Её зовут Судьба

Это утро запомнилось Берту надолго, и вовсе не потому, что Ганс, в очередном приступе плохого настроения выместил злость на своём работнике. Он и раньше не особенно баловал его своей излишней любовью и заботой, предпочитая лучше отдать её бутылке и паре-тройке таких же пропитых дружков. Дело было совсем в ином, хотя началось всё до противного банально. Ранним утром, поднявшись ещё до рассвета от грубого металлического звона стоявшего в изголовье соломенного ложа в темном углу хлева дроида-контролера, представлявшего собой небольшой шар на колёсах, отличившийся от других дроидов Ганса лишь тем, что мог только громко орать, но не бить, Берт встал и лишь потерев руками заспанное лицо, вода рабам не полагалась, вышел на улицу. Утро уже вовсю заявляло свои права, отвоёвывая у ночи законную власть, рассветная с обоих сторон горизонта двумя ярко-розовыми дисками, пускавшими в стороны от себя прозрачные лучи, бывшие чуть бледнее, чем они сами. От этого ультрамариновое небо превращалось в светло-лиловое, чтобы затем, позже всего лишь часом или двумя, начать становиться голубым. Но до этого счастья следовало ещё дожить, каждому по-своему, Гансу — досмотреть свой сто десятый сон о горячих тви’лечках, сладко ублажающих его тощее тело, при этом громко храпя, чем пугал даже безэмоциональных дроидов, а Берту выгнать стадо в каньон и проследить, чтобы все банты были прогуляны. Это следовало сделать до того как проснётся хозяин и к нему снова придут дружки, а сегодня к нему обещал заглянуть его старый приятель из зажиточных. Об этом Берту Ганс сообщил вчера в минуту особой радости. Этот товарищ, по его заверениям, в прежние времена так же являлся рабом самого Джаббы, но в последние годы сумел подняться и открыть своё довольно прибыльное дело — сеть торговых ларьков, обеспечивающих мирных жителей и приезжих запчастями для спидеров и гоночных каров. — Не виделись больше нескольких лет, всё время он теперь занят — радостно улыбнулся Ганс, отхлебнув из очередного бокала, похоже он был так доволен завтрашней встречей, что не только не отлупил своего раба, а даже заговорил с ним — И вот он придёт. Это теперь солидный господин, ты просто не представляешь, Берт, какой он теперь. Я помню его ещё бедным наемным торговцем, оборванным и грязным, примерно таким же, как ты, да, в точности! — подтвердил Ганс и ткнув в Берта корявым пальцем, противно расхохотался — Таким же, грязным и тупым, годным только на выполнением чужих приказов, приказов умных и красивых людей! И Ганс, приосанившись, повернулся к Берту то одним, то другим боком, пригладив растрёпанные космы и сложив губы в подобие приветливой улыбки, давая рабу убедиться в своей «исключительной привлекательности», а возможно и подтвердить её, сознавшись в своём собственном, сравнительно с ним, невежестве и уродстве. Надо сказать, Ганс умышленно взял себе в рабы именно этого юношу, сразу, как только ему его предложили, не став ждать других кандидатов. Ведь даже сейчас, несмотря на бледный, потрёпанный и измождённый вид в этом молодом мужчине чувствовалась некая стать и утонченное обаяние, которые начисто отсутствовали у родовитого Ганса, но к которым он стремился всеми фибрами своей грязной чёрной души. Ему доставляло особое удовольствие унижать Берта, возвышаясь над тем, кто мог бы стать лучше него и явно был таким в прошлой жизни, теша себя низменной радостью от того, что именно из-за него он не вернёт себе прежние заслуги. Даже сейчас тот не преминул лишний раз указать рабу его место: — Вот, завтра я вспомню, как отдыхает интеллигенция. И ты тоже сможешь к этому прикоснуться, Берт, когда будешь убирать комнату после нашей вечеринки! И да, уйди завтра пораньше со стадом, ужасно не хочу, чтобы моего друга оттолкнул аромат шерсти и пота! А так же твой растрёпанный вид. Мы, аристократы, знаешь ли, больше любим всё красивое. И высказавшись от души, Ганс вновь залился мерзким смехом, закидывая голову назад и клацая псевдозолотыми зубами. Берт снова не обиделся, ему казалось, что за все пятнадцать лет, проведённых с этим человеком, он просто утратил эту способность, а может и вовсе никогда ею не обладал, ведь она так же относилась к чему-то сугубо личностному, а рабу, как известно, не положено иметь ничего своего. Не вещей, не чувств, не эмоций. Даже одежда, бывшая на нем, принадлежала хозяину и он мог в любой момент забрать её для более серьёзных нужд, например, для попоны любимым бантам. И зная об этом, Берт ничего не ответил Гансу, лишь кивнул, соглашаясь, в первые годы пребывания у него, ему помимо воли хотелось возразить ему, поспорить или даже ответить чётким ударом, но дроиды-контролеры живо отбили у него эти желания, в конце-концов окончательно сломив этого человека, заставив надолго уйти в себя. И вот, проснувшись по звонку, мужчина отправился в красивый сарай, больше похожий на небольшую ферму, где жили любимые хозяйские банты, которые повернули рогатые головы в сторону открывшейся двери и поприветствовали погонщика дружным мычанием. Как известно, это были на редкость тупые существа, оживлявшимся только на прогулке и во время еды, так же явно не способные и к чувствам, но к своему пастуху они явно испытывали лишь самые тёплые ощущения, на какие были способны. Ведь именно ему все они были обязаны гладкой блестящей шерстью, полной кормушкой и чистыми вольерами. И в знак особого расположения и благодарности, старались лизнуть Берта, когда он их причёсывал. Наверное поэтому, едва увидев своего друга, банты, не дожидаясь призыва, косяком потянулись к выходу, чтобы в это время он мог вычистить их клетки и наполнить кормушки. Потом, садясь верхом на какую-то из них, Берт тихо гнал их шагом в сторону каньона Нишего, где те паслись, жуя сухостой и сбрасывая энергию. В задачу пастуха сейчас входило следить за тем, чтобы банты не разбежались и не слопали ничего такого, что повредит их пищеварению, то есть, получить немного времени на отдых. Банты были беспроблемными существами, тихими и спокойными, лишь в период гона могли проявить агрессию и потому следовало в этот период выводить их отдельно, по половому признаку. Только в определённые дни их сводили вместе, чтобы потом получить хороших телят для экспорта. Сейчас, к счастью, был не период гона и можно было немного расслабиться. Мужчина присел на край небольшого обрыва и с отстранённым видом наблюдал за мирно пасущимися снизу бантами. Животные ходили по песку, некоторые жевали сухостой, другие просто лежали в тени скал, третьи раскапывали песок мордами. Ничего криминального. Берт прикрыл глаза и вот уже в который раз за последние много лет пытался поймать внутри себя момент, что упорно продолжал от него ускользать. Момент, когда он начал помнить себя нынешнего и потерял следы себя прежнего, того, который появился раньше кандидата в погонщики бант, привезённого на Татуин. Но увы, как и все предыдущие попытки вспомнить, как же случилось так, что это воспоминание стало самым ранним за последние пятнадцать лет и когда и вследствие чего произошёл переход к этому состоянию от предыдущего и каким оно было это самое предыдущее, эта оказалась не более удачной. Комната Ганса, двор охранников, держащих его, полубесчувственного под руки, утвердительный вердикт будущего хозяина. И всё, до этого полный ступор. Как получилось так, что он стал рабом и кем был до этого? Непонятно, так же как то, почему его правая рука заменена высокотехнологичным протезом. Это явно случилось ещё до рабства, ведь с рабами, в случае потери конечности, особо не церемонились. В лучшем случае его просто выгнали бы на улицу без единого кредита, в худшем, что бывало чаще, попросту убивали, чтобы не вешать себе на шею лишний рот. Берт снял перчатку с правой руки и вытянул её перед собой, чтобы в очередной раз внимательно рассмотреть. И снова не увидеть ничего конкретного, просто серебристый металл, покрытый сверху тонким силиконовым слоем, и более ничего, не серийного номера, не знака производителя, ничего. Очевидно протез изготовили в единичном экземпляре и специально для него. Берт тяжело вздохнул и снова надел перчатку. «Берт» — подумал он со странным выражением — «Странное имя, хотя, вполне обычное для этих мест. Но почему-то я не ощущаю его своим. Как будто раньше, в другой жизни, я носил иное имя, более длинное и очень редкое. Я не знал никого иного, носящего такое, кроме самого себя». Эти мысли явно пришли на уровне подсознания, крутясь там неопределённо и путано, сами решая, когда явиться к нему. Словно издевались над ним, вечно что-то недоговаривая, предпочитая изъясняться некоторыми намёками. Так было всегда, сегодня то же, поиграв с Бертом ещё некоторое время, воспоминания растворились в утреннем свете обоих солнц, высота которых говорила, что пора возвращаться, чтобы напоить стадо и дать ему передохнуть. Берт нехотя встал и при помощи свистка, позвал бант за собой. Те выстроились косяком и приготовились выходить из каньона, как вдруг мимо них пролетел гоночный кар. Летел он неровно, заваливаясь на один бок. Вскоре он поравнялся с Бертом и тот увидел внутри светловолосого мальчишку, не старше десяти лет, явно чем-то расстроенного. В конце-концов кар окончательно остановился и мальчик, выйдя из него, присел на край обрыва, где до этого сидел Берт и уставился в голубую небесную гладь, чуть разбавленную белизной облаков. Пастух стоял невдалеке и следил, чтобы все банты поднялись наверх, когда последняя, самая медлительная, встала в строй, мужчина заметил кар и расстроенного мальчишку. Что-то знакомое увиделось ему в этой картине. Мальчишка, сидящий у обрыва, с отросшими русыми волосами, выжженными солнцем, большими голубыми глазами, смотревшими в небо открыто и доверчиво. На нем был бежевый комбинезон, а на руках грубые коричневые перчатки. И тут, явно что-то почувствовав что на него смотрят, мальчик повернулся и встретился глазами с другими, очень похожими на него собственные, только серьёзные и умудрённые жизненным опытом. — Здравствуйте — произнёс он вежливо, как его и учили. — Привет — улыбнулся ему Берт, отметив, что тому не зазорно разговаривать с рабом, это обрадовало, ведь он так отвык от простого человеческого общения — Что, сломался? Вопрос вылетел сам собой, Берт вовсе не собирался ничего спрашивать и уж тем более предлагать помощь в этом, но вот мальчик ответил: — Подбили на трассе, а ведь победа почти была у меня в руках, но уже возле финиша один из соперников, ужасно противный, ослепил меня своими выхлопами и я вылетел с трассы. Берт замер без движения, ощущая, что-то вроде дежавю, как будто он уже где-то слышал похожий разговор или даже был его участником. До того отчётливым было ощущение правдивости услышанного. — И давно ты в гонках участвуешь? — спросил Берт, чтобы его молчание не напугало мальчишку. — Третий год, ни разу ещё не побеждал — признался тот, неведомо почему. У него тоже возникло странное ощущение, что он говорит как бы с самим собой в будущем — Я пытаюсь, но в последний миг что-то мешает. Или кто-то. — Ты знаешь, в такой ситуации необходимо быть уверенным в своей победе, идти на гонку уже зная, за чем пришёл. Представь себе, что ты имеешь задание получить главный приз. Думай об этом и не обращай внимания на трудности — выдал Берт единым духом, почти не понимая отчего говорит так складно и откуда взялись в голове эти разумные доводы. — Для этого мне нужно иметь хотя бы целый рабочий кар, а мой, видно, уже совсем плох, я не знаю, что с ним, он всё время набок заваливается — пожаловался пацанёнок уже как своему. — Позволь посмотреть, я кое-что в этом смыслю — уже в очередной раз за сегодня удивил сам себя Берт — Думаю, проблема с левым двигателем. — Давайте, а то меня прибьют за него дома, это уже третий кар за всё время — согласился мальчишка, не перестав делиться секретами, которые до этого никто особо не слушал. Берт подошёл к кару и будто бы хорошо отработанным движением повернул его на правый бок и начал внимательно рассматривать систему проводов и двигателей. — Ты побил мой рекорд, я в своё время угробил два — выдало подсознание Берта прежде, чем он успел понять, что сказал — А у тебя ничего серьёзного, всего лишь отошло несколько контактов, сейчас я их поправлю и никто ничего не узнает. — А вы тоже были гонщиком? — мигом зацепился за его слова мальчик — И много раз побеждали? — Всего один, хотя участвовал много — ответил Берт и внезапно резко побледнев, схватился за виски, его сознаете начало работать, цепляясь за ниточки воспоминаний. Но опять мимо, мысль уже ушла. Берт вернулся к починке и действуя на одной только памяти тела, ловко починил сбитые контакты. Кар заработал на удивление слаженно, словно и не был только, что сломан. — Спасибо вам, вы очень хороший — произнёс с чувством парнишка, потом снял что-то с правой руки и протянул Берту — Денег у меня нет, поэтому, вот, возьмите на память. Берт нерешительно принял подарок. Это оказался небольшой перстень, сделанный из дешёвого металла, по краю его шла какая-то гравировка. У рабов нет ничего своего, но теперь будет хотя бы это. Берт ничего не мог подарить новому знакомому, но уже оказал ему неизмеримую помощь. — Как твоё имя, мальчик? — решился мужчина спросить, чтобы хоть как-то показать свой интерес к нему. — Люк — ответил тот с недетской серьёзностью — Люк Ларс, я живу на ферме, мои родители там же работают. Моего отца зовут Оуэн, он строгий, но очень хороший, а мою маму Беру, она красивая. А вы кто такой? — А меня зовут Эни...вернее, Берт — поправился мужчина в последний миг, сам не поняв, почему в первый момент хотел назвать иное имя — Я работаю пастухом. — У вас хорошо получается ремонтировать — похвалил его Люк — Вы явно можете хорошо заработать. Берт остался в ещё большем недоумении, а на прощание почему-то сказал Люку: — Не слушай тех, кто славит тебя в угоду твоему самолюбию и будь внимателен к тем, кто возле тебя. После этого Люк полетел к себе на ферму, а Берт неспеша погнал стадо домой, не ожидая, что на этой странной встрече его потрясения не завершатся.