тайны Парадиза. Кристе не нужна была эта информация, она не думала ей пользоваться, ей не было дела до трона, она хотела жить для себя. Но полицейские псы как-то прознали, что Криста Ленц болтливее, чем следует: Имир схватили, а Криста сбежала прежде, чем за ней пришли. Ей следовало молчать и довольствовать именем Кристы. Ей следовало оберегать Имир и беречь саму себя. Вместо этого она сделала эгоистичный выбор, и второй — когда сбежала и даже не попыталась спасти Имир. Вместо этого в четырнадцать она снова оказалась на улице, и армия, любезно распахнувшая объятия потерянной девочке несколько лет назад, больше не была вариантом. В голову ей пришёл только Подземный Город. Она действительно считала, что сможет здесь выжить. Считала, что навыки, приобретённые в кадетском корпусе, ей помогут. Но даже она ничего не знала о человеческой жестокости. И о Подземном Городе тоже ничего не знала. — Я думала сперва, что среди местных не осталось людей. Через несколько дней здесь я была готова практически на всё ради хлеба. Странно, правда, на что согласится человек, чтобы выжить? — Люди — скот. Они хотят только набивать брюхо и размножаться. Они умирают по первому требованию и так же легко сдаются, — Леви понимает, как это звучит. Но он не отчитывает её — он её хвалит. — Однако иногда люди удивляют. Иногда они могут бороться. Что бы ты о себе ни думала, ты не та, кем себя видишь. На секунду Леви кажется, что он проницает суть: он знает, кто она есть, кто он есть, и даже королевское происхождение не удивляет его так сильно, как должно. Очень просто поверить, что девочка — королева Парадиза, очень просто представить её на троне. Как-то логично представить её на троне. Пожалуй, он слишком охотно представляет её на троне, даже если никакой выгоды лично ему это не несёт — одни проблемы сулит. Что-то внутри шепчет, что место ей на троне, что всё верно. — На королеву я тоже не похожа, — Криста обрывает иллюзию всезнания. Леви опускает взгляд на её макушку, проводит рукой по грубой ткани длинной сорочки, не Кристы касаясь, а пробуя качество вещи на ощупь. Сейчас Криста не похожа на королеву, это правда: в не самом утончённом наряде, в неподобающих и вполне предосудительных отношениях с мужчиной почти вполовину старше. Не в отношениях, точнее — в постели. Постель могла бы сойти за отношения, если бы в ней происходило что-то интереснее разговоров. Леви никогда не тревожило, что ничего такого не происходит. Он даже не уверен, что его бы потревожило, если бы произошло: ничто телесное не способно привязать его к девчонке прочнее, чем он уже к ней привязан. А что до преступности и аморальности самой возможности, из-за разницы в возрасте или происхождении… Вся его жизнь — криминал. — Совсем, — соглашается Леви с замечанием Кристы, будто когда-то видел королев. Сейчас — не похожа. — Мне больше нечего тебе сказать, — говорит Криста, пару минут спустя, пока Леви думает над её рассказом и пытается воткнуть в его рамки тот план, который они наспех сообразили с Фарланом и Изабель. Эти двое традиционно были на его стороне и также легко перешли на сторону Кристы. — Что для тебя имеет значение? — Возможность выбраться отсюда, — единственное, пожалуй, что нисколько не изменилось с появлением Кристы. Леви бы сказал, «возможность быть свободным», но он знает уже, что люди не бывают свободными. Только одинокими. Ему свободным теперь точно не быть — это тоже выбор. Криста молчит: выберутся они теперь в любом случае, у них нет другого выхода. Вопрос в том — надолго ли. Леви думает вдруг, что есть ещё одна важная вещь. — Как твоё имя? — спрашивает он, вглядываясь во мрак. Девочка протяжно выдыхает: дважды эта правда стоила ей неплохой жизни. Она явно раздумывает, повезёт ли на третий. — Хистория. Хистория Райсс. — Привет, Хистория, — имя звучит так же тяжеловесно, как и наступившая следом тишина. Хистория медленно и неглубоко дышит, и где-то на границе сна, в который Леви наконец-то проваливается, его настигает тревожный вопрос прижавшейся к нему девчонки. — А если ничего не выйдет? — Тогда хоть на небо напоследок поглядим. Он бесчувственная скотина, должен, наверное, уверить её, что всё получится. Вместо этого от его слов Криста всхлипывает, уткнувшись лбом ему в грудь. Леви не размыкает век, сквозь сон поглаживая её по волосам. Лгать не ко времени и совсем не к месту. Девочка должна знать всю правду, раз уж взялась открывать тайны вселенной. А смерть не самое плохое, что может случиться с человеком.4.
20 июня 2019 г. в 17:56
— Скажи мне, зачем вам Криста.
Леви впервые задаёт этот вопрос спустя два молчаливых часа, в течение которых они с Кенни сверлят друг друга одинаково уничижающим взглядом. «Хочешь что-то спросить, щенок?» — агрессивно предполагает Аккерман, когда Леви открывает дверь в скромный подвал на окраине Подземного Города. Кенни, разгромленный и поверженный, привязан в углу так надёжно, что даже у него не хватит навыков и удачи выбраться из пут, его воспитанник сам об этом позаботился. Но мужчина всё равно умудряется выглядеть вальяжно и одновременно угрожающе. Леви ни на секунду не расслабляется и даже не пробует утолить любопытство Кенни. Внушительно молчит, пока, наконец, их обоих не изматывает тишина. Тогда он впервые требует сказать, зачем девчонка понадобилась не кому-нибудь, а тайной полиции.
— Так она не назвала тебе настоящее имя. Значит, помнит, молодец, — довольная улыбка растекается по лицу Потрошителя, как смола по дереву в жаркий день. У Леви к бывшему опекуну множество вопросов, некоторые даже личного характера, но всё, что он хочет знать сейчас — какая опасность угрожает Ленц и почему. Остальное может подождать. Его прошлое не кажется таким важным на фоне её настоящего; его жизнь не кажется приоритетной. Анализировать смутные ощущения некогда — надо вытащить из Кенни информацию, пока они оба живы. Поэтому задавая вопрос в третий раз, Леви берётся за секатор, наточенный до сверкающей остроты.
Вместо того, чтобы повторить вопрос, он сводит края до характерного щелчка — мизинец левой руки отсекается практически без усилий. Кенни выплевывает проклятия и на секунду теряет связь с реальностью — боль не оставляет выбора даже ему. Леви бывало больно, он знает, что оба они, и он, и Кенни, всего лишь люди — боль на всех действует одинаково. У некоторых просто порог выше.
— Следующим будет указательный. Знаешь, как сложно держать лезвие без указательного пальца? Или можешь сказать, зачем вам Криста, и поговорим как цивилизованные люди.
Кенни одаривает его очень понимающим взглядом, мол, «мы с тобой оба знаем, что в нас ничего от цивилизованного. Ты намываешься до блеска, я ношу модные шляпы — всё это лишь прикрытие для помыслов, маскировка сути, мимикрия под окружающих». У них слишком много сходств, чтобы говорить об этом вслух.
— Почему бы тебе у неё самому не спросить? — предлагает Кенни, справляясь с волной боли.
Леви оборачивается, чтобы встретиться взглядом с Кристой. Тело её перетянуто тугими ремнями обмундирования, и ничего неправильного в этом образе нет, хоть он видит её такой впервые: Кристе идёт тяжелое УПМ. Чувствует она себя в нём довольно уверенно и на пороге подвала тоже уверенно стоит. Должно быть, Изабель рассказала ей, где его искать, потому что он сам не говорил. Не из-за секретности, а из-за того, что нечего Кристе здесь делать. Она со времени первого открытого нападения уговаривает отпустить её, и сюда, наверняка, тоже сдаться пришла. «Будет вразумлять», — понимает Аккерман по тому, как поблёскивают её глаза. Девчонка и правда открывает рот для просьбы.
— Леви, не надо. Отпусти его. Если ты убьёшь его, сюда все сбегутся. Я знаю этого человека, он не рядовой полицейский.
Это уж точно: рядового в Кенни ничего нет. Подобные ему психи просто не могут задерживаться посередине. Наверняка, он большой начальник. Но даже так для Леви это погоды не делает: большой или маленький, даже если за ним придут ещё десять, а после сотня, он у каждого лично охоту отобьёт таскать свой зад в Подземный Город. Количество полицейских для Аккермана не аргумент. Они для него всё равно что смертники.
Криста тем временем обращается напрямую к Кенни.
— Я помню вас из детства. Вы ведь на него работаете? — он кривовато усмехается вместо ответа. Криста вздыхает: кем бы этот «он» ни был, она явно не в восторге. — Послушайте, местные ничего не знают. Я уйду с вами, если хотите. Или можете прямо здесь меня убить, — сверкнувшие недовольством, возражением и злобой серые глаза не сбивают её с мысли, — только не втягивайте людей, хорошо?
Леви очень хочется что-нибудь вставить в этот монолог. Кулак поддых, например, чтобы не несла всякую чушь. Но и полицейский, и девица успешно его игнорируют, будто не гости в его подвале. Леви бесится.
— Думаешь, уговоришь его меня отпустить? — расслабленно уточняет Кенни.
— Чёрта с два, — выплёвывает Леви, чтобы никто даже не пробовал его уговаривать. Сумасбродных решений он никому принимать не позволит. Особенно пятнадцатилетней девчонке, которая сама не знает, что для неё лучше и руководствуется в своём выборе чувством безопасности и симпатиями. Станет он её слушать, как же!
Криста хватает его под локоть и оттаскивает от пленника, в дальний угол, где они долго стоят в тишине и играют в гляделки. Подвал маленький, и дальний угол недостаточно далёк, но расстояние хотя бы даёт возможность сделать вид, что Кенни здесь нет, пусть он прекрасно их слышит и даже посматривает с несвойственным для себя любопытством. Леви пытается удержать в себе бранные выражения и гнев, Криста, видимо, испытывает его на прочность — мало ли, сдастся. Но сдаётся она, со вздохом отчаяния и без подходящих слов, чтобы объяснить. Иначе почему для человека вроде него девочка выбирает именно такую формулировку?
— Всё в порядке, Леви. Я знаю, ты думаешь, что я под твоей ответственностью, но… Это моя судьба. С самого рождения. Я не должна была родиться. Так что просто не волнуйся об этом. Что поделать, здесь уж никто не виноват.
Криста одна из немногих, на кого он может смотреть сверху вниз, и Леви использует это преимущество на всю катушку: взгляд его наливается свинцом, как море перед штормом, губы кривятся в такой презрительной дуге, что девочке, наверное, сложно не принимать это на свой счёт. Но ей всё же не стоит: Леви просто ненавидит слово «судьба». Его используют те, кто хочет оправдать слабость и невежество. Он ни во что такое не верит. Иногда, когда он разглядывает знакомую уже фигурку Кристы со спины, просыпается смутная догадка, что очень зря. Но гораздо чаще он всё же остаётся верен старой убеждённости: судьбу выдумали слабаки.
— Дерьмовая судьба, — спокойно чеканит Леви.
— Я знаю, — легко соглашается Криста. Она не выглядит печальной или страдающей — она будто изначально была уверена, что так всё и будет. Она отступает к стене, когда Леви прихватывает её за плечи, и голова её глухо сталкивается с облупленными полками. Аккерману хочется орать так, чтобы у неё барабанные перепонки лопнули и зазвенело в голове, но он сипит на связках.
— Тогда борись. Раз понимаешь, что это дерьмо — борись. Раз считаешь, что так быть не должно — борись. Раз хочешь что-то изменить — борись! Сдаться ты имеешь право лишь раз в жизни. И это будет конец.
«Ты должна бороться за себя, Криста. Потому что никто больше не станет. А если сама не станешь, то дай мне».
— Слышишь меня? Борись. Если понадобится — со мной. С любым, кто встанет у тебя на пути. Сделай всё, чтобы изменить эту судьбу, если она тебя не устраивает. Поняла? — встряхивает он её, скорее, для остроты аргумента. Ясно, что предложение бредовое: бороться с ним у Кристы ни сил, ни дурости не хватит. Он, кажется, единственный, кто в этом мире вообще безоговорочно на её стороне. Но Леви предлагает это как опцию на тот случай, если она всё же решится настаивать на своём: каждый волен выбирать, и свободы выбора девочку он лишать не в праве. Даже если она решит сдаться — он не в праве судить её за слабость. Потому что это её жизнь и её выбор. У него есть собственные, чтобы распоряжаться. И они будут связаны с Кристой, если она выберет жизнь, а не слабость. Он уже знает.
Наверное, Ленц никто не говорил никогда, что у неё есть выбор. Что у неё есть опция быть бойцом, а не жертвой. Может, в её жизни даже поддержки не было, может, она не знала, что кто-то захочет в неё верить, слабенькую, трусливую, эгоистичную лгунью — это, в сущности, не важно. Мало кому везёт с надёжной опорой в жизни, Криста просто одна из многих. Важно лишь то, что она сделает с чужой верой.
Леви не знает, почему борется за неё, почему готов сражаться на её стороне, почему готов ей верить — он просто видит всё то, чем Криста может быть, хоть он и не знает, кто она есть. И это вовсе не слабенькая, трусливая, эгоистичная лгунья; это не беспомощная девчонка, опустившаяся до торговли собой в трущобах — это девочка, которая сражалась с опаснейшим человеком в Подземном Городе и не испугалась человека, выторговавшего её у партнёра. Поэтому Леви знает, что она способна сражаться и дальше, если кто-нибудь будет на её стороне. Он на её стороне, и достаточно однажды это продемонстрировать, чтобы предугадать ответ.
— Хорошо, я попробую, — она зажмуривается и опускает голову, будто не видеть его пугающего лица — лучший вариант сейчас. Напряжённая злость вырывается из горла клёкотом, и Аккермана отпускает. Ему просто нужно было согласие — он бы для этого Кристу и к небесам задрал, и встряхнул, и пнул, и оплеуху бы ей отвесил. Если сила гарантирует результат, то ничего постыдного в её применении нет. Иногда кого-то нужно заставить жить.
Кенни хохочет, будто помешанный, и лупит на них свои и без того сумасшедшие глаза.
— Ох, твою мать, ну что за грёбанное колёсико вертится?.. — Леви молчаливо разворачивает к нему лицо, не желая выслушивать отвлечённый бред. Кенни мгновенно перехватывает его взгляд. — Ты пойдёшь с ней? Ты пойдёшь за ней? Поганая история, щенок, поверь совету. Плавали, знаем. Она просто человек.
Леви игнорирует все его пассажи: нет причин верить тому, кто так просто может оставить ребёнка на произвол судьбы. Нет причин верить тому, у кого совсем другие цели. Кенни тем временем успевает переключиться на Кристу, медленно бредущую к выходу — её тормозит не тяжёлое УПМ, а принятое решение. Она будто до сих пор сомневается, но перечить Аккерману не осмеливается. Его мнение для неё, наверняка, важнее собственного. Потому что она верит в него. И ему тоже верит: его опыту и знанию.
— Слушай, девочка, как тебе удалось, ты же даже не Райсс, так, полукровка от шлюшки? — окликает он её, и Криста, развернувшись, выглядит растерянной. Должно быть, не понимает, о чём именно он спрашивает.
Леви тоже не знает, что этот безумный старик имеет в виду, когда говорит ему даже с примесью сожаления: «Ты слишком Аккерман, щенок». Но ему, по-хорошему, плевать на все советы Кенни. Ему нужна от него правда, а не личное мнение. Про Кушель он тоже спрашивает под конец вечера, но больше пальцев не режет — возможно, Кенни всё-таки придётся вернуть, чтобы выиграть время.