Как же я счастлив
***
-Явился не запылился! А вчера я так полагаю... Буйствующая Мисато встретилась со взглядом котёночка, готовой на всё. Тут же смолкла. Кивнула лишь в сторону Майи, бегло бросив: -Мана, отметься. За вчера и за сегодня. Любимая долго не сводя взгляда с командирши, проследовала к позавчерашнему столу. -А тебе, летёха, герою любовного треугольника, письмо "лично в руки". На - женщина протянула мне нераспечатанный конверт. -ТРЕУГОЛЬНИКА?! - недовольно пискнула Мана. -РАССЛАБЬСЯ! ШУУУТКА! МОЖЕШЬ УКУСИТЬ МЕНЯ ЕЩЁ РАЗ, ЕСЛИ ТАК ХОЧЕШЬ! - Мисато показушно задрала рукав куртки - там красовался бордовый след от зубов... Сама же командир злобно хмурила брови. Ритцуко курила, дрожащей рукой поднося к разорванным, но накрашенным губам, мужскую сигарету. Я подошёл, взял у блондинки со стола пачку, встряхнул ей, глянув. Вытащил одну сигарету, сунул за ухо. -КОТЯ! -Котёнок, останься! Я строго глянул на любимую. Та же в отместку хмурила брови, пиля меня серо-голубыми, тревожными океанами глаз. Заместо ожидаемой злобы, там был лишь страх. Майя вовремя толкнула любимую в бок, суя бумажку. А Мана не сводила с меня глаз, мы оба молча смотрели друг на друга. Тяжело вздохнув, я направился к выходу. -КОТЯ! КОТЯ! - любимая сорвалась с места. Командир, за что ей честь и хвала, встала между нами. Мана же застыла на месте, почувствовав объятия Мисато. Серо-голубые океаны изумлённо смотрели на меня. -Я покурить. Извини, котёнок. Не выдерживаю я. На тебя дымить не хочу. Мана недоумённо покосилась на обоюдно нелюбимого нами доктора Ритцуко. Но я выскользнул из рубки под режущие душу, крики любимой. Дойдя до условной курилки, я встал в слепую зону камеры и раскрыл конверт. Из-за него, ввиду раскрытия информации, котёнка приговорили бы к трибуналу, а исполнять его должен был бы я, после чего сам бы - бац и на губу.-КОНФИДЕНЦИАЛЬНО- ЛИЧНОМУ СОСТАВУ ПЕРВОЙ ОБОРОНИТЕЛЬНОЙ АРМИИ ГЕОФРОНТА-ЛИЧНО В РУКИ. Мы были уведомлены японской стороной о фиаско первого этапа испытаний. Совместно с местными коллегами исправили конструкцию. Извещаем вас о необходимости вашего непосредственного, прямого участия в конструировании на заключительном этапе испытаний.
Ха! Мало им моих отчётов, присланного плана Геофронта, мало им посильного слива конструкции роботов, мало им слитых сведений о местонахождении баз, мало им оправдывания моего прозвища "Сусанин" - за отправленные на убой, силы ООН, отчего все, окромя Родины, потеряли полностью интерес к данной стране и каком-либо серьёзном влиянии на неё...Теперь я ещё и ковыряться внутри должен буду, как только мне япошки подгонят робота...А чем я это оправдаю? А, хрен с ним. В кабину запилю скафандр и всё...Ох, Мана-Мана, щас бы подберись ты ближе - были бы мы уже...Ритцуко тоже молодец, курит в рубке, а мне куда деваться? В толчке в слепой зоне - прослушка и примочки, да и народ заходящий спалит. Ладно клерки-то по гробовой тишине поняли - передача секретная, кто глянет окромя меня - пуля обеспечена. А вот милая моя, моя девочка, моя кошечка? Хах! А я и думал когда-то, что она шпиён! Смешно! Да и досье об обратном говорило - любимая моя пилотировать должна была хероту для армии, а за дезертирство - её отправили к повару, под постоянным контролем дёргая за ниточки. Девчушке за двадцать! Матёрые ветераны этого опасного дела-то хрен сбегают с такого рода операций, тем более во время их проведения, а милая так и того подавно...Бедняжечка...Моего котёночка как расходника отправили - по всем законам NERV должны были закатить ей пулю, а тут вона чё, Мисато с самого начала переписку секретную палила - "для доверия" мол, знаем только мы оба и сидим в одной лодке, если кого поймают - так оба загремим и одинаково, ведь об инфе знаем только мы с ней...Это конечно, в соответствии с доктриной её ведомства...Ладно...Как же хорошо, что ответа на подобные "письма счастья" не требуют! Скомкав до безобразия простейший, без каких либо грифов, конверт, я прогулялся до толчка, где помимо облегчения физиологического, утопил покрошенную бумажку.***
Дверь рубки открывается. Мана тут же влетает в меня, обнимая. -КОТЯ, ГДЕ ТЫ БЫЛ?! Любимая мёртвой хваткой стискивает меня. Я обнимаю её в ответ, зарываясь в каштановые волосы и отвечая: -Бегал. Приспичило. Слегка отстранившись достаю из-за уха так и не скуренную сигарету. Протягиваю любимой и отвечаю: -На. Поломай. Мана разорвала ненавистную привычку. Да не просто сломала вдвое - ещё и лапками размяла до безобразия. Оттряхнула ручки возле мусорки, что была тут, рядом - у входа. И вновь обняла меня. -Я люблю тебя, котя. -И я тебя, котёночек. Мисато захлопала в ладоши: -Давайте побыстрее! Быстрее начнём, быстрее закончим! Мы нехотя прерываем объятия. Мана пулей подбегает к Ритцуко - та лишь роняет на пол недокуренную сигарету и закрывает лицо, Мисато подбегает и застывает на месте, не зная как быть - любимая лишь встала напротив дохтурши и, тыча пальцем той в лицо, декларирует: -ЕСЛИ С НИМ ЧТО-НИБУДЬ СЛУЧИТСЯ, Я ТЕБЯ УБЬЮ! И НИКТО МЕНЯ НЕ ОСТАНОВИТ! Ритцуко же выдыхает и, восстановив дыхание, отнимает руки от лица, с извечным холодом говоря: -Всё с ним будет нормально. Электричества теперь не будет. Почти. Нынешнее напряжение в конструкции и рядом не стоит с позавчерашним, даже ангар и этаж сменили, впрочем, раз вы сюда добрались, итак уже знаете... Майя подобрала сигарету и протянула блондинке. Та брезгливо отрицательно помотала головой. Тёлка с карэ отошла к своему столу и, бегло озираясь по сторонам, склонившись над мусоркой, затянулась, будто смакуя не табак, а след от помады докторши на фильтре.***
И снова ч0рный ангар и только ему доверяю я...Знаешь, ч0рный ангар, ты все мои тааайныыы...Эх, а любимой я так ничего и не рассказал - не до того было...Ох не до того... Теперь-то хоть, выйдя из раздевалки в новом, но точно таком же как старый, костюме, я увидел робота. Камуфляжный окрас - эмблема наших ВКС, всё как полагается, всё как надо. Перевёл дух - в этот раз не было подъёмников - мостик на середине поворачивал влево, к раскрытым бронепластинам солнечного сплетения - совсем как в скафандре. Вскоре показалась на горизонте кабина. Наушника мне не выдали, так что я лишь обернулся к рубке, что была где-то этажами тремя выше, как и прежняя - под самым потолком ангара... У стекла стояла любовь всей моей жизни и, затаив дыхание, смотрела на меня. Я помахал Мане рукой. Она ответила тем же. Улыбнулась. Но взгляд оставался всё таким же: до смерти напуганным и нервным. Не оборачиваясь более, я дошёл до кабины - освещённой всё тем же красным полумраком. Во, во! Наши люди делали - сразу видно! Вместо прежних просторов - метр на метр - теперь общая площадь, включая кресло, достигала полметра. На стене за креслом, висел пожарный костюм, скрытый стеклом. Я тяжело вздохнул, напрягаясь. Плюхнулся в сиденье. Только сейчас заметил над собой, у самого потолка, несколько мониторов. У нынешнего сиденья, помимо рукоятей были и переключатели - сбоку. Ещё и замочная скважина и, скрытая опущенной крышкой, видимо кнопка. А подле - надпись на великом и могучем, родном языке:САМОУНИЧТОЖЕНИЕ
Ах! Наконец-то! Вот оно, сразу видно - НАШИ! Наконец-то, надпись без иероглифов! Во избежание захвата врагом ценных сведений, потребуется самоуничтожение. Для него нужны ключ и механизм запуска алгоритма самоликвидации. Запуск алгоритма самоуничтожения я тебе дам...Ключ я тебе...А кому скажешь? Ну, действительно... Кому? Да никому. Вот и всё...
Crystallized, as I lay here and rest Eyes of glass stare directly at death From deep sleep I have broken away No one knows, no one hears what I say Freezing Can't move at all Screaming Can't hear my call I am dying to live Cry out I'm trapped under ice Послышалось тихое любопытство, за авторством Майи, а затем холодный тон Ритцуко: -А сколько он уже затаив дыхание сидит?-Прилично...Ничего себе...Это сколько он так может? Где же его научили? Лейтенант! Мы теряем время и средства здесь с тобой, долго ты ещё с надутыми щеками сидеть будешь? "С надутыми..."Чё? -Скажи привет хоть в камеру! Ну фашисты, дормоеды! Только сейчас я заметил, что с кабины идёт прямая трансляция. Злобно осмотрелся, попытался, закинув ногу на ногу, нащупать ботинок, но вспомнил, что костюм один - целостный. А так, так сильно хотелось! Ботинком снять и постучать по креслу, заорать: "Я ВАМ ЕЩЁ ПОКАЖУ КУЗЗЗЬКИНУ МАТЬ!
" Заместо этого я показал им два кулака, а потом и две дули. И, уставившись со всей злоботы душевной, нахмурился, глядя прямиком в объектив. Жаль, что их выражения рож не вижу... Scream from my soul Fate, mystified Hell, forever more Scream from my soul Fate, mystified Hell, forever more Вопреки всему - один хер, я уже под водой, уже вот-вот кислород кончится, в кадре мелькали все знакомые мне непристойные жесты. Наконец...Бульк...Я зажмурил веки, выдохнув и, жадно втягивая ртом и носом...!!! НЕ ЗАДЫХАЛСЯ !!!
Вслух-ъ
Протяжно тяжело выдохнув и, так и не открыв кнопку, я с выражением стодвадцати процентного дебила глянул в камеру и, послушно убрав руки с приборной панели, скорее для себя, пробурчал: -...Но потом... И вновь протяжно вздохнул. Пищали приборы. Интерфейс показывал: пульс нормализовался, началась синхронизация - какие-то присоски в кресле вонзились в спину. В рубке же послышался общий вздох облегчения. Подле микрофона кто-то чиркнул зажигалкой. -Котя... -М? -Котя, я тебе, дурачку моему любимому, единственному первому и последнему, по лбу постучу. Я улыбнулся. Опустил веки. Ритцуко спокойно констатировала: -Хорошо. Вот так. Синхронизация образцовая, лучше прошлого раза. Подъёмник вдруг стал возносить меня - не человека, но робота, я будто чувствовал наркоз его механизмов. Ритцуко и Мисато почти на одинаковой громкости забористо выматерились в эфир. Ритцуко уставшим хриплым голосом, произнесла: -Л а д н о...Включить подачу топлива...ТОПЛИВА?!
Metallica - Fuel Gimme fuel Gimme fire Gimme that which I desire Резко вдруг вода стала тёплой Это не я Что-то завизжало протяжно. Мои руки схватили рукояти. -Теперь сварить меня хотите?! -ЗАТКНИСЬ И СЛУШАЙ! Сейчас подъёмник вынесет тебя на поверхность, будешь бежать по кругу, под мои команды. Огромный поток энергии наполнил самого меня - единого с машиной, будто свежая кровь наполнила мои вены, силы шли через край, да что там море - горы были по колено, а главное - я чувствовал вдруг, во тьме опущенных век и руки и ноги и торс и...Видел! То, что видит робот. Yeah! Turn on... I see red Adrenaline crash and crack my head Nitro junkie, paint me dead And I see red One hundred plus through black and white War horse, warhead Fuck 'em man, white-knuckle tight Through black and white On I burn Fuel is pumping engines Burning hard, loose and clean And on I burn Churning my direction Quench my thirst with gasoline So gimme fuel Gimme fire Gimme that which I desire Вот передо мной уже яркое солнце, первая весенняя трава... Ну как "передо мной" - внизу, у подножья механических ног. -Начнём с двигательных функций. Бегом марш! Я, переполняемый энергией, был на высоте небоскрёба, бежал, кажется, со скоростью света - подъёмник вывел меня на какой-то покрытый газоном стадион, вокруг которого я легко и спокойно, более того - с удовольствием, бежал. Справа, прямо посреди реальности, показался красный индикатор - видимо, топлива: 97%. Мне становилось всё жарче, но менее приятно от этого не становилось. Turn on beyond the bone Swallow future, spit out home Burn your face upon the chrome Вот как надо! Сразу бы так! Вот оно, наше, отечественное! А то электрический стул тут сколотили... Yeah! Take the corner, join the crash Headlights, head on, headlines Another junkie lives too fast Yeah lives way too fast, fast, fast, oohhOH! On I burn Fuel is pumping engines Burning hard, loose and clean And on I burn Churning my direction Quench my thirst with gasoline So gimme fuel Gimme fire Gimme that which I desire Yeah-heah Теперь стой. Сейчас из-под земли поднимется стена, в ней - винтовка. Возьмёшь, прицелишься в мишени - они тоже появятся, калибровку проводить не надо, представь, что ты единое целое с...-Ритцуко-сан, да вы посмотрите на синхронизацию! Стодва...Это невозможно!-Как мы видим, Майя, очень даже возможно. Я всё бежал-бежал, наматывая круги. Зарпиметил боковым зрением выдвигающуюся из-под земли, стену. За какие-то секунды оказался на другом конце огромного футбольного стадиона. Достал винтовку - она была вложена в бетон, как в оружейный кейс, стволом вверх. Повертел в руках - счётчика патронов не было, переключателя огня, предохранителя - тоже. Интерфейс был всё тем же - 95% топлива, собственное отражение с камеры и открытый канал связи, красным шрифтом подписанный по-русски: РУБКА. Всё это было прозрачным ровно настолько, что ничуть не уменьшало обзора, не создавало помех, а плоские индикаторы будто были вклинены в реальность. На стадионе стали появляться мишени - самой разной величины и в разных сторонах. Микроскопические точки на крыше, что была перед моим, пока что роботизированным носом, какие-то у подножья, какие-то у трибун. White knuckle tight! -Огонь! Я, недолго думая, бегло прицелился и вжал спусковой крючок - пискнула винтовка, красный огонёк мелькнул в мишени. Фи, в лазертаг тут играем... Подумал я, прицеливаясь и паля в оловянного врага. Никогда прежде мои рефлексы не были столь быстры! Эта машина поглотила всего меня, наполнила энергией, усовершенствовала! Топливо сгорало в, любимых Аской, БАКАх, даруя мне и машине силы. Я это машина. А машина - это я. Мы были единым. По-настоящему родным, единым, истинным симбиозом. За доли секунды огромная груда металла наводилась на цель и с поражающей точностью попадала в яблочко. Я мог двигаться максимально резко и руки не дрожали - ведь не было одышки. Gimme fuel Gimme fire My desire On I burn Fuel is pumping engines Burning hard, loose and clean And on I burn Churning my direction Quench my thirst with gasoline Gimme fuel Gimme fire Gimme that which I desire Пробежать до края стадиона - дело секунд, вскинуть винтовку - пара секунд, поразить цель - так вообще мгновение. А мишени появлялись всё быстрее, сменяя друг-друга. Переизбыток энергии пьянил. Осознание мощи, силы и быстроты, точности и реакции затягивал глубже и глубже в недры уже большего, чем просто машина.СТОП!
Пискнул индикатор. Силы разом покинули меня - тело стало ватным. Топливо с 60% вдруг упало до 3% Ритцуко продолжила: -На сегодня закончили. Верни винтовку. Вставай на платформу. В рубке всё нагло и подло ржали, но мне было не до них. Поставил оружие на место. Обернулся к горизонту - серые тучи скрыли весеннее солнышко. Усталость столь сильная, что в неё было трудно поверить, объяла меня. Где...Где это...Ведь...Секунду назад...Было... Голова кружилась. Слабость завладела мной. Кажется, тошнило. Видимо, один из баков протекает - вонь чувствовалась в кабине. Послушно встав на подъёмник, я устало и судорожно выдохнул, опустив веки. -Что? Наконец, перестал дыхание задерживать? Хихикнула вдруг Мисато. Подъёмник, скрипя, уходил вниз. А я слушал. Слушал как надо мной ржут. Скрипели на душе кошки. А пилоты Евы хохотали. Рей не было слышно. А так... Посмеялся Синдзи, Аска, кажется недо-культурист, очкарик, Мисато, Ритцуко... Силы покидали меня стремительно. Становилось холодно. Я больше не чувствовал себя единым с машиной, а...А ТАК ХОТЕЛОСЬ!
Не верилось, что я в реальности. Не осознавал я, где это. Всё что я думал - поскорее бы следующий тест начать. Такой переизбыток энергии возносил мой дух на самые непостижимые человеческой душе высоты...А тут...Усталость смертельная...И смех...Смех тех, кто видел меня, захлёбывающегося, умирающего, как я думал у них на глазах...А они смотрели...И ржали... -Бака Синдзи не так уже безнадёжен! Даже его мне спасать не приходилось! А ещё плевался, что мы, видите ли пилотируем без КМБ! Пищала Аска. Я же скрипел зубами, не в силах сказать что-либо. Пока что мне было всё равно. Подавляющая апатия сожрала меня. Но уже чернел горизонт моей души злобой старой, ещё детской, а потому неприступной крепостью укоренившейся, обидой. Один смешок вонзил мне нож в сердце. Это был смешок Маны. Она тоже смеялась. Ей тоже...Было смешно... Скрипел подъёмник. Шипела кабина, втягивая в себя ржавое нечто. Я тупо и опустошённо смотрел перед собой, думая как бы поскорее испытать это ощущение вновь...Где только я и машина, только я и... -Ой, лейтенант, не думала, что вы такой трусишка! Высказалась Майя. Постепенно наркоз ушедшего кайфа сменялся апатией, а за ней - обидой. Но я послушно сидел, ведь не мог высвободиться из кресла. Мысли мои будто прочли. -Он ещё из кресла высвободиться не может! Кому-то надо помочь... Я тяжело вздохнул. Подъёмник перестал скрипеть. Я растянул ремни до максимума и, проскользнув в освободившееся пространство, вылез.***
Дверь в рубку плавно ушла в сторону. Я, изрядно вымотавшийся, будто оставивший самого себя глубоко в недрах этой непонятной, но такой родной машины, встретился с...Огромным количеством клерков...Пилотов Евы...Все как один ржали надо мной. Там, я умирал один-одинёшенек. А они наблюдали. Смотрели и смеялись над моими конвульсиями, пляской смерти. Все, как один. А милая кажется, даже не сдержалась от, старательно подавляемой улыбки. Одиночество, животное одиночество, жадно обнявшее меня, слопавшее в самом детстве и не отпускавшее по сей день, показало свою голову. Чёрная, непроглядная тьма отчаяния, ненависть в сумерках серого бытия. Беспросветного круговорота говна. Суетливой анестезии для собственной души. Я был собой. Я был один. Наедине с самим собой, отвергаемый всеми. Отрешенный от мира, оказавшийся вырванным из Евы, я вдруг понял, как я одинок. Joy Division - Sound of music (The Peel Sessions 1979) -Гидрофоб нашёлся! Мисато, держась за животик, сквозь смех говорила: -Ой, ой летёх...От кого-кого...А от тебя я...Такого...Такого не ожидала...А казался...Таким брутальным, молчаливым... -Ага! Ага! К плите иди встань! Ха! - вякнул Сахара. -Я! Я! - подтвердила за его спиной Аска. Очкарик же был не в силах что либо ещё произнести. Все ржали. Отстрачивали насмешки. Я вырвал свою руку из объятий чего-то нежного и близкого, но такого сковывающего и убийственного в данный отрезок времени - видимо любимая пыталась оттащить меня. Смертельная усталость. Позор. Насмешки. Бесчестие. И самое главное - я. настоящий я, остался там, внутри машины. Я дышал, был жив, сил было хоть отбавляй, а тут - всё суета сует...И насмешки ещё... Чёрная едкая горечь поразила душу мою и сердце. Я подошёл к нагло ржущему. СудзуХаре. Хладнокровно и будто не чувствуя ничего, будто смотрю я кино, а телом управляю не я, а кто-то другой (наверное так чувствует себя моя Ева когда её пилотирую). Ударяю со всей души, черноты и холода одиночества, гибели на глазах у всех, кто когда-то был дорог - любимой, рубки, и всех на белом свете. Ударяю...Наглая смуглая рожа...Ударил-то я всего дважды, а как горько-приятно - вдарил япошке в челюсть - тот сразу же поплыл и, перед тем как тот упал, я ещё успел вдарить ему от всей души в печень, после чего паренёк скорчился в три погибели, в позе эмбриона валяясь на полу и жмурясь-хныча от боли. See my true reflection cut off my own connections I can see it getting harder So sad is this sensation, reverse the situation I can't see it getting better Со всё тем же хладнокровием, не поведя бровью, я очутился рядом с Аской. Та попятилась назад. Спина облачённой в красный обтягивающий костюм, девки, упёрлась в стену. Голубые глаза были раскрыты и таким приятным моему злобному сердцу страхом, смотрели на меня, боясь моргнуть. Наши лица были в сантиметре друг от друга. Девочка, меньше меня на голову-полторы, приоткрыла ротик. опять я один. По-звериному, истерзанный душевно - один. Сдавленная улыбка Маны...Мёртвая Алиска... Моя рука крепко стиснула ворот облегающего красного костюма рыжей... I'll walk you through the heartbreak, show you all the outtakes I can't see it getting higher Systematically degraded, emotionally a scapegoat I can't see it getting higher Я вдруг понял, что в рубке стоит гробовая тишина. Осязаемая - можно руками её объять, слепить "снежок" и швырнуть эти тяжеленную тишину, полую, с зияющей пустотой внутри, в кого-то. Дёргают меня за руку. Хрупкие ладошки, одна из которых по моей вине, имеет шрам на ребре. -П о й д ё м...П о й д ё м... - испуганно и робко, любимая тянет меня. Я не свожу взгляда, полного животной злобы с рыжей. Вырываю руку из объятий любимой. Разворачиваюсь ко всем спиной и дохожу до выхода из рубки, где меня окликивает Мисато: -Завтра в пять утра. Я, развернув лицо в профиль, не киваю и, отказавшись от каких-либо слов, молча выхожу в коридор. Не помню как сажусь за руль. Взвизгивая, Мана, еле успев плюхнуться в кресло, спешно закрывает дверь - ведь я нихрена её не дожидаюсь и не собираюсь дожидаться - авто мчится по улицам. Ещё светло, ещё нет неона. Но есть мрак - серые тающие сугробы, слякоть, как та, что была дома, до моей отправки сюда. Сильный, сырой ветер. Светофоры. Толпы людей. Серые облака, неслышно плывущие и вдруг будто застывшие. А милая улыбалась. Ей тоже было смешно. Всем смешно. Весело. Всё чернее становилось объятые горечью, мои сердце и душа. Как в детстве. Как в чёрно-белом маскараде школьной формы давным-давно, целую жизнь назад, когда всё только начинало идти вниз... Perverse and unrealistic, try to make it all stick I can see it getting harder Hollow now, I'm burned out, all I need to break out I can see it getting higher Love, life, don't you feel higher Love and life, don't you feel? Higher Higher, higher, higher, higher Higher, higher, higher, higher Love of life...Feel higher Машина послушно и плавно остановилась в слякоти серых сугробов перед домом. Я вышел, хлопнул дверь - не помню даже, обернулся ли, жмякнул ли брелоком с ключами... Я помню лифт. Цвета, окружение, напоминающее серый мрак. Непроглядный туман, стискивающий намертво... Зашёл в квартиру. Бегло разулся, разделся и лёг под плед, взяв подушку с кресла. Очутилась рядом Мана. Взяла мои бледные, испещрённые шрамами и грубой как наждачка кожей, трясущиеся руки. Вырвал их из лапок. Я отвернулся. Лёг на другой бок...***
Но Мана уже тут как тут, оказалась рядом. -Котя, я...Я чувствую тебя, я каждой клеточкой чувствую то же, что и ты... -А?! Ага! Радостно на душе! Весело на душе! Когда захлёбываешься в ржавой воде, а тебе... -Тебе говорят, что это не вода и так надо! -Те же самые люди, что и позавчера чуть не убили тебя! -А я!? А я?! Котя, я же говорила тебе, что ничего страшного нет, а ты трусишка... Я лязгнул зубами, видимо попутно стрельнув в серо-голубые океаны - впервые в жизни, Мана боялась...МЕНЯ
-Ой... - тихо сказала девка. Это ей-то я хотел открыться!? ХА! -К-котя...Я те...Тебя не узнаю...Ты н-не тот котя, которого я знаю... Я истерично закивал, в злобе пиля Ману. -Поди найди которого знаешь. Прощай. Я сорвался с кровати, начал бегло собирать вещи, носясь по комнате. Мозг будто плавился, животная ярость ослепляла, тупила. А я не знал как быть, пребывая будто в чёрном траурном трансе. Пылала ярость внутри меня. -Котя! Кот! Вот уже и сумка собрана. Я зашнуровываю ботинки. Готово. Плюхается девка на мою ногу. Мана смотрит мне в глаза, не моргая. И, ничего не говоря, обхватывает мои руки...Затем подносит их к своей белоснежной шее - той самой, которую я освободил когда-то из петли. Отдёргиваю. И жадно целую котёночка. Она углубляет поцелуй. Мы обнимаемся. Губы сплетаются ласково и жадно. Вновь мои щёки перенимают слёзы Маны. Дело каких-то мгновений - и я на диване, с зашнурованными ботинками на ногах и котёнком на торсе. Глажу её волосы и говорю: -Я...Я с самого детства один и не знаю, что такое любовь... От и до, мне доподлинно известно звериное, выжирающее тебя изнутри, одиночество. Я забыл о нём. И вот сегодня, когда я чуть не сдох на глазах у вас, ржущих надо мной...Говорил я когда-то, самому себе твердил: Друзья предают, бабы не дают, что теперь вешаться что-ли? Не существует на белом свете дружбы. И любви нет, не бывает её... -АХ ВОТ КАК! ЭТО ЛЮБВИ-ТО! Т-ТЫ! -Давай, Мана садись напротив, я себе вены вскрою, а ты смотри. Лягу в ванну, да ещё пулю себе в рожу пущу. На работе же очень даже смешно тебе было. Радостно на душе, весело на душе! -Котя... - в серо-голубых океанах заблестели слёзы. Девочка прижалась ко мне и начала засыпать поцелуями, повторяя: -Прости...Прошу...Прости, пожалуйста...Я...Я...Я не д-думала! Чт-что т-теб-бе...Обидно! Что тебе больно! Прости меня, котя, пожалуйста! Котя! Прости! Прости! Прости! Прости! Я тяжело и протяжно вздохнул. -Говорил же, Мана. Хотела ты обо мне узнать. На. Вот тебе, пожалуйста. Девочка стиснула лапками мои щёки и поцеловала жадно. Я же лежал - не жив и ни мёртв. Несколькими минутами спустя, любимая всё-таки разожгла во мне тепло. Отстранившись от плачущей Маны, я продолжил: -Вот тебе и обида. Стародавнее, с детства идущее одиночество, чёрная зависть, хандра и обида. С тобой, котёнок, я забыл об этом. А сегодня, в этой хренотене металлической я...Будто...Ожил...Начал с чистого листа, ново и свежо, вселенски здорово было! Да только обманом всё оказалось. Ева из меня силы вытянула. Бросила, как тряпка обратно в реальность. А там смеются. Радуются. А иногда так хочется... Я скрипнул зубами. Протяжно устало вздохнул. Мана, всё также хныкая, мурлыкала: -Котя мой миленький, любименький, мой единственный, первый и последний, прости меня, я правда не ожидала, я не думала, что ты...Ты... -Мягкий как говно? -Не смей так говорить! Я никогда тебя таким не видела! -Каким "таким"? -Ну...Как я... -Ч-чего? Что значит "как ты"? -Котя, я теперь поняла, почему ты так обиделся, тебя это так глубоко-глубоко ранило, котя я хочу любовью своей это залечить! Улыбнувшись, ответил: -Уже залечиваешь, котёнок, так... Мана убрала волосы за вкусное бледное ушко, покраснела, а её серо-голубые океаны с такой нежностью смотрели на меня, что стыд и бесчестье исчезли из спектра эмоций. Любимая объяснила: -Я такая только с тобой бываю, ну как ты описал...Нежной...И...И никогда ни с кем не была такой и...И поэтому никогда, ты...Ты не смеялся надо мной...И...Теперь тебе, моему котику, хотелось ласки, тепла и нежности, когда ты был вымучен этими деньками! Что позавчера, что сегодня...А я...Я дура...Я думала, что... -Что я выдержку насмешек - я горько грустно усмехнулся и добавил: -До чего-ж я мягкий... -Поэтому ты и кажешься всем таким чёрствым! Никто тебя не видел таким! Даже я! Я привыкла, что ты заботишься обо мне, и мне не страшно, а очень даже приятно открываться тебе, показывать уязвимое место...Которое ты согреваешь и лечишь, котя, своей любовью...А я...Я дура...Я не поняла, прости меня, котя...Если можешь, прости... Протяжно выдохнул. Мана упёрлась макушкой мне в шею. Я глажу волосы любимой. Смотрю в потолок. И думаю, во что же я вляпался - ненавижу себя за поведение обиженки, и, тем не менее до сих пор кровоточит старая душевная рана. -Котя, я люблю тебя...Ты никогда мне не открывался, но...Ты не виноват...Бедненький мой котичька...Кто же тебе делал так долго и мучительно больно? Котя... Мана поцеловала мой торс. -Котя, ты очень нежный и ласковый. И не надо этого бояться, не надо этого стыдиться, котя...Прошу...Доверься мне... Я тяжело вздохнул. Любимая всё продолжала: -Сколько ты уже так живёшь? М? Почти никому не выговариваясь, никому не открываясь. Возьми наши с тобой отношения. -М? - оживился я. Мана упёрлась подбородочком мне в грудь. Я уставился в серо-голубые океаны. -Я была спасена тобой. Моё сердце... - Мана приложила мою руку к ареолу своей любви и продолжила: -Моё сердце до сих бьётся только благодаря тебе...А что тебя привело тогда ко мне? М? Мы с тобой...Должны были встретиться, не могло быть иначе...Я рыдала, а ты меня утешал и согревал и любил, как и сейчас...А я? Что знала о тебе я? Что ты "один одинёшенек" был и всё. Я...Я даже с трудом помню как тебе было больно, по-настоящему больно, что тебя тревожило, твои тревоги недоступны для меня...Неудивительно, что ты взорвался. Больше года мы вместе. А ты никогда не жалуешься и почти не ворчишь, если дело не касается меня. Смешной! - хихикнула Мана и объяснила: -Собой ради меня жертвуешь, а сам горечи внутри себя держишь. Счастьем делишься, а плохое всё в себе хранишь. Всё самое тяжёлое на себя берёшь. А мне только любовь, ласку и заботу даёшь...А я...Прости меня! Я будто совсем забыла, что и сама должна отвечать тем же... Я ответил: -Ты итак...Готовишь, любишь... -КОТЯ! Не об этом же речь! О сокровенном! Позавчера ты заново родился, я вся на нервах, а ты меня успокаиваешь и вообще ничем не делишься! -А что я, слюни пускать должен? Я о тебе заботиться должен, быть стальным... -Ты не робот! Не телохранитель! А живой, живой любящий, ласковый и нежный, такой преданный, мой единственный первый и последний котик! Постоянно ходишь на грани жизни и смерти за нас обоих, даже не бравируя этим! Так только ты можешь! От тебя я ни разу, никакой претензии не услышала! А ведь больше года вместе живём! -Разве это плохо? -Котя! Ведь настоящий ты, такой трепетный ко мне, ласковый и добрый, скрываешься под этим самым...Хладнокровием! Сказал бы хоть: "вот представляешь, электричество вокруг, пожар, я так испугался!" Нет же! Молчишь, молчишь, молчишь, молчишь, меня комплиментами засыпаешь, а я даже не представляю, что у тебя в душе, что тебя гложет! Как я могу проявить ласку к любимому, если он больше года невозмутимо держит весь негатив внутри себя... -А что мне надо было делать с ним? -Котя...Котя...Отдай... -Что? Девочка нахмурилась. Серо-голубые глазки стрельнули, готовые к бою: -Горечь свою отдай! Злобу свою отдай! Я понесу её с тобой вместе! -Кошечка моя... -А зачем ещё любить? Я разделяла с тобой тепло, ласку, миролюбие и спокойствие! А горечь и боль тем более обязана! Отдай, говорю кому сказала! Дай мне хоть немного, половину, а то и всю тяжёлую ношу! Дай я понесу её! Ношу не тяжёлых обстоятельств, а оголённых нервов, твоих живых, так старательно тобою упрятанных, сокровенных чувств! Я хочу, чтобы тебе было хорошо, я люблю тебя, котя! Я не могу без тебя! Дай разделить твою печаль, дай её мне! Не копи в себе, не держи эту боль! Улыбнувшись и оттаивая от сумеречного траура, я провёл пальцами по белоснежной, тёплой гладкой щёчке Маны. И, глядя в её полные жаркой и преданной любви, серо-голубые океаны, сказал: -Я люблю тебя, котёночек. Я так тебя люблю. -И я тебя! - пискнула в прежней решительности Мана. Я поцеловал её. И будто впервые за долгое время, заново обрёл котёнка. Не как ту, о которой я счастлив заботиться, но теперь ещё и как ту, от которой приятно получать ответную ласку и любовь, обнажать уязвлённое место и позволять милой заполнять его, излечивая боль и страдания. Как приятно...Как приятно быть любимым хоть кем то. И вселенское счастье - когда ты любим той, что любишь сам. Bob Dylan - The man in me. https://w1.musify.club/track/bob-dylan-the-man-in-me-1534912 Вышло солнышко, пробив занавески. Окончились сумерки. Я поцеловал Ману. Наши губы сплелись, углубляя поцелуй. Девочка мёртвой хваткой тискала меня, ероша лапками затылок, макушкой трясь о шею, подобно котёнку, мяукая и лижа моё лицо, затем вновь жадно и долго, целуя. Я был вновь счастлив. И вновь безоблачная ласка объяла меня. Котёнок, оказавшись сверху, углубила поцелуй, снимая остатки одежды... The man in me will do nearly any task And as for compensation, there’s little he would ask Take a woman like you To get through to the man in me Storm clouds are raging all around my door I think to myself I might not take it anymore Take a woman like your kind To find the man in me But, oh, what a wonderful feeling Just to know that you are near Sets my heart a-reeling From my toes up to my ears The man in me will hide sometimes to keep from bein' seen But that’s just because he doesn’t want to turn into some machine Took a woman like you To get through to the man in me Нахрен Еву, нахрен всё. Жить - жить, во что бы то ни стало, жить, скрипя зубами, пыхтя, плюясь от злобы и горести, вновь обретать покой и счастье, безоблачную любовь вопреки всему, давить лыбу как дебил от первого луча солнца и вопреки всему, впоиюще живо и неотступно - Жить. Жить. Жить... Вереница поцелуев. Снятая одежда. Щекотное горячее дыхание. Признания в любви. Поцелуи жадные. горячие, страстные и спасительные в своей преданной любви и настоящей, чистой, не грязной, а сугубо неземной, страсти. Обжигая приятно, искры поцелуев разжигали огонь в самой душе, растапливая лёд хандры и уже неотступно тепло и спокойно было, а солнце, скрывшееся за тучами, всё-же, как и Карлсон... Безмолвно обещало вернуться, чтобы вновь согреть. И вновь любить. И вновь, устав, быть любимым, подставляя нагое уязвлённое место, ободранную в кровь кожу на самой душе своей, неземной ласковой любви, бальзамом заполняющей рубцы и лечащей на все оставшиеся времена. Я целовал Ману, а она - меня. И, несмотря на утренний вежливый отказ котёнка с недвусмысленным намёком, я подумал: "Зачем воину меч, если он не в крови?" И вновь сплелись наши души и тела воедино, прогоняя мрак хандры и горечи как можно дальше - вопреки однако моей мысли, я остановился. В последний раз укусив оголённый сосочек, я отстранился. Поцеловал любимую в шею и, плюхнувшись на бок, прижал Ману к себе. -Нет, котёночек. Не надо. Тебе итак больно. -Я могу потерпеть... -Не надо - усмехнулся я и добавил: -Лучше я потерплю. Давай спать? Мана, благодарно сияя серо-голубыми океанами, улеглась на мой торс и, облегчённо вздохнув, сказала: -Спокойного вечера, котик. Я люблю тебя. Смеясь, я ответил: -Спокойного вечера, котёночек. Я тоже тебя люблю, моя кошечка... И ласковый, первый весенний закат сквозь занавески убаюкивал нас. Вновь обрёвших друг-друга и ещё более неотступно, счастливых.