***
Жара была неимоверной, спустя несколько минут перепалки, мужичок таки заверил всех, а в первую очередь меня - что ходить в семейниках нормально и сам продемонстрировал свою готовность. -Мясо разморозилось? Любимая обернулась и, увидев меня, густо покраснела. Мать, кажется, тоже... Я обнял девочку и зарылся в её волосы, целуя шею и щёчки. -Д-д-да...Т-там...По...Под столом, котик... Мана начала по привычке тереться об меня, я тут же спохватился, вспомнив в каком виде нахожусь. Любимая непонимающе обернулась через плечико и, опустив взгляд ниже пояса, хихикнула, прикрыв личико. Мне же пришлось прикрывать кое-что другое. Я сел на пороге кухни, положив одну ногу перпендикулярно другой, стиснув их максимально плотно. Мать, сев около стола, начала там копошиться. Вскоре спросила не оборачиваясь: -А варить? - послышалось приглушённое. -Нет, нет, не надо варить! Это другое получится! - крикнул я. Батяня, красный и пузатый, зашёл на кухню, довольно улыбаясь. Затем провозгласил: -О! О! О! Семейники! Наш человек! А то без тебя, сына, тут мужиков в этом доме не жалуют...Сколько раз жара была, а ей вон - он сел рядом со мной и кивнул в сторону жены, продолжая: -Хоть бы хны! Я сдержанно улыбнулся, балдея. Открыв по банке холодного пива, мы в исподнем, да обуви, вышли во двор. А я думал у япошек манеры убер алес Закурили по папиросе. -О-о-о-й! - вдруг замахал батя какому-то мужику проходящему недалеко от дома. Тут же раскосая загорелая рожа низенького дрища лет пятидесяти пяти, небрежно просунулась между зарослями сакуры и спросила, почёсывая щетину и округляя глаза от изумления: -Здоров, сосед. А ты чёго это? -А вот мой сын! Погляди! Зятёк, знакомься, это Хару. Я поклонился, как и вроде бы подобает в Японии. Мужичок лишь низко кивнул головой, не желая вырываться из зарослей сакуры, промеж которых он вёл диалог. -Ты чего вчера перезвон кидал ночью? С утра заметил. Фугу будете? Токо если ко мне, то одеться надо будет...Чего вы раздетые-то? Загорать собрались чтоли? -Ненене, Хару я тебе потом всё объясню. А мы это...Европейцы, вон вишь! Теперь по европейским обычаям...Ничего такого... Хару прищурился и сказал: -Ты-то европеец? Ну-ну...Доча твоя где? Моя вчера её до второго часа ночи прождала. Откуда сын-то? Прочистив горло, я ответил, нервно чеша щеку: -Да я зять скорее чем сын -А - кивнул Хару, смерил меня взглядом, затем спросил: -Вы чё оба нудисты? -Кто это оба, Хару? - загудел батя -Да ты вон, с сыном. Чё это, мода такая теперь? На армию одёжи не пошили? Микадо упразднён? На другом конце страны уже воюют голышом? Как Эйнштейн про четвёртую мировую говорил... -А так удобно! Сам попробуй! - рявкнул батя. Хару цокнул и бросив напоследок: -Совсем с ума сходишь. Контуженный... Удалился. Вскоре однако вышел из-за кустов и, подойдя к нам, спросил, держа руки за спиной: -Чё пьёте? Я показал мужичку банку. Тот подошёл ближе и, вдруг присмотревшись к блестящей на солнце, коже моего торса, отшатнулся, говоря ошарашенно: -Нихера себе...Это чё... Батяня угрюмо произнёс: -Шрамы...Не видно чтоли? Хару любопытствующим взором поглядел на папу, затем обошёл нас и, встав рядом со мной, достал пачку каких-то дешёвых сигарет и закурил. Тихо спросил: -Тоже военный чтоли? Я тяжело вздохнул. -А ну не лезь к моему сыну в душу! - загудел батя. Я натянуто улыбнулся, отмахиваясь. Тут же, спасая положение, за спиной послышалось радостное: -Коти-и-к! Я обернулся. Любимая стояла на веранде, свежий ветер колыхал её коротенькое бежевое платьишко, трепал каштановые волосы, лезущие на личико, отчего девочка поправляла их, глядя на меня и улыбаясь. Я двумя затягами прикончил папиросу, допил банку, отчего приятная холодная горечь наполнила, кажется, самую душу, притушил окурок в пепельнице всё также стоящей на бочке и двинулся к дому. -Привет Мана! Юки не приходила? -Ой, здравствуйте! А я вас не заметила, извините! Юки не приходила пока, я сама с ней поговорю, спасибо! Поднявшись на веранду, я сначала получил порцию обнимашек и поцелуев и лишь затем слова Маны вернули меня в реальность: -Котик, мы себе мясо забрали, нарезали и думаем как мариновать будем и будем ли! А твоя доля - на столе. Мы сами не стали резать, я ведь не умею шашлыки готовить... -Спасибо, котёночек. Я уже забыл. Спасибо. Спустя некоторое время женская половина домика с удивлением наблюдала за моим приготовлением маринада - нарезкой, овощей, специй и прочего. Что-то странное поселилось в моей душе. Тепло, такое радостное и особенное тепло, будто я...Нашёл своё место?
***
Мясо мариновалось, а мы с батей тем временем собирались в поход. Я, как обычно, взял свою полевую форму и шинель, подготовил жратву и питьё, вновь забил одну из сетчатых сумок. Батяня же собрался совсем как на охоту:камуфляжная одежда и рюкзак прекрасно смотрелись на нём, как влитые. Разве что ружьишка ему не хватало. Закончив приготовления, мы расселись на веранде, попивая вторую банку пива. Теперь, правда, приодетые. Относительно нашего прошлого вида по крайней мере. Я сидел в армейских брюках и расстёгнутой рубашке полевой формы. Любимая и мама много смеялись, переговаривались с батяней, стали проскакивать всё более локальные шутки, историю происхождения которых я не стал узнавать и лишь сконфуженно натянуто улыбался.***
Ну вот, время близилось к 11 утра и мы, одетые, стояли на крыльце, прощаясь со своими дамами. Любимая прильнула ко мне и нежно поцеловала, затем, слегка отстранившись, посмотрела в глаза с тревогой и сказала: -Будь осторожен. Пожалуйста... Мы потёрлись носиками. -Конечно буду. Не переживай, котёночек. Отдохнёшь пока от меня. Мана нахмурилась отстранилась и, повысив тон, упёрев руки в бока, сказала: -Что значит отдохну от тебя?! Я этого отдыха всю свою жизнь боюсь и без тебя не могу! Не могу! Не могу! Я обнял девочку и, жадный поцелуй спустя, прошептал: -И я без тебя... Мы молча, упершись лбами, обнимались. Я был на траве, а девочка сидела на крылчеке, свесив босые лапки. -Не вздумай ещё чего учудить! -Ну...Дорогая, ну что ты заладила! Ну...Был я неправ! Признаю! Не повторится больше! И не забывай! Это ведь и мой сын тоже! Мужичок тоже обнялся со своей суженной. Мы отстранились. Мана улыбнулась, с ноткой грусти в глазках. Я начал идти спиной вперёд, отчего наши с девочкой руки плавно натягивались и, достигнув пика, остановились. Мы держали друг друга за ладони и не хотели отпускать. Подул свежий ветер, всколыхнув волосы любимой. Она тихо, одними губами, завороженно произнесла: -Я люблю тебя... -И я тебя... С этими словами мы улыбнулись друг другу грустно и тоскливо, а мне пришлось развернуться к девочке спиной и пойти вперёд, к станции. Батяня положил руку мне на плечо, громко сказав: -Да! Не переживай сынок, всё будет в лучшем виде! И шашлычки твои эти, я не сомневаюсь, мы правда мясо не особо...Редко едим в общем, рыбу в основном, но я тебе скажу... А дальше я не слушал. Какая-то грусть вдруг нахлынула внутрь меня и пришла мысль: Не стоит оно того. Да хоть минутной разлуки вся эта затея не стоит! Если я вдалеке от любимой...Хотя с Юки ей, пожалуй... Вдруг ладошка любимой взяла меня за свободную руку. Я, встретившись с девушкой глазами, произнёс радостно: -Котёнок! Та хихикнула и сказала, глядя мне в глаза: -Решила проводить вас. Не могу я так. Всё равно не могу. -Может мне не...Да и всю эту затею...Если я без тебя любимая... Девочка улыбнулась и запротестовала: -Нет-нет-нет! Обязательно езжай! "Отдохнёшь от меня"! Самоненависть вернулась моментально. -Коти-и-и-и-и-к! Это ведь важно для нас, всех нас! Помнишь я тебе говорила? Хочу чтобы ты был не только моим! С отцом тоже надо проводить время! Пузач с камуфляжной панамкой и в такой же расцветки одёжи закивал утвердительно. А я молчал, не зная что сказать.***
Вскоре подоспел поезд и мы, с пузатыми рюкзаками из которых торчали рукояти шампуров, одетые почти что как егери, стали ждать пока транспорт остановится. Я обернулся, перебрал пальцы на сетчатой сумке поудобнее. Мы с Маной смотрели друг другу в глаза. Слов нет чтобы описать как я люблю её...Белоснежное тонкое платьишко, того же цвета туфли-сандалики...Любимые каштановые волосы развеваются на ветру...Лепестки сакуры касаются её нежных щёчек, соревнуясь в ласке прикосновений...А серо-голубой океан чистый и прозрачный, как само небо, смотрит с любовью, ожидая... -Э, боец! Я тяжело вздохнул и обернулся на окликнувшего меня мужичка. Тот протягивал корешки билетов проверяющей. Не успел обернуться, как почувствовал мёртвую хватку девочки. Я зарылся в её волосы и свободной рукой обнял. -Пора...-тихо сказала она -Да - сухо ответил я и вдруг горько усмехнулся: -Сколько раз вот так прощались по работе...Сколько переживали...А теперь, кажется ещё труднее мне тебя отпустить, котёнок...Я так счастлив...Спасибо тебе за этот дом, но...Знай, что он - ничто без тебя... -Коти-и-к...Вот...И...И исправляй это! С папой подружитесь! -Мы уже - усмехнулся я. Когда за моей спиной стали учащаться батины окрики и, наверняка, указания пальцем в стиле: -А вон сын мой! Мы с Маной усмехнулись и, проронив тихо: -До вечера? -До вечера... Удалились, до последнего смотря друг другу в глаза и держась за руки. А расставшись, ещё долго оглядывались друг на друга, отчего я чуть не споткнулся на ровном месте. Наконец, заняв места и устроив сетчатую сумку в этот раз на коленях, я обернулся, махая в окошко девочке в белом платьишке, оставшейся на перроне и мечтательно глядящей на меня.Поезд тронулся
***
-Да! Щас нас домчут в мгновение ока! - говорил батя, вальяжно развалившись в сидении. Затем вдруг всколыхнулся и, подскочив, сказал: -Сенсей! Присаживайтесь! - батя уступил место какой-то худенькой маленькой бабуле, которая радушно поблагодарила его, кланяясь. Затем мужичок, держась одной рукой за поручень, свободной показал на меня и сказал: -Познакомьтесь! Сын мой! Бабуля посмотрела на меня, мы синхронно улыбнулись и поклонились друг другу сидя. -Зять по совместительству! -О, ты свою дочь замуж выдал? Тут я покраснел. Батя ответил: -А! Щас молодёжь с этим не торопится. -Мана дома чтоли? -Дома, сенсей, дома. -Приду навещу-ка я её...Сколько ж её не было? -Два года, сенсей. -Да...Два года...После года-то не все возвращаются... - вдруг погрустнев, опустила голову бабуля. -Попрошу, сенсей, не надо о грустном. Я их вон еле как отлучил друг от друга, прямо на перроне прилипли друг к другу и всё! -А чего ты, старый дурак их разнимаешь?! Радоваться надо за доченьку...Хоть в два года приехала, а ты! А вы... - тут бабуля посмотрела на меня выжидающе. Я поклонился ещё раз и назвался. -Как познакомились? -Работаем вместе, сенсей. Увидели друг друга, ну и... -Эх молодёжь...В моё время...Я гейшей была! Тогда всё по-другому было. А сейчас эх! Комплименты сыплют, на свиданье идут, наговорят друг другу приятностей, а потом яб... -Сенсей! -Ну что "сенсей"?! Я тебя, сорванца в выпускном классе никогда не забуду! Хулюган и бандит, мне отличницу испортил! На выпускной и оба пьяные! -Там немного было, сенсей... -"Немного"...Да в твоей голове немного было! Девочка мне на замену росла! Думала гейшей будет! Ещё не поздно, теперь! Э-э-э-э-х! Бабка скептически посмотрела мне в глаза и произнесла, указывая своей тросточкой: -Вы-то, юноша...Непьющий? Я сглотнул слюну. На лице выступил пот. -ОН МОЯ КРОВЬ! - крикнул батя. Бабка разочарованно кивнула головой и, раздосадованно цокая, отвела взор в пол. За окном тем временем сменялись пейзажи обильной растительности. А я переживал как бы не накликать на жениха моей любимой ярлык отброса и алкаша."Жениха?"
***
На перроне мы встретили мужичка лет тридцати, идеально выбритого и в форме. Спустя приветствие, батяня расписался у того в каком то журнале и, услышав спустя пару метров: -Ликвидировать опасные вещества будете, майор? Лишь отмахнулся. Мы выбрались в какой-то глуши, миновали совсем небольшой посёлок и дальше батяня повёл меня сам. Через залитые солнцем заросшие сочно-зелёные заросли, мы пробирались резво, сразу видно - мужику этого не хватало. А судя по восторженным замечаниям о погоде(на голубом небе и правда не было ни облачка), я заметил приподнятое настроение батяни. Шли мы обмениваясь довольными репликами - о чудесной погоде, нашем знакомстве и времени, которое обязательно надо наверстать. Вскоре мы вышли на берег, метрах в ста от него, в тени деревьев поставили раскладушки и два холодных контейнера с пивом. Сбросил наконец шинель, остался в полевой форме, засучил рукава и снял кепку, столь долгий путь спасающей меня от жары. Я оставил шашлычок, достал мангал, поставил его и, вооружившись шампурами, стал нанизывать на них маринад. Вдохнул этот аппетитный аромат специй, лучка, лимона да и кучи всего - слюни стали яростно заполнять рот. Батя присоединился, вдохнул этот аромат и закивал утвердительно. -Солидно! Пахнет, ну...Ну ты у меня повар вымахал! В мать! Вы с Маной оба готовите прекрасно. -Да куда мне до неё...Просто эти блюда у вас непопулярны, а в плане мастерства моя любимая всех за пояс заткнёт! Медленно, плюясь маринадом, на шампур нанизывается сочный здоровенный кусок шашлыка - взяли мы всего-то пиво, да и девочкам тоже предназначается, потому резать мелко, на закусь, я не стал. Это вкусночайшее мясо, которое, я надеюсь не испорчу, прежде всего. А бухать и так сойдёт, как бы мы в запой не ушли, а там только на вторые сутки супчику для микрофлоры место найдётся. -О! - с восторгом поставил я последний шампур на крышку от пластикового ведра в котором ещё осталось маринованное мясо. Батя восторженно вдыхал аромат и довольно урчал. -Та-а-ак...Щас-с... - потёр руки от нетерпения и, достав, некогда вложенный в засученный до локтя рукав, спичечный коробок, положил его на раскладушку и стал собирать хворост. -Уголь есть! Взяли! - батя, порывшись в своём рюкзаке, достал полупустой, согнутый мешок и потряс им надо головой. -А! Хорошо, бать, ща я мигом - отмахнулся я. Насобирав веток и наломав палочек, я покрыл ими мангал, взял мешок с углём, развернул его, оторвал несколько лоскутов и, чиркнув спичкой, поджёг. Поверх слабых палочек, я положил несколько потолще. Батя смотрел на пламя, отблёскивающее в его серых глазах и, переведя на меня взгляд, тихо спросил: -Мож розжига? Я, хлопнув мошку, севшую на мою потную шею, ответил: -Не, так разгорится. Разогнувшись, посмотрел на вид: голубое бескрайнее море впереди, бескрайние зелёные заросли за нашими спинами, метрах в двадцати, где заканчивается наша полянка и такое же бескрайнее желание жить. Свежий морской воздух, тепло, семья! -Эх! - восторженно крикнул я, улыбаясь и щурясь от тепла в душе и яркого солнца, блестящего на морской глади с белой пеной волн. Справа правда стояло покосившееся бетонное здание, этажа в три, но вида оно не портило - всё поросло зарослями и напоминало(при должном уровне подключённого воображения), замок. Я снял с себя рубашку и остался в одной бело-серой в местах скопления пота, майке. -Разгорелся, сына! Я глянул на мангал - пламя полыхало, батяня умело контролировал жар, деревяшкой-кочергой поправляя обжигающий язык. Затем отец упёр руки в бока и, вдохнув полной грудью, сказал со всей душой, вложенной в каждое слово: -Красота-то какая, а! -Да-а-а! Мы синхронно развалились в раскладушках, открыли по баночке холодного и, чокнувшись за встречу, стали употреблять спасительный холодный хмель, балдежом и кайфом наполняя тело, душу и сознание...***
Закурили по папироске. Выдыхаемая горечь табака словно разжимает невидимые тиски, слегка сжавшие виски и голова слегка кружится. Приятно, вдвойне приятно с холодным пивом, идеальной компанией, а главное - я кажется испытываю, чувствую нечто, называемое..."Прикольно" -Хорошо-то как! -Ага! Эх! Айда сын, пора начинать уж. Батяня резво опрокинул лицо с, кажется, приросшей ко рту банкой и, спустя секунды бульканья, когда холодное удовольствие потекло по горячему телу и смешалось с потом, мужичок, жадно дыша, аккуратно поставил пивную банку на место. Я залпом допил и поступил аналогично. -Айда...Аппетит настреляем - батяня вяло махнул рукой куда-то в сторону. Надев свою рыбачью панамку с сеткой на лице, во всё той же камуфляжке, с засученными рукавами, батяня повёл меня в заросли. -А за костром-то?-спросил я его сиплым голосом, поначалу жалея о холодном пиве. -А мы мигом! В кустах нас вновь окутала приятная прохлада и свежесть. Пробравшись через заросли, батяня вдруг остановился, поднял сжатый кулак, а затем сухо добавил: -Мы пришли. Я поднял взгляд вверх: дым от костра анигилировался в чистой голубизне неба. Мужичок наклонился и только сейчас я заметил, что он отпирает навесной замок на дверце подпола. Когда несколько - то поначалу деревянных, а затем кажется металлических и прочих слоёв защиты было убрано, мы спустились вниз, в подвал. Сырой и холодный. Щёлкнул выключатель. Вспышка света ослепила меня ненадолго и, стоило глазам привыкнуть, как мне уже протягивали Арисаку со штыком. Я ошеломлённо сглотнул слюну. Едва знакомый мне интендант тем временем обматывался пулемётной лентой и, закончив с ней, взгромоздил на плечо МГ-42. Я накинул лямку винтовки через плечо. -Вон, ящики тащи. Взявшись обеими руками за короб, в несколько ходок, мы вытащили кучу трофеев на свежий воздух. Да кажется, всех стволов, которые там были! Мужичок не стал запирать подвал и, сев на траву, начал жадно вдыхать воздух. -Дострелять...Надо...Ох...А то...Много тут всего накопилось... -А это...Откуда-ж это всё добро? Собеседник отмахнулся и произнёс в сторону: -"Эхо войны".***
-О сына! Глянь! - тут я увидел блестящий на солнце, МП-40 С восторгом произнёс: -Мащин пистоль виирциг! -Ага! - улыбнулся мужик довольно и положил пистолет-пулемёт на землю Развернув следующий свёрток ткани, передал мне винтовку-пулемёт-снайперскую винтовку. -Фальщирмйагивехр цвайунцвииг! В эйфории, собеседник утвердительно кивнул. Затем, крякнув и покраснев, в собственную раскладушку, как в колыбельную, положил пулемёт. -Мащингивехр цуайунцвииг! Мужичок рассмеялся. Тем временем угли были готовы и я, сполоснув с батиной помощью руки, поставил готовиться первую партию. Ну а затем, в ожидании кулинарного чуда, мы, оставшись в одних семейниках, устроились поудобнее в раскладушках и начали удалять масло, разбирая стволы. Затягиваясь папиросой без помощи рук, занятых винтовкой, я, щурясь от табачного дыма, заприметил поставленную нами пивную банку, размером со спичечную головку, в аккурат на брёвнышке, кусаемому волнами, на берегу моря. Выдохнул тяжку носом и им же вдохнул свежий воздух. Приставил раритет к плечу и, уложив щёку к прикладу, задержал дыхание, целясь сквозь прицел. Слегка отстранился, опустил винтовку ниже, глянул на жёлтую банку "YEBISU" которое нам с батей не понравилось и, прицелившись под пустую тару, нажал спусковой крючок. Оглушительный выстрел и синхронно с ним, толчок в отвыкшее плечо. Банку, упавшую на мокрый песок, подхватывает волна и уносит с собой. Глубоко затянулся, прикончив папиросу. Выдохнув затяжку, притушил её в пепельнице. Батя довольно кивнул, отстранившись от бинокля и крякнул: -А? Ну как! "Y" выбил, дай-ка теперь я... Я передёрнул затвор, высвобождая гильзу, упавшую в сочно-зелёную траву и блестящую на солнце. Передал винтовку японцу и сказал: -Честно: ну смесь маузера с нашей "мосинкой". Вон, затвор чего стоит. Мужичок кивнул утвердительно. Я, расправив плечи, сбегал к берегу, выловил банку и поставил обратно. Прибежав, отдышался. Взял бинокль со стола и теперь, с его помощью ясно видя сквозное отверстие в аккурат в этимологии плоскостей буквы Y, довольно улыбнулся. Выстрел! За мгновение до падения мишени, успел заметить как "E" прошило ровно посередине. Соперник передёрнул затвор, ещё одна гильза упала в траву. Мужичок двинул к морю, я, пользуясь моментом, проверил шашлык. Не, не готов ещё. Достреляв обойму, сменили тридцатый тип на девяносто седьмой. Мне, как молодому выпала возможность стрелять первым. Я, глотнув уже третью банку пива, устроился на дереве, чья листва держала наши раскладушки в тени. Упёршись спиной в ствол дерева, раскинув ноги на других ветвях, отчего те прогнулись, я попробовал прицелиться. И тут же тяжело вздохнул. -Это...А прицел-то подогнать могёшь? Мужичок проворчал что-то под нос. Я слез с дерева и протянул ему винтовку. Затем мы устроились в раскладушках и, закурив по папироске, заговорили, пока свекор колдовал с 2,5 кратным прицелом. -Пацан с нами бегал, любил он всё это, постановы эти, ролевые игры...Вот он умел, да, а я так худо-бедно, на троечку... Повернув голову в сторону и выдохнув затяжку без помощи рук, свекор продолжил танцы с бубном. -Я-то...Так...В военной полиции служил...Мы как-то склады вон вот этого добра накрыли, куда девать - неясно. Приказано мол, ликвидировать...А его вон как навалом...Продать - так я всё жду... И продать так хочу, чтобы ну...Не стреляло...Совсем на старости, пенсию себе обеспечить...Тогда днём с огнём шесть с половиной на пять не сыщут и охолощать не надо, ствол заделывать тоже не надо...А музеи - там итак всё есть. Я понимающе кивнул, внезапно во время очередного глотка осознав, что третья банка тютю. Выдохнул затяжку, глянул украдкой на мангал. Вроде всё в порядке. Судя по тишине, была моя очередь говорить, а я и не знал о чём. -Ты сам-то вон... Выправка есть...Шрамы...Где лямку тянул? Я повёл плечами и, глядя на море, ответил: -По-разному. Бывало разное... Батяня вдруг дёрнулся и, с силой сжав винтовку, закончил колдовать и спросил испуганно, краснея и клацая зубами, пыхтя: -СПРОШУ ПРЯМО. ТЫ ЖЕ...ТЫ...НЕ ИЗ ЭТИХ ВОТ! - мужик неопределённо кивнул куда-то в сторону. Я опустил взгляд, размышляя. -НУ ЭТИ...КОТОРЫЕ У НАС ТУТ ПРИЗЫВА ОРГАНИЗОВАЛИ! С ДЕРЕВНИ НАШИХ ДЕТИШЕК ЗАБИРАЮТ! ЧТО ЭТО ЗА АРМИЯ ТАКАЯ?! -Призыв? Какой у вас тут призыв? Срочная служба, контракт? -Да девочка моя! Фу-у-у-х...Значит не из этих... - выдохнул свёкор и отвёл в сторону озлобленную рожу, продолжив: -Девочку, девочку мою два года назад забрали. Ничего не сказать, не написать домой, вообще ничего! А всё что слышно - возвращались некоторые...Покалеченные...Доктора потом говорили, мол...У них органы все покорёженные...Боли страшные, ночью спать не могут...Орут, да и потом...Кончают с собой...Это...Те которые возвращаются...А большинство вообще не возвращаются, только семье платят прилично, чтоб затыкались и всё! Ни отгулов, ни демобилизации - только комиссуют по ранениям... А теперь...Теперь раз письма пошли, да и приехали вы оба...Не в армии вы значит? -Я-нет. У меня вон, не ваша же... - я кивнул в сторону шинели и полевой формы. -Видел. - сухо сказал мужик. -А девочка...Она...Со мной, я ей...Командую...Больше этого не будет. Всё кончено, обещаю. Я сделаю всё, чтобы позаботиться о ней и дать ей самое лучшее, на что способен... Свёкор улыбнулся и, хлопнув меня по плечу, сказал: -Верю! Затем протянул мне винтовку. Я тоже улыбнулся. Затем мы подошли к мангалу и, я бегло показал батяне как и когда и зачем надо переворачивать шампура, чтобы мясо не подгорело. Тот зажмурил в удовольствии веки и, глубоко вздохнув аппетитный дым, произнёс: -Пахнет! Пахнет-то как! Я кивнул утвердительно. -А! Достреливай всю обойму. Я послежу тут пока. Нравится мне это...Кулинария мне нравится! Давно попробовать хотел, а то как круглый дурак среди девок... -Вам повезло быть рядом с двумя такими умницами красавицами. Особенно с дочкой. Она такая... - тут я кажется засиял, не зная что ответить. Свёкор улыбнулся светло и, кивнув, посмотрел на меня счастливо щурясь, бегло моргнул, и тихо сказал хриплым голосом: -Знаю. Я отошёл чуть в сторону, сел на колено, обхватил локтём левой руки винтовку, прильнул к прицелу, приятно грея щёку кожей приклада. Задержал дыхание. Прицельная сетка навелась на букву-перевёрнутую подкову. Палец нажал на спусковой крючок. Синхронно ударила отдача в плечо и прозвучал выстрел. Вновь прильнул к оптике, заметил как изрешечённая банка ожидает своего прилива, который вот-вот подхватит пустую тару и унесёт её прочь с мокрого песка. Глубоко вздохнув и довольно улыбаясь, отстранился от прицела и, подумав: Заколебало! Дёрнул затвор, освободив гильзу. Бережно прислонил снайперскую винтовку к дереву, дулом вверх. Подошёл к недавно поставленному нами раскладному столику, заваленному оружием. Порывшись в железяках, отыскал наконец тип 30 и штык-нож к нему. Превратив винтовку в этакое подобие копья, направился к берегу. Промочив ножки и выловив тару, отнёс её к брёвнышку, раскопал носком берц песочек и, воткнув в него прикладом винтовку, насадил на штык банку. Далее, всё шло как по маслу: банка, терпя каждый выстрел, крутилась по сторонам. Достреляв обойму, глянул на результат:перевёрнутая подкова была равномерно изрешечена. Я улыбнулся и отложил винтовку. -Во! - произнёс батяня, вытянув руку с поднятым вверх большим пальцем, не отрываясь от бинокля. Я улыбнулся и подошёл к мангалу. Ещё чуток и первая порция будет готова. -Ну как оно, сына? -Ещё чуток бать. -Пон-я-я-л... - протянул тот и достал МП 40, снял его с себя и протянул мне. -Момент! Я насобирал пустых банок и понаставил, куда можно было. Когда вернулся, глянул мясо. Оно было готово. Снял один кусок с шампура, разрезал, попробовал - сочное жареное мясо с жирком тут же вызвало урчание желудка и обилие слюней. -Готово, бать! Мы стали снимать мясо с шампуров и, достав дополнительную одноразовую тарелку, я остановил батю, который уже слопал один кусок и начал довольно урчать, закрыв глаза. -Погоди чуток...Ещё вкуснее будет! Я достал нарезанный хлеб, батон, овощи, зелень, а главное, на ещё одной тарелке, в форме инь-янь выдавил майонеза и кетчупа. Куском мяса почернее, замиксовал идеальный соус, протянул бате и сказал по-русски: -Кетчунез! Батяня обмакнул в него кусок мяса, попробовал... Восторгу не было предела.***
Батя выволок проигрыватель и, поставив кассету, включил её. The Trammps - Disco Inferno Мы чокнулись бутылками пива, отхлебнули чутка и синхронно поедали мясо с бутербродом состоящим из чёрного хлеба, горчицы, зелёного лука и сыра. Плотно наевшись и поставив ещё одну порцию готовиться, по всё пребывающим банкам пива, открыли огонь. Я, от бедра держа МП-40 и любуясь закатом, вжал спусковой крючок. Затарахтел, задрожал автомат в жирных от мяса руках, рассеивая песок, брызги на воде и шумя мишенями. Батяня же тем временем плюхнулся на пузо и стал, вжав спусковой крючок МГ-42, поливать жёлтые, блестящие от лучей заката, банки. Когда все 32 девяти миллиметровых парабеллума покинули обойму, я, радостно крикнув: -В этот раз не заклинило! Подбежал к бате и, взяв пулемётную ленту, стал помогать. Дрожала мушка, рёв перекрывал музыку, которая скорее звучала в ушах. Цоканье. Лента кончилась. Когда ствол МГ-42 задымился, а замену произвести мы не смогли, так как запасного у нас не нашлось, спешно переключились на МГ-34, только теперь я палил, а батя, переключившись на маузер, начал стрелять из него. Вскоре однако пять патронов у него кончились, отчего он переключился на М1 Гаранд, после восьми выстрелов сменив её на Ли Энфилд и, после 10 выстрелов, наши орудия одновременно цокнули, оставшись без патронов. Затем в ход пошла вторая порция шашлыка, а после неё - огонь из СТГ44, ФГ-42 без прицела и, в завершении, по-пьяни глядя в заливаемый солнцем, оптический прицел фальщирмйагивехр цуайунцуиг, плюхнулись животами на песок и, выставив сошки, стали палить, координируя огонь друг друга, вопреки соревнованию. По стечении патронов и пива, добили оставшиеся целые банки маузером, револьвером Уэбли и кольтом м1911. Затем однако, спохватившись, отыскали и расстреляли весь боезапас "двушки" и Брена. От пороха поднялся дымок на нашей части побережья. С непередаваемым кайфом отрываюсь от прицела, криво подогнанного мной по-пьяни, убираю сошки Брена, встаю с ним во весь рост и вновь берясь за сошки, вжимаю спусковой крючок. Приятно тарахтит, дёргаясь в руках машинка, сыпятся гильзы, которыми теперь вся наша полянка была усеяна. Щелчок. Я восторженно кричу бате и говорю, заплетающимся пьяным языком: -Лок...Сток...Ту...Смоки...Смок...Смокин...Бар... -А! Смокин! Смокин можно...Ща... Мужичок в семейниках откладывает фауст-патрон в сторону, поднимается на ноги, отряхивается от песка, подбегает к столику, берёт портсигар и достаёт папироску, всовывая её мне, поджигает, я перенимаю пламя вдохом. Приятная горечь и першение от неразмятого мундштука, по чьей вине горящая махорка попадает в горло смешиваются в чувстве кайфа, оседаемого глубоко внутри меня. Кладу Брен на землю. Мы по-армейски тягаем последнюю оставшуюся папиросу, сидя пятой точкой на берегу и держа ноги в воде. Я держу затяг в себе, не вдыхая ни выдыхая. Рыжее солнце уходит за горизонт, отражаясь в море, что теплом окутывает пятки. Наконец, взяв папироску, выдыхаю, затягиваюсь, выдыхаю и, передав бате, смеюсь, встаю, хлопаю мужичка по плечу и, сказав: -Добивай бычок, молодой. Иду к нашей стоянке. Батяня, докурив, смеётся. Мы, осознав что пива нет, спешно решаем добить арсенал - мужичок взявшись за М-16, палит одиночными по жёлтеньким решетам у берега, а я, взяв стен и томми-ган, бегу, падаю на колени и, вжав спусковые крючки и еле справляясь с колоссальной отдачей, вожу автоматами в стороны, рассеивая пули повсюду.***
Собрав гостинец и, почти прибрав за собой("Да ну их эти гильзы, сынок. Тут полигон у нас...Типа того...Шо мне, сына родного заставлять гильзы ползать собирать?") Еле ориентируясь в темноте, идём, закутавшись в камуфляжные одёжи, тягаем по-очереди последний оставшийся честер, затем батя спохватывается, хлопает меня по плечу и, крикнув: -А погоди, хлопушку, салют надо! Убегает, оставив честер мне. Я в задумчивости стою у уличного фонаря, возле которого слетается мошкара и смотрю как спутник исчезает в темноте, курю честер и жду.!БАМ НА***!
Слышен взрыв и шлепки воды. Батяня, весь красный и довольный, прибегает, показывает использованный фауст патрон, после чего мы синхронно ржём, наивно ищем рыбу, а после неудачи, чапаем обратно, махнув рукой на изрешечённый тип 30, так и оставшийся в песке на берегу.***
Давеча встреченный нами паренёк стоит и разгоняет толпу, судя по всему, дачников, приговаривая: -Не волнуйтесь, всё хорошо! Происходит утилизация опасного трофейного оружия! Мы с батей ржём, стреляем у того по сигаретке и, слыша как за нашими спинами растёт гул недовольных голосов("ЭТИ ДВЕ ПЬЯНЫЕ РОЖИ У ВАС УТИЛИЗАЦИЮ ПРОВОДЯТ?! ЧТО ЗА БЕЗОБРАЗИЕ!"), закуривая идём к перрону. -Шевелитесь давайте! Последний на сегодня! Мы с батей, всё также куря, неуклюже бежим к поезду. Тщетно, однако. Закончилось дело следующим: батя опёрся руками о двери поезда и неспеша курил. Также поступил и я, задержав следующие двери. Докурив, зашли внутрь, поезд тронулся и мы, кажется синхронно закемарили. Помню темноту, прохладу, белый электрический свет, непроглядную темноту за стеклом и грузную тушу бати, еле-еле говорящую кондуктору: -Э-э-э-э-э-э-это...СЫН...мой...зятё-ё-ё-к...***
Картонная стена уходит в сторону. Любимые, по которым я так скучал, серо-голубые глазки смотрят испуганно и, подняв бровки, девочка кричит: -Ой! - безуспешно пытается руками подхватить меня Но я, сражённый наповал пополам с хмелью, плюхаюсь на пол. Вижу тёплый жёлтый свет. Личико любимой. Серо-голубые глазки отчего-то испуганно бегают. -Кот-и-и-к... Я улыбаюсь, целую её ручки и бормочу что-то.***
Солнцезащитные очки бати отблёскивают. Он сурово глядит на море и говорит: -Пацифисты мы. Вооружённые. У меня и предки такие были. Мы тогда перевороты делали, диверсии. Против войны с СССР, вступления во Вторую Мировую, Кореи, Вьетнама...Пусть лучше дюжину положим своих, чем они потом сотни наших отправят туда, а потом пришлют обратно в катафалке. Видя как я упираю приклад МП-40 и целюсь, мужик говорит: -У него с подачей патронов проблемы бывают. Я улыбаюсь и передаю трофей мужику.***
По возвращении мы приготовились ко второму раунду. Нам хотелось добавки, трубы горели и пока батяня доставал чего покрепче, мать разогревала пищу, моя девочка, грустная, отвела меня в сад за руку и, прижавшись мёртвой хваткой, начала хныкать. Я, по пьяне чувствуя как мою душу потрошат, сажусь на скамейку, любимая - на меня и начинает гладить. -Кот-тик...Почему... - она начинает плакать сильнее и, глядя мне прямо в глаза, спрашивает: -ЧЕМ ОНА ЛУЧШЕ МЕНЯ?! Во дела... Я касаюсь личика девочки и говорю небрежно, заплетающимся языком: -Коть...чик! Ты...Пьянинькая...Чуть-чуть... Собеседница же ревёт и прижимается ко мне. -Ну...Не мог же! Не мог же ты столько времени готовить и не услышать телефон! И сам не позвонить! Даже СМСку отправить! Я тебе звонила...Столько...Зво...Я боялась! Послушай... -Ну что ты, что ты...Ну любимая мы же там утилиты...Теле...Зиро...И слышу я тебя! -Нет! - пискнула она и, прижав меня ухом к свой гр...своему сердцу, шепнула: -Слушай... Как бешено билось её сердечко! И как сильно дрожало её тельце! Я обнял мою любимую и, протрезвев, шёпотом пересказал произошедшее за день.***
Помню стол...Поднятые рюмки...***
-Во! - кричу я, доставая свою водку. -Милый, не надо... - любимая гладит мою руку, обеспокоенно сверля меня серо-голубыми океанами. -Всё...Нор..уль... - говорю я ей и тут же хищно оборачиваюсь, как только пузырь у меня выхватывает мужичок. Он силится прочитать этикетку, но тщетно. -Кт..Цт...Кто...Цто...Сто... -О-о-о-о! Вооо, последний вариант...Дааай батяня! Тот сосредоточился. нахмурился. -Стооооо Я, передразнивая его, вырвал пузырь и проорал во всю глотку: -ЧТО.ЭТО.ЗА СЛОВОО.ПРАВИЛЬНО СКОЖИТЕ. С упрёком пьяно кивнув бошкой в его сторону, договариваю: -...РУССКИЙ ЧЕЛОВЕК!***
Вот после русской водки мы потеряли контроль. -Да тут босиком можно ходить! - говорит батя, засучивая штанину брюк и босиком спускаясь в сад. Любимая тихо, обняв мою руку, говорит: -Милый, не надо...Котик. -Ааа, босиком можно, да? - спрашиваю я его, уже скрывшегося во тьме. Эхом доносится: -А! Делай что хочешь! Я злобно урчу и, скрипя зубами, босиком спускаюсь в сад. -УУУУР! В режиме берсерка ору. -Домой иди! Алкашня! -кричит мать -Да я, мы чуток! Воздухом подышать...Покурить...И ваще...НЕ УКАЗЫВАЙ! - орёт батяня.***
Я, весь красный, горящий от количества алкоголя в крови, лежу на левом боку, на вытянутой руке и поджимаю к себе босые пятки. С кашлем вылёвываю тёплую воду. И чувствую как мои волосы бережно гладит и играется с ними, любимая. Её глазки смыкаются, она хочет спать, но вот сидит рядом со мной, в стельку пьяным, не сумевшим преодолеть прихожую. Коротенькое беленькое платьишко...Белоснежные ножки, такие вкусные...Я опять, нечленораздельно урча пытаюсь подняться, правую руку устремляя выше коленки девочки, но вновь не сумев подняться, плюхаюсь на руку. Опять что-то говорю, хочется говорить и щемит в груди. А любимая лишь морщится и лапками махая, отгоняет лютый перегар подальше. Из сада слышно как примерно также себя ведёт батяня, только с ним его суженная уже не церемонится, а лишь изредка носит питьё. Босые стопы матери останавливаются, их обладательница тихо спрашивает: -Ну как он? Мана тяжело вздыхает и, также гладя мои волосы у виска, отвечает, опустив взгляд от матери: -Также. Тяжело вздыхает мать и спускается в сад, где на скамейке, наверное, если ещё не свалился, аналогично валяется батя. А тепло-то как! Хорошо что дома...И стыдно...Стыдно