Come back to me, my boy

Осторожно ступая вперёд, Чанёль не мог отделаться от ощущения, будто проходил уже через это. Завывающий ветер, шелест опавших не по сезону листьев под ногами, глухие раскаты грома вдали и яркие вспышки таких же далёких молний. Он словно очутился в своём кошмаре наяву. Только в этот раз он не проснётся, не вытрет дрожащей рукой испарину со своего лба, не посмеётся над разыгравшимся воображением, не выдохнет облегчённо. Чанёль не слышит сзади шагов Ву, но отрицать его присутствие глупо и опрометчиво. Он там, в тени деревьев, руки уверенно держат арбалет, указательный палец на спусковом крючке. Ву Ифань готов ко всему и никому не под силу застать его врасплох. Наверное, он многое повидал в своей жизни и у него должно быть были причины столь безрассудно рисковать своей и чужими жизнями, дабы достичь только ему известных целей. В этом пытался убедить себя Чанёль, пытался понять его, узнать его, найти оправдание. Однако, этот охотник был загадкой, которую даже проницательность Чанёля не смогла разгадать. Всё в нём, от взгляда до походки, кричало об опасности. Какой он человек? Может Ву Ифань вовсе не плохой и не жестокий? Просто жизнь вынуждает быть черствым, запирать своё сердце на десятки замков, уничтожая ключи? Чанёль пытался найти правильные слова, убедить охотника в том, что не все духи страшны и опасны, не все они несут в себе злобу. Однако, он не красноречив, никогда не умел выражать свои мысли, Чанёль слишком простой. Нет ничего удивительного в том, что Ву так быстро раскрыл его ложь, ведь врать он тоже никогда не умел. Когда в зарослях промелькнул пушистый белый хвост, Чанёль вздрогнул и взволнованно, достаточно громко для того, чтобы его услышал Бэкхён, заговорил: — Господин охотник, — стук сердца отбивал сумасшедший ритм, сбивая дыхание, — а вы уверены, что духи леса причастны к смерти этих детей? Чанёль растерянно оборачивается, когда в ответ слышит лишь раскат грома вдалеке. — Господин охотник? — он беспокойно оглядывает покрытый сумраком лес, безнадежно пытаясь разглядеть очертания Ву Ифаня. И пусть его не видно, но Чанёль чувствует покалывание в затылке, чувствует, что тот где-то рядом, притаился в тени и выжидает. Как глупо было надеяться вывести его на разговор. Бессмысленно. Но хотя бы Бэкхён предупреждён и Чанёль тешит себя надеждой на его благоразумие, надеется, что его лис уже далеко. — Хорошая попытка, парень, — шепчут ему на ухо, вынуждая Чанёля резко обернуться и увидеть перед собой Ву. Как ему удаётся быть настолько бесшумным? Может быть он и сам не совсем человек? — Я сделаю это быстро. Ваша смерть не будет мучительной. — Я тебе не позволю причинять вред невинным, — внезапно Чанёль ощутил в себе небывалый прилив сил, будто сам лес передаёт ему свою энергию. Однако, едва уловимые изменения в Чанёле остаются незаметны для охотника, из-за чего из-под маски доносится приглушённый смех. — Не позволишь? Мальчишка, я этих тварей уничтожал, когда ты ещё говорить не умел, — он направил арбалет прямо в грудь Чанёля. — Их воля глубоко проникла, я вижу, обвила твою душу гнилыми корнями и подавила, подчинила себе. Тебя уже не спасти. Очень жаль, ведь в тебе присутствуют те безрассудство и смелость, которые присущи всем охотникам. — Ты не прав, я был слеп, предпочитал ненавидеть то, чего не понимал, бояться, бороться. Такова наша натура, — Чанёль сделал шаг вперёд. — Благодаря ему я прозрел, мне открылось многое, этого оказалось достаточным, чтобы пересмотреть свои взгляды. — Благодаря ему? Лису? Он показал тебе то, что хотел, — то ли это отблеск молнии, то ли игра взбудораженного разума Чанёля, но глаза Ву Ифаня на мгновение вспыхнули серебром. — Ты не прозрел, ты лишь очередная душа, попавшая в сети. Чанёль не согласен, он готов был отстаивать то, во что верил, а верил он в Бэкхёна, в его глаза, в его чистую душу и светлые помыслы. Как Ву мог осквернять его? Обвинять во лжи? Бэкхён лучше многих людей, в нём нет той жестокости, с которой они убивают друг друга в кровопролитных войнах, нет тщеславия, из-за которого люди готовы на всё, лишь бы услышать о своём превосходстве, лишь бы потешить своё эго. — Охотник прав, — Чанёль вдыхает полной грудью, чтобы высказать Ву Ифаню всё, когда рядом раздался до боли родной голос Бэкхёна. Чанёль весь сдувается и, кажется, даже в размерах уменьшается, ловя на себе взгляд серых глаз. Он тонет в мыслях о том, что Бэкхён в опасной близости от Ву, который ни на мгновение не опускал арбалет. И даже смысл сказанного до него не сразу доходит. — Стоять на месте, — голос Ву припечатывает Чанёля, когда тот делает рывок в сторону Бэкхёна. — Делай как он говорит, Чанёль, — Бэкхён больше не смотрит на него. Чанёль не узнаёт его. Голос приобрёл властные нотки, лицо заострилось, выделяя скулы, а в глазах, которые были обращены на охотника, пылала ярость. Это не его Бэкхён. — Кто ты? — спрашивает Ву, не отрывая взгляда от Чанёля. В это мгновение им движет любопытство. Он даже хмыкает едва слышно, ведь был уверен, что искоренил в себе этот порок уже давно. Но нет, вместо того, чтобы убить мальчишку, а потом и духа, он медлит. Медлит потому что не встречал ещё такой мощной ауры как у него. — Мне бы тоже хотелось узнать, почему человек, с кровью дракона, вдруг пошёл против своей семьи. Дракона? — Ты ничего обо мне не знаешь, — неожиданно шипит Ву, когда его внутренняя дверь сотрясается изнутри. Это запертая многие годы душа, а вместе с ней и воспоминания рвутся наружу, вырываются, чтобы обрести свободу, чтобы быть озвученными. — Как и ты не знал ничего о тех, кого убивал, — повышает голос Бэкхён, ему вторит гром и яркая вспышка молнии, которая, кажется, вспыхнула прямо над их головами. Эхо властного голоса разносится вокруг, отражаясь от многочисленных деревьев, оно лишь усиливается, вызывая трепет и страх. Чанёль давно не чувствовал этого, даже забыл уже какого это, ощущать на себе взгляд Царя. И вот опять, снова эта дрожь, снова желание преклонить колени, снова желание повиноваться и выполнять всё, что ему прикажут. Как хорошо, что он чувствует лишь отголоски, в отличие от Ву Ифаня, рука которого впервые дрогнула. Чанёль не уверен, что сможет противиться Царю, если тот решит сегодня обратить своё внимание на него. Чанёль боится и в то же время желает всей душой поддаться наконец и прекратить эту многолетнюю муку. — Ты убивал много и без разбора, — продолжал Бэкхён. Его аура всё увеличивалась, поражая своей силой, яростью, гневом, плескавшимися внутри эмоциями. Чанёль впервые задумался над тем, как мало он знает о нём. Он ничего не знает. Ослеплённый волшебством мальчишка? Так его назвал Ву, но было ли это так далеко от истины? — Все они виновны! — Мы не убиваем ради забавы, в отличие от тебя. Ты спрашивал их о причинах? Всегда ли был уверен в своих действиях? Очередной мальчишка, возомнивший себя великим мстителем, — Бэкхён горько усмехается. — Считаешь себя умным? Опытным? Всезнающим? Правда в том, что ослеплён не Чанёль, а ты, своей яростью и гневом, настолько, что не видишь дальше своего носа. Ведь всегда легче обвинить духа, чем заподозрить в преступлении своего же, так? Воздух становится таким тяжёлым, Чанёлю трудно дышать. Кажется, будто с каждым вдохом, он впускает в себя ярость Бэкхёна, пропитывается ею. Она отравляет. Причиняет почти физическую боль и Чанёлю страшно, но уже за жизнь охотника. Таков ли настоящий гнев духа? Люди никто перед этой невидимой силой. Они строят цивилизации, сеют хаос, окропляют землю кровью своих собратьев, считая себя на вершине, хозяевами мира. Но это не более чем дымка, иллюзия свободы, навеянная духами и высшими силами. Человечество не более чем просто побочная ветвь, которая существует только пока им позволяют. Осознание этого бьёт по Чанёлю сильно и наотмашь. Собственная незначительность вынуждает задуматься. А что в нём нашёл Бэкхён? Чем он, Чанёль, привлёк это божество? Может ему просто стало скучно? Чанёль лишь способ скрасить наскучившую вечность? Порыв ветра вырывает арбалет из ослабевших рук Ву Ифаня, отбросив его в ворох пожелтевших листьев. Бэкхён в мгновение ока оказывается рядом и, сжав горло охотника, приподнимает того над землёй. Чанёль сглатывает тяжёлый ком в горле, не в силах сделать хоть шаг навстречу. Он хочет обнять Бэкхёна, сказать, как сильно тот его пугает, попросить успокоиться и отпустить, пощадить, не быть убийцей. Чанёль многое хочет, но не может. — Идя по следам кумихо, ты не ожидал, что встретишь меня? — на лице Бэкхёна играет широкая улыбка, зубы заострились и вот-вот вцепятся в шею охотника. Чанёль хочет зажмурится, чтобы не видеть этой ужасной, пугающей картины, но тоже не может. Он парализован этой устрашающей аурой. — Я твоё наказание за все совершённые тобой смерти. Я отомщу за все загубленные тобой души. Да упокоятся они навек. Кора деревьев начинает чернеть, гнить прямо на глазах, отравляя и без того тяжёлый воздух едким запахом. Лес гибнет, не в силах более сдерживать Бэкхёна и его правосудие. Чанёль словно сам часть этого леса, ему больно. Силы, которыми тот его питал медленно покидают хрупкое человеческое тело. Чанёль больше не может стоять на ногах, поэтому он падает на колени, в гнилые листья и сухие иголки, что дождём сыпятся с погибающих деревьев. — Отец, прошу, не делай этого, — из воздуха материализуется мужчина, на две головы выше Бэкхёна. Он сжимает руку, держащую Ву. По побелевшим костяшкам видно с какой силой незнакомец это делает, однако, Бэкхён, кажется, даже не замечает. — Это мой… человек. — Ради этого ничтожества ты покинул меня десятилетия назад? На это променял свою семью? — в голосе слышатся нотки разочарования. — Единственное над чем мы не властны — судьба, — незнакомец красив, почти так же красив как его Бэкхён. Не этот, что сейчас хищным зверем грозится впиться в глотку охотника, а тот, который с ним наедине, добрый, ласковый, неземной… Незнакомец, назвавший Бэкхёна отцом, выглядит значительно старше, мужественнее, мощнее. Однако взгляд наполнен животным страхом. Вероятно, таким же, как и у самого Чанёля сейчас. Видно, как сильно незнакомец боится за жизнь этого Ву. — Пожалуйста отец, пощади, он моя забота. Я сам разберусь. — И с чем же ты разберёшься? Как вернёшь своих братьев и сестёр? Не знал, что ты обрёл дар воскрешения, — с некоторой издёвкой спрашивает Бэкхён. — Ты убиваешь лес, отец, отпусти. Отпусти свой гнев, отпусти Ифаня, молю, — мужчина опускается на колени, склоняет голову. Лес поглотила кромешная тьма. Вытяни руку и не увидишь её вовсе. Казалось эта тьма порождение силы Бэкхёна, слишком неестественная, устрашающая. Отвернись и сзади набросится неведомая тварь. Перестань бороться и тебя поглотит. Как ни больно было Чанёлю признавать, единственную угрозу здесь нёс только Бэкхён. Никто не мог ему помешать, никому не было подвластно усмирить Царя. Чанёль не был глупым, а произошедшее здесь слишком очевидно, чтобы игнорировать. Только сила Царя могла нанести такой вред лесу, ведь он самое сильное существо обитающее в нём. А одного ли леса? Может и вовсе в мире никто не сможет сравнится с ним? Могильная тишина давит. Даже раскаты грома смолкли и совсем не понятно то ли небо проясняется, то ли это всего лишь затишье перед бурей. Всё зависит от Царя и его решения сейчас. И от меня, — мелькает абсурдная мысль. Чанёль тешит себя надеждой, что он всё же значил для Бэкхёна нечто большее, чем просто мимолётное развлечение. Однако, надежда сыпучими песчинками просачивается между пальцев, развеваясь по ветру, ведь Бэкхён и Царь — один человек. А для Царя? Кем он был для него всё это время? Всего лишь ещё один экспонат в его золотых чертогах. Я останусь, только отпусти, мой господин, — будучи не в силах произнести хоть звук, Чанёль обращается к разгневанному духу мысленно. Он старается звучать как можно более покорно, Чанёль бы и голову склонил, но оторваться от обращённых уже на него глаз не может. Хочешь пожертвовать собой ради этого отброса? — ответ не заставляет ждать. Игра ли воображения, но голос кажется намного мягче. Я жертвую собой ради этого леса и его жителей. Обернись, твой гнев губителен. Чанёль уверен, прошла вечность, пока он стоял на коленях, покорённый Царём, пока тот смотрел в его душу, пока охотник задыхался. На деле не прошло и минуты, пальцы Царя разжимаются и Ву Ифань падает на землю. Чанёль бы хотел убедиться, что с ним всё в порядке, но не может оторвать взгляд от лица Бэкхёна. Это вновь его Бэкхён: острота лица исчезает на глазах, как и клыки с когтями, взгляд покидает гнев, заменяя его спокойствием и умиротворённостью. Первые капли дождя падают Чанёлю на нос, вынуждая моргнуть от неожиданности, прерывая зрительный контакт с его, теперь уже, хозяином и господином. Он поднимает голову, завороженный небом, которое постепенно окрашивается во все оттенки жёлтого и красного — солнце клонится к закату. Дождь сквозь солнце, так красиво и невероятно. Темнота, почувствовав настроение Царя, отступает, а вокруг всё начинает едва уловимо мерцать. Я восстановлю лес, — шепчет мысленно Бэкхён, заметив заинтересованный взгляд Чанёля, который испуганно вздрагивает. Бэкхён ненавидит себя сейчас, видя страх в глазах напротив. И не знает, удастся ли ему когда-нибудь заменить его любовью. — С возвращением домой, Тао, — бросает Царь, не глядя на своего сына. — Позаботься о своём человеке, а я позабочусь о своём.