Белый Волк

То, что минувшая ночь ей не пригрезилась, Наташа поняла, едва начала отходить от состояния тревожной дрёмы, которой забылась, едва организм окончательно истощился после пережитого. Тело болело, немного посиневшие от холода руки покрылись «гусиной кожей». Первым, что она увидела, был угол резной деревянной тумбы — именно здесь она «отключилась» в последний раз. Утреннее солнце приветливо светило в окно. Наташа потёрла глаза; ресницы местами склеились от слёз и потёкшей туши. Её слегка мутило, а пальцы, казалось, подрагивали от нервного напряжения. В комнате было тихо. И спокойно — странной умиротворённой атмосферой словно пронизывался каждый уголок этого кошмарного места. Вспомнив, каким образом (и благодаря кому) она здесь оказалась, Нат принялась осторожно озираться, выискивая пушистый комок рэгдолла. Под кроватью, на ней и поблизости кота не наблюдалось. Наташа тихо, стараясь не шуметь, приподнялась на слабых ногах. Огляделась в поисках какого-нибудь «вспомогательного» предмета на всякий противный случай. Взгляд зацепился за лампу на прикроватной тумбе. Быстро выдернув провод из розетки, она схватилась за ножку, едва не уронив предмет интерьера. Тяжёлая, зараза. От аккуратного скрипа половиц её тело моментально напряглось, полностью обращаясь в слух. Бесцеремонно громыхнув лампой и проводом, который, кажется, что-то попутно сбил с тумбы, Наташа оборонительно выставила светильник перед собой и подавилась собственным вскриком. — Не бойтесь! Пожалуйста, я не причиню вам вреда, — в другом конце спальни, подняв обе руки в беззащитном жесте, стоял не просто мужчина — настоящий шкаф. Проклятая гора мускулов, словно сошедшая с билборда рекламы спортивного клуба. Босой, в бежевых брюках под джинсы и простой белой майке — довольно старомодной. — Наташа, — он медленно опустил руки, попробовал сделать шаг навстречу. Нат поудобней перехватила лампу, и мужчина остался на месте. — Наташа, — повторил он, — знаю, звучит абсурдно, но это я — Стивен. Стивен Роджерс. Плечистый блондин с аккуратно причёсанными волосами, почти такой же бледный, как его майка, глядел на неё ясными светло-голубыми глазами. Он протянул одну руку к цепочке, которую она не сразу заметила, и продемонстрировал на ладони серебристый армейский жетон. Несколько секунд текли в напряжённом молчании. Наконец, Наташа медленно опустила лампу; не столько потому, что поверила незнакомцу, но потому, что напряжённые руки начали подрагивать. Голос её подвёл и прозвучал шёпотом: — Это что ещё за фокусы? — Понимаю, в это трудно поверить, — он приближался к ней медленно, как к дикому животному, которое при любом неловком движении могло оттяпать тебе половину руки. — Я бы на вашем месте не поверил. Но взгляните: дверь заперта, других входов и выходов из комнаты нет, — и, словно в примирительном жесте, он протянул ключ. Ночью Наташа даже не заметила, как выронила его. Она уложила лампу на покрывало — на всякий случай поближе. Парень-шкаф счёл это за дозволение сократить дистанцию. Заметив, что Наташа гипнотизирует взглядом жетон, Стив снял цепочку с шеи и тоже преподнёс ей на ладони. Маленькие пальцы взялись за брякнувший металл. Тёплый — согретый чужим телом. Стивен Г. Роджерс. 0-704192 Т42 43А. Бруклин, Нью-Йорк сити. — Это какая-то шутка, — она и не спрашивала, и не утверждала. Подняла голову, глядя в добрые глаза. Слишком ненормально, неправильно знакомые. — Я что, под чем-то? — из груди вырвался смешок, отдалённо напоминающий тихонько зарождающуюся истерику. — То, что случилось ночью, было реально, — заметив в её глазах испуг, Стивен поспешил успокоить: — Сейчас вы в безопасности. Полной. Я даже могу быть уверен, что ваши вещи остались внизу, и их никто не тронул. Не знаю, что вас сюда привело, но сделаю всё, что в моих силах, чтобы вам помочь. Голова шла кругом. Мозг отказывался воспринимать поступающую информацию, отвергая её, как бред. Наташа вернула жетон. Поспешно одёрнула руку, когда пальцы случайно соприкоснулись с тёплой и неожиданно приятной на ощупь ладонью Стива. Не такие, как у Брока; эти были более гладкие и, если так вообще уместно выражаться по отношению к подобному бодибилдеру, нежные. «Как кошачьи лапы», — стукнула по голове совершенно идиотская ассоциация, и Наташа нервно хохотнула. Она кусала губы, пытаясь совладать с собой, а после, старательно избегая зрительного контакта, произнесла: — Мне нужно в уборную. — Конечно. Идёмте за мной. Покинуть комнату, не наделав шуму, и впрямь, судя по всему, было невозможно, насколько бы странным это не казалось. Грохот, с коим Стив отодвигал письменный стол, бил по каждому нерву, словно те были оголены. Наконец, он расправился с забаррикадированным выходом и обернулся через плечо, взглядом приглашая девушку пройти следом; очень знакомым взглядом, в очень знакомой манере. В коридоре царила разруха: собранный ковёр, перевёрнутые вазы с цветами, сброшенная со стены картина. Как если бы тут проехался танк, сшибая всё на своём пути без разбора. Наташа взглянула на располосованный паркет и неуютно поёжилась. — Что… — она неловко замялась. Стивен, впрочем, её не торопил. — Что это? — на большую красноречивость она, как выяснилось, оказалась не способна. Он ответил спокойно, почти безэмоционально, точно экскурсовод в музее. Только вздохнул как-то тихо и будто бы тяжело. — Это Джеймс. Он мой лучший друг. Не пугайтесь, — повторился, точно предугадывая её реакцию. — Хотя, я понимаю, не бояться довольно сложно. В отличие от нас, он… себя не контролирует, если так можно сказать. — Нас? — неприятный холодок прошёлся вдоль позвоночника. — Вас тут несколько… таких?.. — Всё не так кошмарно, как может показаться на первый взгляд. Вы видели меня — я всего лишь кот. Похоже на бред сумасшедшего… — Я не знаю, что видела, — Наташа проговорила это тихо. Стивен её расслышал, но возражать не стал: — Это не так важно. Вам наверняка хочется как можно скорее оказаться дома. Я довезу вас до города. Она затормозила, точно вкопанная: — Я оставила в лесу машину… Стив и тут поспешил прогнать её тревогу: — Поверьте, вы первый человек за последние несколько месяцев, кто заехал в такую глушь. Можете быть спокойной, с машиной всё в порядке. То ли это его интонации действовали на неё расслабляюще, то ли у Наташи слишком гудела голова, чтобы спорить, но она оставила проблему с арендованным автомобилем на потом: пока же без прочего хватало неурядиц. — Мы пришли, — он указал на одну из дверей. — Я ненадолго отлучусь вниз: скажу Ванде, чтобы приготовила завтрак. Наташа запротестовала: перспектива остаться одной её ни капли не прельщала. — Не стоит, я здесь не задержусь… — Вам нужно прийти в себя и немного поесть. О Баки не тревожьтесь: обычно он не показывается из своей спальни ближайшие сутки после таких ночей. Несмотря на расслабленный тон Стивена, Наташа заперлась в ванной да на всякий случай подёргала ручку, проверяя надёжность замка. Собственное отражение смутило её не меньше, чем вся ситуация, в которой она оказалась. Косметика смазалась и растеклась, медные волосы — взъерошены беспорядочным гнездом, бледные губы — сухие и искусанные. Наташа тяжело вздохнула и открутила отделанный под позолоту кран. Вдоль пальцев успокаивающе заскользила тёплая вода. Настоящая, реальная. Гель для рук отдавал душистостью ванили и какого-то сладкого пирожного, кружа измождённую голову. Она долго стояла над раковиной, уперев ладони в керамическую поверхность, позволяя шуму воды вытеснить жужжащие мысли. Возможно, вчера в дом и правда ворвался дикий зверь. И Стивен Роджерс был тем самым психом-одиночкой, живущим на отшибе. Во всяком случае, пока он вёл себя адекватно, и её дело оставалось за малым: добраться до мобильного и позвонить в полицию. Лучше отделаться потенциально ложным вызовом, чем закончить свою пока столь короткую жизнь в лесу, закопанной под деревом. Стив постучался один раз, спросив, всё ли в порядке. Наташа поспешила закончить с умыванием и наскоро промокнула лицо белым махровым полотенцем. К удивлению, ожидавший в коридоре парень держал в руках её рюкзачок и мобильный. — Как я и говорил: в целости и сохранности. — Благодарю, — она попыталась если не выдавить из себя улыбку, то хотя бы бесцветно дёрнуть уголками губ. Ненормальный этот тип или нет — а на всякий случай лучше сохранять мнимое дружелюбие. — Ванда поставила чайник. Я предупредил, что вы торопитесь, но она не на шутку перепугалась за вас. Главное, чтобы этой Вандой не оказалась какая-нибудь неуравновешенная шизофреничка, подумала Наташа про себя, но вслух, конечно, не проронила ни слова. С кухни доносились голоса. Наташа честно старалась их игнорировать, но получалось худо. — …всё рассказать. — Квилл, ты болен, — мужской, низкий, хриплый и довольно громкий перебил того, кто заговорщицки шептал. — На всю голову. Обратись в больницу. Я не шучу. Мне ещё жить с тобой по соседству херову тучу времени. Я не хочу однажды проснуться задушенным подушкой. А это был третий, усталый баритон: — Началось… — Дамочка приезжает на Чероки восемнадцатого года, на её айфоне, Квилл, айфоне, не на твоей мотороле — как она до сих пор не сдохла! — сообщения от мужика, который… — Знаешь, если тебе так хочется до конца жизни остаться помойной пандой — флаг тебе… под хвост твой блохастый, вот что. Уходи в лес, без тебя разберёмся. — Блохи — это по твоей части, и ты — клинический дебил, если думаешь, что такая девица поведётся на кого-то, типа Барнса! — Нам бы не пришлось искать никакую «девицу», если бы кое-кто не обокрал того индейца! — Да больно нужны ему были эти!.. — Доброе утро, — Стивен, шедший всю дорогу чуть впереди неё, произнёс приветствие громко, и все споры на кухне в одночасье стихли. Картина, представшая взору, показалась бы Наташе трагикомичной, если бы она не чувствовала себя настолько морально и физически истощённой. За столом сидели трое мужчин: двое, что вели оживлённую полемику, ближе всего к ней — широкий, мясистого телосложения, русый, с короткой вьющейся стрижкой и щетиной, в совсем не летней кирпично-красной кожаной куртке и со старомодным плеером на шее, да низенький и жилистый, бледный, с глазами почти чёрными, в тон волосам, и заострёнными чертами лица. В конце стола — темнокожий парень, который предпочитал в споре не участвовать. А рядом с ним, в изголовье, стояла девушка и держала в руках поднос с завтраком: невысокая, стройная, юная, с золотисто-рыжими волнистыми волосами, доходящими почти до середины спины, и большими, выразительными глазами. Как бы абсурдно ни звучало, но Наташа в одночасье признала в ней образ лисы, что будто бы не желала ей оказаться в этом месте ещё вчера. Как это назвать — коллективным сумасшествием? Выглядели люди, во всяком случае, более чем реальными. Может, в этом старом доме цвела плесень по углам, и её просто накрыло галлюциногенными, отравляющими парами… — Здравствуйте, — Наташа проговорила тихо, чувствуя себя вдвойне неуютно под всеми взглядами, одновременно устремившимися на неё. Первым откликнулся мужчина в кожаной куртке. — Вы нас извините: мы давно не встречали гостей, а мои друзья — те ещё придурки… — Ага, не встречали, — это усмехнулся щуплый паренёк в кружку крепкого кофе, в какие обычно наливают чай. — Они не доходят до нас. В желудке у Бака теряются. — Рокет-захлопнись, — шипение мужчины в куртке прозвучало одним словом, отдалённо напомнив собачье рычание. И меж тем он очень скоро повернулся к ней с былой непринуждённостью. — Я Питер. Питер Джейсон Квилл. Это Сэм, — он указал на темнокожего парня, — и Ванда. Со Стивом, как понимаю, вы уже знакомы. На Рокета внимание не обращайте, он любит бурчать, крайне циничен и заботится только о деньгах, по возможности старайтесь его игнорировать. — Мы живём в этом доме, — Стивен, очевидно заметив, как тот самый «бурчащий циник» открыл рот, дабы возразить Квиллу, спешно перевёл тему. — Все мы, включая Джеймса. Но, как я говорил, его здесь нет, и он нескоро объявится. — И слава богу, — вставил лепту Сэм. — Несносный тип, особенно по утрам. От луны до луны терпишь его. Хотя бы две ночи подряд рычит, а не ворчит. — Две ночи? — вопрос сорвался с губ Наташи бездумно. — Когда полная луна в апогее, — ей с готовностью ответил Питер, попутно отодвинув стул и жестом предлагая девушке присесть за стол. Во избежание лишних разногласий она предпочла повиноваться. Ладно один сумасшедший, но целая компания — это уже серьёзно. — Две ночи подряд мы принимаем облики животных. По правде, ничего, кроме наружности, не меняется: все мы остаёмся собой, но Баки основательно сносит башку. Не узнаёт никого, не понимает, кто он такой. Один раз чуть не подрал Стива, с тех пор мы стараемся держаться от него подальше. Днём не помнит ничего, да и в эти сутки между обращениями сам не свой. Ванда поставила перед ней тарелку с вафлями и пустую кружку. Кинув при Наташе пакетик, залила тот кипятком из едва закипевшего чайника; насколько можно было судить, подвоха ждать не следовало. Сэм и Рокет тревожно переглянулись между собой, как если бы излишняя откровенность Питера не пришлась им по душе. Наташа рассудила, что разговор следует из вежливости поддержать. — А это… какая-то болезнь или что-то вроде? — Что-то вроде проклятия, — Квилл потянулся ко второй порции вафель и, в отличие от воздержавшейся Наташи, принялся уплетать завтрак с завидным аппетитом. Говорить он тоже продолжил с набитым ртом: — Мы уже пятый год как торчим в этой дыре. На социальной жизни давно поставили крест: выбираемся иногда в люди, конечно. Ну, так, сходить в магазин, или ещё чего. Ванда даже пыталась найти работу — гиблое дело. Поместье надолго покинуть не получается. Чем дольше находишься вдали от дома, тем выше вероятность, что однажды утром ты просто не вернёшься обратно. В человеческий облик, я имею в виду. — Квилл… — Стив чувствовал себя откровенно смятённо. — Баки ночами шарахается по лесу — и вот результат. — Квилл, это ни к чему. — Что ни к чему? — Дай девушке спокойно поесть, она и так здесь задержалась больше, чем хотела бы, — Ванда впервые за всё время заговорила. Питер Квилл выглядел, как доверчивый пёс, перед мордой которого помахали палочкой, а после убрали ту в карман и отказались от затеи сыграть с ним. — Вы не останетесь? И вновь она оказалась в центре нежелательного внимания. Наташа немного отпила из кружки; язык обожгло. Чай, как чай. Рокет, о котором Нат почти успела позабыть, стукнул тяжёлой посудиной по столу с такой экспрессией, словно спустя долгие годы неприятия доказал всему научному сообществу некую теорию, прежде считавшуюся плодом фантазии повредившегося рассудком учёного. — А ты уже небось язык развесил? И правильно сделает! Хоть кто-то наконец щёлкнул тебя по носу. — Никто никуда не едет, — голос, как поток ледяной воды, окатил всех и разом. — Завтрак окончен. Словно материализовавшись из воздуха, в дверном проёме нарисовалась фигура. А вместе с ней — отвратительное ощущение в животе, похожее на то, что Наташа испытала, когда впервые оказалась на американских горках, и её вагончик на полной скорости рванул вниз, гремя плохо закреплённым железным поручнем. Приступ необъяснимой паники. Точнее, вполне себе объяснимой. Если бы потребовалось, Наташа смогла бы назвать причину своего учащённого сердцебиения и заледенелых подушечек пальцев. Но не сейчас. Сейчас её мысли судорожно разметались в пределах черепной коробки, как стайка растревоженных фламинго. Он походил комплекцией на Стивена. Чуть ниже и не с таким разворотом плеч, но если габаритность Роджерса создавала вокруг себя ореол спокойствия, то от него исходила почти агрессивная энергетика. Такая, от которой хочется сжаться в комок и проглотить язык, хотя Наташа никогда не считала себя девушкой робкого десятка. На нём не было ни футболки, ни майки. Левое плечо рассекала пара свежих царапин. Волосы — всклоченные, спадающие на хмурое лицо. Серые глаза — ледник. Казалось, температура воздуха на кухне упала разом на несколько десятков градусов по Фаренгейту, стоило их взглядам на секунду пересечься. Шаги — практически бесшумные. И с каждым мгновением его приближения — ощущение, что её вот-вот раздавит невидимым прессом. — Вы что себе позволяете? — голос подвёл вместе с тем, как дыхание выбило из лёгких: рука, будто железная, подхватила её под локоть и бесцеремонно сдёрнула со стула. — Баки, — Стив горой вырос перед ним. И тем неожиданней оказался толчок, с вопиющей лёгкостью потеснивший его в сторону. Новый выпад. Хруст. Вскрик. Неужто её собственный? Какофония звуков, смешавшихся в коротком и агрессивном споре. — Стив, прошу тебя, — Ванда втекает между ними, точно была водой или какой-то эфемерной субстанцией. — Питер! Хватит! Питер, прекрати! Мы всё уладим! Мы что-нибудь придумаем! Её голос дрожит, будто на грани слёз. Наташин — неожиданно наполняется сталью, словно открывается второе дыхание. — Убери руки! — пальцы скользят по кулаку, как наручники сомкнувшемуся вокруг её запястья. Она царапается, брыкается, пытается упереться ногами, но ступни бестолково елозят по паркету, а в следующий миг он резко дёргает её вперёд, и Наташа не утыкается носом в пол только потому, что мужчина не прекращает стремительного движения. — Мои друзья знают, где я! Если я не свяжусь с ними, они вызовут полицию! — Пусть вызывают, — он отрезает сухо, грубо, безапелляционно. — Только тронь меня, и я… — Что они успели тебе рассказать? — вопрос звучит настолько неожиданно, что Наташа не задумывается, когда отвечает: — Ничего. Звук, который он издал, при иных обстоятельствах можно было бы принять за смешок. Помощь приходит неожиданно. Ударная волна задевает её плечо и сбивает с ног мужчину, волоком затянувшего её на лестницу. Наташа не разбирается, кто это был. Запястье обдало прохладой в том месте, где ещё пару секунд назад смыкались жёсткие пальцы. Адреналин придаёт ей сил, ставит на ноги, помогает броситься наутёк. За шумом крови она едва различает вскрик «Питер!», какой-то протест о том, что кто-то не собирается подвергать себя опасности, и недолгую потасовку. А затем дыхание обрывается, потому что её грубо перехватывают поперёк талии. Кажется, она осыпает его ругательствами. Джеймс словно бы в самом деле без усилий перекидывает её через плечо, практически взлетает по ступеням и полностью игнорирует Наташины попытки пнуть, расцарапать спину или, на худой конец, укусить. Гремит одна из дверей. Она больно ударяется головой о столбик кровати, после чего тело пружинит на перине, и сознание на несколько секунд «уплывает». Несколько роковых — для неё. Наташа спрыгивает с кровати, её качает, но голая спина уже мелькает в дверном проёме. Дверь захлопывается с оглушительным грохотом, обрывая поток её гнева: — Ты чокнутый изверг! Выпусти меня немедленно! — она бьёт, что есть силы, дверь кулаками. — Открой эту чёртову дверь! Открой, или я её выломаю! Стив! Стивен! Питер! Ответом ей служит только тупая, ноющая боль в тех местах, где костяшки врезались в дерево.