***
Неделя пролетела настолько быстро, что Наташа открыла календарь и пересчитала дни, убедившись в реальности стремительно текущего времени. С новым сожителем было проще справляться со всем, что успело навалиться. Стивен много не ел, предпочитал человеческую пищу, лакал воду из блюдца, ходил на самовыгул через окно, спускаясь по пожарной лестнице. Он даже был полезен: например, в пятницу, когда Нат уже отчаялась найти спутанный комок наушников, откуда-то притащил их в зубах, на удивление, не повредив белые проводки. Он пытался всячески демонстрировать, что не одобряет Наташино ничегонеделание, однако не мог сказать и слова против. Буквально. А ей нужен был отдых. Нужно было лежать сутками в кровати, смотреть в стену, спать больше обычного, питаться «подножным кормом» из забегаловок и совершать променады только по направлению к кухне, туалету и входной двери, чтобы встретить очередного курьера. Клинт тоже не выразил восторга, когда заявился на порог её дома в субботу. «Помойка», — пожалуй, самое мягкое из всего резюмированного им. Бартон вообще много чего говорил. Но никакое хлёсткое выражение не воспринималось ею так, как было необходимо. «Мне плевать, что ты думаешь по поводу моего дома», — говорила она и переворачивалась на другой бок на диване. «Ещё и кота притащила. А вдруг у него лишай?» Стивен недовольно бил хвостом, но решил не вмешиваться. Только ушёл на кухню, запрыгнул на подоконник и подставился греющим солнечным лучам, пока Клинт принялся раздражённо собирать мусор со словами: «Если ты сейчас же не присоединишься к уборке, я вышвырну половину вещей и глазом не моргну, а кота отнесу в приют». К вечеру субботы в маленькой квартирке царил почти порядок. Наташа пропала в ванной не меньше, чем на час. Пару раз Стивен подходил к двери, взволнованно мяукал и скрёб лапой по деревянной поверхности, но никто ему, конечно, не открыл. Только когда шум воды стих, он немного успокоился. Наташа выглядела чуть лучше, чем прежде. Чуть. Волосы вились мягкими завитками. Молочно-белый, слегка розоватый лак высох на аккуратных пальчиках. Она сидела в коротких домашних шортах и майке, время от времени поправляла сползающие лямки. Завернулась в плед, уткнулась в телефон. Стив не знал, что она делает, но ему было в радость греться у её ног, свернувшись в клубок. В квартире было тихо, когда раздался звонок в дверь. Роджерс напрягся. Они не ждали гостей. Если приходил Бартон, он всегда уведомлял о своём прибытии телефонным звонком. Судя по хмуро сведённым бровям Наташи, в столь позднее время — Стивен обратился к электронным часам; без четверти полночь, — она сама не была рада загадочным визитёрам. — Мой арендодатель не разрешал заводить животных. Если это соседи, то лучше им сюда вообще не соваться. Стив не успел возразить, прежде чем перед его розовым носом захлопнулась дверь в спальню. Наташа отворила входную. Голос грубоватый, хриплый. На лестничной площадке бас отдавался от стен, умножаясь. Пахнуло алкоголем. — Здравствуй. Тёмно-карие глаза, чёрные волосы. Чёрная футболка и чёрные джинсы. Кожаная куртка, зацепленная за палец, свисает через плечо. — Брок? Самодовольная улыбка сделалась шире. — Так и оставишь стоять на пороге? Нат поджала губы. Их пути разошлись далеко не на самой приятельской ноте. Впрочем, это не мешало ему лезть к ней, как будто ничего не случалось. Когда-то эта самоуверенность влекла. Теперь — раздражала. — Оставлю, если понадобится. Он рассмеялся, но глаза его сверкнули от злобы, которая пропитала низкий голос. — Люблю твою дерзость. — Так иди передёрни на неё где-нибудь в другом месте. Тихо-мирно, если хочешь, с песней. Наташа крепко сжала ручку и собралась было захлопнуть дверь прямо перед носом незваного гостя, как Рамлоу сделал резкий выпад вперёд, потеснив её на пороге. — Не хами. Тебе не идёт. Я уже час брожу в этом квартале, а мы очень давно не виделись, — тёмные, с поволокой от выпитого глаза смотрели на неё прямо, не предвещая ничего хорошего. Брок захлопнул входную дверь, и резкий звук отдался вибрацией у неё под ложечкой. — Помнится, мы с тобой как-то поспорили. И ты благополучно забыла о нашей маленькой сделке. — Ты за этим пришёл? Мне тебе показывать нечего. Можешь считать себя победителем. — А ты задержалась там, — продолжил он, не обращая не её реплику внимания. Будто рассуждал вслух. — Даже говорят, у тебя кто-то появился. В этом всё дело? — Говорят? — Наташа сделала-таки торопливый шаг назад, когда он внезапно начал приближаться к ней, оттолкнувшись от стены. Взгляд Рамлоу сконцентрировался на её лице. — Шепчут. Вот я и подумал: лучше удостовериться лично. Но, похоже, врут. Она сделала ещё один шаг назад. — С чего такая уверенность? Шаг. Стена. Брок медленно улыбнулся, однако в глазах не было и намёка на веселье. — Потому что где он, когда так нужен? — в его низком голосе — вызов. Одно мгновение: Нат упёрлась ладонями в его грудь, отталкивая. Он схватил её запястья в капкан своих пальцев. Реакция — быстрая, захват — сильный. Она попыталась вырвать руки из железной хватки, но лишь зашипела от боли. — А знаешь, это сексуально, — Рамлоу навалился на неё всем телом, коснулся носом щеки. Наташа поморщилась: от него разило спиртным. — Ты всегда противишься, прежде чем отдаёшься. Несмотря на то, что с ним Нат уже давно имела дела и знала многие его выходки, к горлу подобралась душащая волна паники. Наташа дёрнулась вбок, но он крепко держал, сжимая руки и мешая дышать своим прижатым телом. — Шёл бы ты, пока он не вернулся, — выдохнула она, рванувшись плечами от стены. Безуспешно. — О, так выходит, говорят правду? — неожиданно запястья оказались на свободе, но Наташа не успела обрадоваться, потому что его руки решительно переместились на бёдра и поползли вверх, поднимая майку. — И где же ты его подцепила? Никак в Ланкастере? — Нат неосознанно, взволнованно задышала чаще. Голос прозвучал с сильно не понравившимся ей фатовством: — В точку. — Не т… Договорить она не успела: Рамлоу подхватил её, подтянул вверх по стене, сгибая колено и втискивая его между сжатых бёдер, так, чтобы её лицо оказалось выше, и вжался в губы пьяным, жадным поцелуем. Всё произошло в один миг. Наташа стиснула зубы на его губе, чувствуя, как вибрацией по её рту расходится болезненное мычание Брока. Из двери спальни послышалось протестующее, громкое мяуканье и царапанье. Это отвлекло его — и позволило ей совершить резкий толчок в грудь. Короткий замах. Шлепок. Голова Рамлоу мотнулась в сторону. Ладонь загорелась и онемела. Вопрос в карих глазах. Не верил. И вдруг — смех. Сквозь щетину пробивался отпечаток её руки. Наташа массировала то собственные пальцы, то запястье, на котором виднелись красные отметины от его захвата. Ему было весело. — Потрясающе. От своего ухажёра набралась? Может, мне вправду стоит нанести ему визит? Наташа чувствовала, как её начало потряхивать. Она никогда прежде не била людей по-настоящему, но чувствовала, если он приблизится к ней хотя бы на шаг, она повторит свой выпад. — Уйди. Брок Рамлоу самодовольно усмехнулся, ретируясь к двери. — Ещё увидимся, солнышко. Наташа знала его достаточно, чтобы понять: такая болезненная решимость не предвещала ничего хорошего.***
Мужская спина за запотевшим стеклом душевой кабины широкая, крепкая и в кровоподтёках. Он обернулся: почувствовал присутствие постороннего ещё тогда, когда она вторглась в маленькую, словно в кэмп-бастионе, комнату. Рыжеволосая женщина в спортивных штанах и чёрной майке держит в руках снимки и какие-то бумаги. Она почти готова. Скоро в нём иссякнет нужда. — Тот патруль, что подал рапорт… знаешь, кто они? — у Натали хрипловатый, немного низкий голос. Он не спрашивает, зачем ей понадобилось уточнять это сейчас, вторгаясь в его и без того почти отсутствующее личное пространство. Вернее, в то, что от него осталось. Лицо беспристрастно. Губы сжаты в плотную линию. Только пальцы подрагивают. То, что их тренировали относиться к чужой и собственной сексуальности, как к вещи, которая может помочь заданию или всё разрушить, не даёт ей право быть здесь. Она не знала его имени. Даже он не помнил. Знал лишь, что являлся творением КГБ, Департамента Х, и был привлечён в проект обучения агентов из отдела Красной Комнаты. Из-за того, что он тренировал их азам поведения в американском обществе, ему дали прозвище «американец». Она называла его «солдат». Железная рука отводит створку душевой кабины. Ванная комната слишком тесная, и ей хватает пары маленьких шагов, чтобы документ оказался в зоне его видимости. Он ещё больше хмурит брови, просматривая список из нескольких имён. — Размещены на сторожевой заставе, — зачитывает он. Несколько капель с мокрых волос срываются на документ, и она слегка отстраняется. — Командир подразделения — Житков. Запрошу доставить главного по патрулю в Кандагар. Незачем тебя таскать без особой нужды. — Что, дурно там? — сухо уточняет Наташа. — Лучше, чем в Муса-Кала, — отвечает в тон ей. — Ну, ладно, — она переводит взор на фотографии, оглядывает тела на светлых эмалированных столах морга. Сравнивает, размышляет. — Синяков почти нет. Над ними издевались уже после смерти? — Оставить синяки на мертвом теле вполне возможно, — желчно произносит он и возвращается в душевую. Кабина, впрочем, остаётся открытой. — Нужно только приложить больше усилий, чем при избиении живого. Им не нужно было имитировать физическое насилие, лишь сексуальное. Что бы ты предпочла: избиение или изнасилование? — Извини? — уточняет она, морщится было от отвращения, но быстро принимает сдержанный и наблюдательный вид. — Теоретически. Что бы ты выбрала из этих двух перспектив: избиение или изнасилование? — Избиение, благодарю покорно, — спокойно отвечает Наташа и вглядывается в его лицо, точно пытается уловить, к чему он ведёт. Они были посланы с разведкой на дело о зверском убийстве гражданских. Ей с трудом удавалось понять логику террористов, и она старалась впитывать в себя, как губка, всё, что говорил он. — А если оно будет сильным? — уточняет солдат, словно подталкивая к ответу. — Действительно жестоким. Ты предпочтешь его не такому уж и травматичному изнасилованию? — Это что, какая-то извращённая вариация на тему «переспать, жениться или убить?» — судя по голосу, она улыбается. Любопытство одерживает верх быстрее, чем он успевает одёрнуть себя. Солдат поворачивается к ней, не понимая, что она имела в виду, однако лицо женщины, вопреки ожиданиям, спокойно и внимательно. — Смотри снимки. На бедрах нет отметин. Наступает её очередь не понимать. Солдат нетерпеливо вздыхает. — Чтобы кого-то так жёстко отыметь, придётся крепко хвататься за бёдра, даже если второй участник процесса не только жив, но и сам того желает. А теперь представь, что всё это надо проделать с безучастным трупом, при этом вообще его не касаясь. Абсурд. Их не насиловали: сымитировали жёсткий секс каким-то орудием. — Зачем им это было нужно? — На то мы здесь. Чтобы узнать. Она перестаёт задавать вопросы. Солдат не смотрит, как рыжеволосая покидает комнату. Слышит едва различимые шорохи. А затем, внезапно, воздух колеблется прямо за его затылком. Она влезает в душевую кабину. Изворачивается, становится напротив. Волосы постепенно намокают, приобретают каштановый оттенок. Вода блестящими змейками скатывается по её лицу. — Я ещё здесь, — недовольство в нём искреннее, однако голос звучит ниже, чем следовало бы. — Ты удивишься, но я заметила. Она берёт потрёпанную мочалку, намыливает кусок старого мыла и прикасается к его груди. Солдат вздрагивает — не то от неожиданно человеческого обращения, не то от того, что она давит на шишку в месте ушиба. Вода сбегает по скулам, минует женские губы, очерчивает ключицы, течёт к груди и огибает напряжённые соски. Наверное, он стоит в неестественной стагнации слишком долго, потому что женщина поднимает на него взгляд и тихо спрашивает: — Солдат? Он ещё не знал, но уже догадывался, что очень скоро эти выходки приведут к дестабилизации его психического программирования. Наташа потёрлась щекой о мужское плечо, обжигая дыханием кожу. Отчаяние скрутилось петлёй вокруг горла. Пальцы прошлись по спине, огибая все ссадины и порезы, что змеились вдоль позвоночника. Получался изогнутый путь. Она не хотела, чтобы он ввязывался в драку лишь из-за того, что кто-то нащупал в нём рычаг воздействия на поистине слабое место. Это могло плохо кончиться для них обоих. — Я хочу, чтобы ты знал… — Я знаю. — Я хочу, чтобы ты знал наверняка, — упрямо повторила она, — если они поместят тебя в криостазис, я себе этого не прощу. — Наташа, — он споткнулся о её имя, чувствуя, как мягкие губы касаются спины. Лёгкое, исполненное нежности прикосновение заставило солдата вздрогнуть. Под веками всё ещё пляшет в безумном танце боя она. Ему было велено не вмешиваться. Она отбивалась на тренировке, но недостаточно хорошо. Рассеянная. Не способная собраться под его взглядом. Она не должна быть такой. Захват со спины. Упускает момент, когда ещё была возможность вывернуться. Лицо краснеет. Она хлопает напарника по руке, но тот продолжает её душить. Он вмешивается. Она нападает на троих, отправленных усмирить его, как дикая кошка. Он ещё не видел, чтобы женщина прорывалась к кому-то с таким отчаянием, игнорируя побои, которые вполне могли отправить неподготовленного человека в темноту за пределами сознания. Её губы разбиты. На красивом лице, у виска, синяк и шишка. — Я бы никогда в жизни, — продолжила она, и он прикрыл глаза, впитывая её голос и признание: — не пошла на это, если бы знала, что отвечать за случившееся придётся тебе. Только тебе, — каждое слово сопровождалось поцелуем. — Не пошла на что? — его, как созданного на военной базе солдата-киборга, довольно сложно испугать, но сейчас он боится: боится услышать из её уст слова сожаления. Сожаления о них. — На путь наименьшей осторожности. Надо было просчитывать на десять шагов вперёд. Душащий кулак волнения ослабил хватку, но не разомкнулся полностью. Поэтому он решает уточнить. — Если бы можно было отмотать назад. Ты бы пошла за мной снова? Кровать прогибается под весом — ёрзает на коленках ближе к нему, сидящему на краю. Её ладони обнимают со спины. Он хочет схватиться за эти маленькие кисти и сжать так, чтобы не имела возможности вырваться или исчезнуть. Но вместо этого лишь сильнее стискивает собственные пальцы, сплетённые в замок до побелевших костяшек. — Я пойду за тобой, даже если ты меня прогонишь. Солдат напрягся под её пальцами, ощущая нарастающий жар. Её слова были такими долгожданными, кружившими голову искренностью и уверенностью, а ужасное в своей сладости признание всё ещё звучало в ушах. Он отстраняется только за тем, чтобы повернуться к ней и обхватить лицо ладонями, взглянуть в нежно-зелёные глаза. — Ты не представляешь, насколько сильно я люблю тебя.***
Подушка под щекой была мокрой. Наташа с трудом разлепила тяжёлые веки. За окном брезжил синий рассвет. Стив, сидевший на прикроватной тумбе, сверкнул глазами. После визита Рамлоу он почти везде семенил за ней, не отходя ни на шаг. Он ведь здесь за этим? Потому, что кто-то должен был наблюдать? Кто-то должен ответить на вопросы, которым не было конца и края? «Я люблю тебя». Она прикрыла глаза и в полудрёме прошептала: — Я его знала. Я дала ему обещание…