Её зовут Судьба

Энакин ворвался на арену приговора, таща за собой упиравшуюся и брыкавшуюся девицу. Она рвалась у него из рук и орала громкие ругательства и проклятия на всех известных ей языках. Прошло уже два часа после того, как неизвестный предатель сообщил Совету, где скрывается Асока и ровно двадцать минут после того, как он выяснил правду. Скайуокер не верил в вину ученицы ни на секунду и считал делом чести доказать обратное. И не слушая Магистров, занялся собственным расследованием, в котором ему активно помогала Падме, так же не верившая, что теракт — дело рук Асоки. Энакин следил за ней и успел оказаться на заброшенном заводе на полчаса раньше девушки и застал много интересного. Высокая тощая фигура, прикрытая плащом, странно знакомым голосом разговаривала по комлинку с неизвестным собеседником, рассказывая о том, как и где она обнаружила преступницу и что скорее всего за это её повысят в звании. На первый взгляд личность говорившей не вызывала сомнений — высокая тощая фигура, чёрная одежда, два меча на поясе с изогнутыми рукоятками, именно так всегда выглядела Асажж Вентресс. Но вот и именно, что только на первый взгляд, на второй стало бы понятно больше, но его Скайуокер сделать не успел, так как наткнулся на подозрительный сверток в углу большого помещения, по замыслу строителей должного стать рабочим цехом. Чутьём Силы он ощутил нечто значимое и направился туда. Это и оказалась Вентресс, оглушённая парализатором, как и недавно Асока. Мужчина склонился над ней и попытался привести в чувства, Асажж приоткрыла мутные глаза и дёрнулась было в сторону, кладя руки на пояс, ища мечи и не найдя их, заметно запаниковала. — Успокойся — сказал примирительно Энакин — Я не трону тебя, скажи мне только, кто это сделал, кто заманил тебя сюда? — Это был джедай — прохрипела Асажж, потирая глаза свободной рукой — Не тот, другой. — Какой, не тот? — не понял её Скайуокер и не слишком веря в искренность наемницы. — Не Тано, другой — повторила она уже тверже — Не тот джедай. Она забрала мечи. — Да, я их взяла — послышался позади них высокий голос — Ведь мне они гораздо больше к лицу! Энакин посмотрел за спину и увидел как неизвестная, с которой он едва не столкнулся у входа, наскакивает на него, активируя два красных клинка. Скайуокер начал парировать и отражать её атаки. Сражалась она умело, используя сложные удары с двух сторон и акробатические прыжки, едва ли не плавая по воздуху в безумном танце, полном эмоциональной злости и какого-то маниакального желания победить, причём не просто так, а именно убив своего противника. В какой-то момент капюшон свалился с её головы, являя взору Скайуокера блестящие чёрные волосы, упавшие на лицо преступницы с горящими чёрной ненавистью ярко-голубыми глазами и контрастирующими с мертвенно-бледной кожей татуировками на подбородке и щеках. — Баррис — только и смог он сказать — Зачем ты это сделала? — Затем, что так будет правильнее — без тени смущения и тем более раскаяния ответила Оффи — Орден давно трещит по швам, каждый живет в нем как хочет и уже не управляет ничем, а только разрушает всё, провоцируя войну. Эти слова были настолько похожи на те, что озвучила недавно Летта, что сомнения улетучились и как бы не горел Энакин желанием самому расправиться с наглой террористкой, он всё же схватил её буквально в охапку и потащил в Зал суда. Скайуокер боялся, что не успеет, ведь приговор тут же исполнят и выстрел из бластерной винтовки навсегда оборвёт невинную жизнь его ученицы. Баррис сопротивлялась как могла, пинаясь и царапаясь, но Энакин не отпускал её и волоком подтащив к двери, распахнул её пинком ноги. Дверь открылась с грохотом, который и услышала Асока, приняв за звук выстрела, начав по инерции сползать по стене, теряя сознание, а клона замереть с пальцем на спусковом крючке. Тогрута даже не поняла, что случилось, таким глубоким оказался обморок для истощенных нервов Тано. Её спешно приводил в сознание дежуривший в зале медик, и едва она открыла глаза, как перед ними тотчас во всей красе предстала истина. Вся боль и волнения последних дней, несправедливость и давящее на сердце предательство, всё это слилось в признании той, кого она считала подругой. — Разобщенную структуру легко разрушить — спокойно сказала Оффи, заканчивая свою речь, прежде, чем её увели, заключив под стражу. Следом судьи вернули своё внимание Асоке и заявили, что она повела себя в этой ситуации очень достойно, проявив качества, достойные Рыцаря-джедая. Тано слушала судей и смотрела на них с недоумением. «Вы это сейчас серьёзно?» — говорил, казалось, весь её вид — «Только, что вы все готовы были меня пристрелить как взбесившегося ранкора, до этого щедро, от души так, повозив мордой по асфальту и теперь заявляете мне такое! Да как только язык у вас повернулся!» И только она хотела поднять голову и громким, отчетливым голосом послать всех подальше и красиво уйти, как вдруг её глаза наткнулись на другие. Очень похожие на её собственные, тот же цвет, разрез, выражение. Они смотрели и с облегчением читала в них тепло и гордость, поддержку и понимание. Ну конечно, как можно было сомневаться? Энакин здесь, рядом с ней, он один из всех её не предал, именно благодаря ему она сейчас жива. Асока выпрямилась и смело шагнула навстречу учителю, улыбаясь и протягивая к нему руки. Волнение и злость отступали, за то волна тёплой и нежной любви вновь затопила ей сердце. Она пойдёт к нему и всё расскажет, признается в своей любви и скажет о ребёнке. Он так любит её и конечно же именно поэтому сейчас спас. Девушки шла к нему и улыбалась, не сразу даже заметив в своём слепом счастье, что не только она сейчас направляется к Скайуокеру. С другой стороны, сияя такой же светлой улыбкой, к нему подходила Падме, не менее сделавшая для спасения Асоки. — Как хорошо, что всё завершилось благополучно — произнесла сенатор, когда все трое объединились у выхода из зала — Теперь ничто не помешает нам всем порадоваться ещё одному событию — проговорила она радостным голосом и не давая опомниться продолжила — У нас будет ребёнок! «У нас» — пронеслось в голове у Асоки, падая на неё тёмным пыльным мешком — «Как верно она подметила, именно у нас, у обеих будет ребёнок от одного. Но только один из них будет желанным» — продолжало подсознание чисто по инерции. Первым порывом было сказать то же самое, но едва взглянув на счастливых супругов, обнявшихся на глазах у всех, блестя радостными слезами, девушка поняла, что просто не сможет. Нет, просто не имеет права им мешать. В конце-концов, оба они спасли ей жизнь и она всегда будет им обязана. И Асока, умея быть благодарной, не станет мешать их счастью, она ничего и никому не сообщит, а просто исчезнет. Уйдёт навсегда из их жизни. Была и нет. Всё просто. И собрав в кулак всё своё мужество, тогрута подняла лицо на обоих, и отодвинув подальше набежавшие слезы, произнесла, стараясь придать голосу твёрдость: — Я очень рада тому, что всё разрешилось и очень благодарна вам обоим за помощь, но я не могу остаться. Это было бы просто выше моих сил, продолжать и дальше смотреть в глаза тем, кто минуту назад готов был меня убить. Я утратила веру с Совет и в себя, я должна сама разобраться, понять саму себя, без этого всего... Голос всё-таки дрогнул, а пальцы на руке, снова вложившей в ладонь учителя оба своих меча и ученическую цепочку, заметно тряслись. — Прости, я не могу поступить иначе — добавила она напоследок и не слушая никаких слов наставника, пытавшегося удержать ученицу, начала медленно уходить из Храма, постепенно сливаясь с закатным солнцем. Осталось только смотреть ей вслед, пока она окончательно не исчезла из поля зрения теперь уже бывшего учителя. Тогрута не знала, куда она пойдёт теперь, но знала, куда заглянет прежде. Комлинк у неё отобрали, но девушка неплохо запомнила адрес клиники Доктора Мендес. Только бы она сама была на месте. Асока поймала попутку и назвала адрес, написанный на табличке сбоку здания клиники. «Никто ничего не узнает» — думала Асока, сидя на заднем сидении, глядя в пол — «Вот только мне почему-то совсем не страшно, видно все эмоции остались там, в зале суда, а выстрел этот всё-таки прогремел, убив меня прежнюю, бойкую и решительную, породив взамен вот это вот болезненно-тихое существо, безразличное ко всему». Он убил, похоже, не только эмоции. Он уничтожил весь этот тихий и милый мирок, окружавший Асоку до этого дня и теперь от него камня на камне не осталось. Приходилось всё начинать с нуля. Как? Где? С чего? Ответы назойливо лезли в голову, не давая ни на секунду отвлечься. Но прежде всего следовало решить главную проблему — уничтожить следы своего грехопадения, чтобы ничто и никто больше не напоминал ей о нанесённой боли и не мешал чужому счастью. Каким же словом назвала доктор Мария Мендес решение этой проблемы? Каким же коротким и ёмким словом? Асока, как не силилась, никак не могла этого вспомнить. Впрочем, Мария и так поняла, что ей нужно, едва Асока, с разрешения администратора, ворвалась в её кабинет и плюхнувшись на стул, почти прокричала: — Я решилась! Я пришла! Мне нужно прервать беременность! Сделайте это! Пожалуйста! Прямо сейчас! Мария посмотрела на неё долгим внимательным взглядом, сразу же узнав недавнюю пациентку: — Здравствуйте, Ашла, расскажите мне, что произошло? Отчего вы так резко решились на аборт? — Не спрашивайте ничего, хорошо? — тихо и почти жалобно попросила Асока, без единого намёка на прежний боевой пыл — Просто сделайте это! — Ты хорошо подумала? — следуя инструкциями, поинтересовалась врач — Возможно потом ты об этом пожалеешь, но будет уже поздно. Асока на миг замолчала, примеряя на себя сказанное Марией. Пожалеет ли она о сделанном? Возможно. Вот только станет намного хуже, если она оставит этого ребёнка, который будет всегда напоминать ей о том, как она едва не разбила чужую, счастливую семью и не просто чью-то, а любимого человека. И потом ей нужно сейчас как-то устроить свою жизнь, найти жильё, работу, а беременной и позже с грудным ребёнком ей это удасться с большим трудом, если вообще получится. А если так, то нечего и сомневаться, сделать это и забыть. Пока сомнения не пролезши в душу и не устроили там свой бал, правя душой тогруты. И решительно подняв голову, сказала отчётливо и громко: — Я уверена, можете начинать прямо сейчас! И чем быстрее мы всё закончим, тем будет лучше, верно вы тогда сказали! — Ну, что ж, Ашла, дело твоё — кивнула Мария, смиряясь с неизбежным — Сейчас возьмём у тебя кровь на свертываемость, без этого нельзя, и я провожу тебя в операционную. Асока ничего не сказала на это, а лишь привычно положила руку на стол и подняла взгляд к стерильно-белому потолку и почти не почувствовала боли от укола. — Что ж, показатели вполне вписываются в норму — произнесла Мария минут через пять — Идём, врач не будет ждать долго. Тогрута поднялась и ведомая доктором Мендес, пошла по коридору, потом поднималась по лестнице, пока они обе не дошли до металлической двери в конце коридора второго этажа. Мария толкнула дверь и о чем-то быстро сказала другому врачу, тоже женщине, но только тогрутской расы, несколько моложе. Та обернулась к Асоке и взяв за плечи, провела в небольшое узкое пространство перед операционной. — И ничего не бойся — напутствовала девушку доктор Мендес — Ты не почувствуешь боли, обещаю. Сказала и скрылась за дверями, оставив Асоку наедине с хирургом, которая, впрочем, тоже скоро ушла готовить операционную, а вместо себя позвала к Асоке дроида-санитара, принёсшего с собой стерильный бумажный халат и одноразовые полиэтиленовые шлёпанцы. Ей следовало в это переодеться и войти в операционную, когда врач позовёт её. Тано, словно нарочно отключив сознание, начала медленно снимать с себя тунику, сапоги и лосины, когда очередь дошла до белья, девушка будто проснулась, внезапно осознав, что именно сейчас с ней будет происходит и так долго сдерживаемый подсознанием страх и липкий ужас с удовольствием хлынул в душу, разливаясь по телу вместе с кровью. Но то был не унизительный животновотный страх перед скорой болью и не стыдливый ужас перед тем, что ей вовнутрь залезут и от души там поковыряют. Нет, то был гораздо более глубокий, священный ужас от осознания того горького злодеяния, что Асока собиралась совершить. Это осознание пришло ей в голову при виде картинки на стене, изображавшей лотальскую кошку в окружении пушистых новорождённых котят. Она лежала на боку, а малыши прижимались к ней, мама-кошка счастливо жмурилась. Как при виде такого не примерить ситуацию к себе? Вот и Асока будто впервые за всё последнее время поняла, какое это счастье, когда к тебе вот так прижимается тёплое и маленькое, но такое родное существо. И оно твоё, оно уже любит тебя и считает главным в своей жизни, и рядом с ним ты никогда не почувствуешь себя одиноким. Это такое счастье, а она, что собралась делать? Кончики пальцев напряглись и похолодели, в глазах сильно зажгло, а в носу защипало. А через секунду из них хлынул неукротимый горячий поток. Ещё через одну на пол полетели халат и шлёпанцы, а собственная одежда тогруты начала в спешке натягиваться обратно, швы трещали, руки не попадали в рукава. — Прости меня, маленький, — шептала Асока, судорожно прижимая ладони к животу — Прости, если сможешь, я так перед тобой виновата. И каково же было удивление хирурга, когда выглянув в положенное время из операционной, она застала вот такую картину — пациентка, полностью одетая в своё, сидит, поджав ноги, на банкетке и тихо всхлипывая, что-то бормочет, обняв свой живот. — Что случилось? — спросила она участливо, присаживаясь рядом — Ты боишься? Асока тут же шарахнулась в сторону, не отнимая рук от своего живота, словно боясь, что врач её схватит и насильно потащит за собой в операционную. — Нет, не боюсь — смогла она выдавить из себя — Я просто не буду, не могу и не хочу этого делать. Я передумала прерывать беременность! Я оставлю своего ребёнка, он теперь всё, что есть у меня! Так и передайте своим! И выпалив всё это, Асока вскочила с кушетки и бросилась к дверям, словно за ней гнался весь Орден Ситхов. Но врач даже не думала останавливать тогруту и в чем-то её упрекать. Напротив, едва Асока выбежала, она перевела дыхание и прижав руки к груди, сказала с чувством: — Вот и молодец, девочка! Вот и отлично! Не зря я эту картину тут повесила, сколько благодаря ей я детей спасла! Моё ноу-хау, учитесь, салаги! Асока была уже за пределами клиники, облегченно переводя дух. — Не бойся, малыш — сказала она своему нерожденному ребёнку — Всё страшное уже закончилось. Возможно и так, но вот трудности никуда не делись и совсем скоро Асока о них узнает.