Её зовут Судьба

— Отличный у вас получился малыш — продолжала ворковать первая медсестра, помогая молодой матери приложить ребёнка к груди — Только вот кровь у него редкая, четвёртой отрицательной группы, наверное от отца. Женщина робко и неуверенно приняла ребёнка из её рук и положив его головкой на сгиб локтя правой руки, левой поддерживала его под спинку, после чего первый раз приложила его к раскрытой заранее груди. Малыш мигом нашёл сосок и тут же, захватив его в рот, начал интенсивно сосать. Обе женщины с умилением наблюдали за этим, забыв, кажется о третьей, которой вся эта умилительная воркотня, должно быть, причиняла большую душевную боль, ведь её ребёнок никогда уже не будет с ней рядом. Однако, она лишь продолжала лежать и безучастно смотреть в стену, не думая ни о чем и просто не желая размышлять о том, что больше не имело для неё смысла. Но как только медсестра сказала про группу крови родившегося сына соседки, она словно бы на миг очнулась от своего равнодушного забытия и с удивившей даже её саму резкой стремительностью повернулась к соседней кровати и жадно впилась глазами в обеих женщин и прежде, чем счастливая мать ответила медсестре, опередила её, громким, надтреснутым голосом выдав: — Я знаю! Такая кровь была у Энакина! У моего бедного погибшего учителя! Счастливая Мира Бриджер, вздрогнув от этого отчаянного почти крика, на миг отвела взгляд от своего мирно завтракавшего маленького Эзры и широко распахнутыми глазами уставилась на свою невольную подругу, которой повезло гораздо меньше. Асока вперила в неё внимательный, разом оживший взгляд, в котором заплескалось что-то похожее на надежду. Руки её судорожно вцепились в простыню, а лицо напряглось и вся она словно вытянувшись в струнку, устремилась к соседней кровати. — У него была такая группа — повторила она опять, будто сама себе, не обращаясь ни к кому конкретно. Женщина как будто была не здесь и говорила больше для того, чтобы понять что-то сама. Она ещё была под действием успокоительного и заторможенное сознание, услышав в обстановке что-то знакомое, отреагировало на него прежде, чем разум успел за ним. — Асока, не волнуйтесь, пожалуйста, вам вредно — пыталась успокоить её медсестра, снова укладывая на кровать — Я знаю, вы пережили большой стресс, потеряв своего возлюбленного, а вчера лишились ещё и ребёнка. Да, это ужасно тяжело, но надо постараться пережить это. Мы поможем вам. Медсестра продолжала говорить, при этом заботливо укрывая Асоку одеялом и поглаживая по голове с материнской нежностью. Та, не имевшая ничего этого почти всю жизнь, особенно в последнее время, начала оттаивать и вместе с тем ощущать своё горе как-то иначе. Оно теперь из всеобъемлющего стало совсем маленьким, свернувшимся клубочком внутри её сердца, который, окаменев, придавил его, мешая вздохнуть и даже шевельнуться так, чтобы он причинял как можно меньше боли. Потом, очевидно тоже прислушиваясь к мягкому голосу молодой женщины в белой униформе, начал тоже как-то размягчаться, а затем и вовсе таять, превращаясь в соленую лужицу, которая, через проторенный ручеёк, начала вытекать из сердца, поднимаясь к глазам, чтобы сначала робко, по каплям, а после более сильным потоком выплёскиваться наружу. Медсестра удовлетворенно кивнула. Отлично, она заплакала, это хорошо, ведь когда горе выходит наружу, значит и пережить его становится возможным. Женщина осторожно вытерла ей слезы и обняв одной рукой, снова начала говорить: — Ты ведь сирота? — спросила она с участием и не дожидаясь ответа, поскольку знала его, продолжила — Так вот, родные твои сейчас в мире Силы, они умерли, но оставили тебя здесь, чтобы ты жила и сделалась достойной своей фамилии, а они теперь, взамен этого, приглядят за твоим ребёнком. Он уже там, с ними рядом, ему хорошо. Постепенно, по мере её слов, Асока затихала и пусть горе всё ещё было сильным, но уже перестало быть таким оглушительным. Оно слегка потеснилось внутри и дало место другим мыслям, только пока оно пустовало, ведь мыслей этих не было, только завтра они оформятся и Асока сможет примерно решить, что же ей теперь делать. А пока она просто лежала, крутя в голове услышанное недавно. «Четвёртая группа. У сына Миры четвёртая группа крови и отрицательный резус» — проносилось в голове почти неосознанно — «Не повезло ему, придётся всю жизнь беречь себя, ведь донора найти будет непросто». Асока поняла бы в другое время, что нарочно, хотя и неосознанно, цепляется за эти мысли и не даёт им уйти, чтобы не сойти с ума от горя. Чтобы прогнать стоявшее перед глазами изображение маленького синюшного трусика в металлическом лотке. Того, кто мог бы стать её сыном, а будет всего лишь могильным холмиком и то если его посчитают человеком, а не просто сожгут в печи как другие медицинские отходы. Чтобы убрать куда-нибудь подальше наступившую из самой глубины души злость на несправедливую судьбу, щедро одарившей ту, кому и так до сих пор во всем везло и запросто, даже не задумавшись, отобрала самое дорогое и единственное у неё, у Асоки. Но поздно, поднявшись один раз, эти мысли уже ни за что не хотели уходить обратно. Следом за последней потерей пришли и воспоминания о других, не менее несправедливых. Смерть родных, которых она даже не помнила, предательство Ордена, который Тано любила всем сердцем, будучи готовой отдать жизнь за любого из них, гибель возлюбленного от рук канцлера-ситха. И обежав этот порочный круг, снова вернулись к несчастному ребёнку. Теперь она одна, совершенно одна на этом свете. И кто виноват во всем? Новый вопрос отвлёк от остальных и Асока предпочла углубиться в поиск ответа на него, нырнуть в спасительный чёрный омут, чтобы на дне его найти спасение. К вечеру ответ нашёлся, но окончательно сформировался он только к выписке, а пока она просто лежала и думала, постепенно опять заснув. Про соседку Асока не думала, она просто постаралась на время стереть из памяти Миру и её Эзру, чтобы те не так сильно рвали ей душу одним только фактом своего существования. И конечно же не могла и просто не хотела слышать её мыслей, а они были, надо сказать, очень похожи на её. Сказанное медсестрой безо всякого злого умысла упоминание о группе крови новорождённого заставило Миру серьёзно задуматься. Четвёртая группа крови, резус отрицательный. Как странно, у неё самой была вторая, у мужа же третья, как же так вышло, что у сына получилась такая? Возможно какие-то особенности наследования, в которых Мира была не сведуща, а может быть и другое, но это явно не касалось этой женщины, всегда бывшей верной своему мужу Эфраиму. Значит, оставалось только поверить в генетику и на этом успокоиться, но не получалось, так как после сказанного медсестрой в голове миссис Бриджер неожиданно всплыли-взлетели на поверхность неясные слова диалога из дурманного сна, привидевшегося ей, когда её везли по коридору. Два врача, судя по голосу, один молодой, а другой постарше, возможно тот самый, который принимал роды у Миры, не стесняясь никого и ничего обсуждали подмену родившихся детей. Её и Асоки. Живого и родившегося мертвым. Один хотел подменить одного другим, второй сопротивлялся, но, честно сказать, не очень решительно. Чем же это завершилось в итоге? Остаётся лишь догадываться. Но какое же странное совпадение, что именно у отца ребёнка Асоки оказалась такая группа. Как так? Эзру уже унесли, но Мира успела сфотографировать его на датапад и сейчас, чтобы проверить заметавшиеся в мыслях догадки, взяла его в руки и открыла увеличенное изображение. На неё посмотрел довольный круглощекий малыш с огромными лазурно-синими глазами и уже наметившимся на голове иссиня-чёрным пушком. Нет, не нужно никаких подозрений, он её сын и точка. У него такие же глаза, как Миры, а волосы как у отца. Черты лица, правда, были не очень похожими, но и это легко объяснялось младенческой пухлостью, которая скоро сойдёт. Хотя, нет, глаза, всё же, не те, цвет похож, но вот форма совсем не такая как у неё и Эфраима. Да и оттенок синевы. Но, впрочем, это могло и показаться. Нет, не могло, овал лица другой и губы... Всё такое же, как у них. Но другое. «Ой, всё, хватит, иначе я просто сойду с ума» — жёстко оборвала себя Мира, но тут опять вспомнила про услышанное вчера — «Нет, врачи это сделали. Какой ужас. Бедная Асока, нужно заставить их немедленно вернуть ей сына. Только вот как доказать им это, если всё возможно было лишь сном?» Лихорадочное течение её мыслей, скачущих из крайности в крайность, прервал скрип двери и радостный до безумия голос: — Мира! Какое счастье! — почти прокричал Эфраим, но покосившись на уснувшую Асоку, осекся и опустившись на кровать рядом с Мирой, крепко обнял её — Мне сказали, у нас сын! Я его даже видел! Он такой красивый и так похож на меня! Спасибо тебе, родная! Эфраим прижал жену ещё крепче и поцеловал в макушку. Мира прижалась к его плечу и тотчас выбросила из головы свои дурацкие подозрения, решив оставить в покоя эту ситуацию. В конце-концов, послеродовой психоз никто не отменял. Эзра — её сын и точка. Её и Эфраима. А тот разговор ей просто привиделся. Да, так и было. Определённо. И больше уже никогда Мира не вспомнила о том, что было прошлой ночью. Может быть это верно, а может и зря. Как знать.