Come back to me, my boy

Осень обрушилась на Чанёля внезапно. Казалось он только что обливался потом от жара стоящего в зените солнца, а в следующий миг запахивал плотнее полы своего ханбока, спасаясь от мороза северного ветра. Оставалось лишь поражаться его мощи, клонящей деревья к земле, срывающей последние листья и унося их далеко ввысь. Порой казалось будто деревья плакали, окрашивая деревню в алый цвет. Нет. Деревья не плакали, они рыдали, оплакивая ушедшее на долгие месяца тепло солнца. Чанёль же вторил им где-то глубоко внутри себя. Только вот оплакивал он своё личное солнце, которое согревало его все эти годы. Чанёль не понимал этого, а может принимал и вовсе как данность, вот только, когда оно исчезло, он впервые почувствовал этот пробирающий до костей холод. Единственное, что до сих пор напоминало о Бэкхёне — цветы, так и продолжающие распускаться в его доме, которым не были страшны холода, обрушившиеся на эти земли. И если раньше Чанёль рвался наружу, к своей прежней жизни, то теперь, дом превратился в его крепость. В одно особенно пасмурное утро Чанёль всё же ускользнул от Кёнсу и отправился в кузницу. Он был преисполнен надеждой и воодушевлением, мечтал вновь оказаться в душном помещении, ощутить тяжесть молота и холод чистой стали, которой предстояло преобразиться во что-то прекрасное и опасное. Кузнец был не особо рад ему. Его брови были нахмурены, а глаза недоверчиво изучали с ног до головы. — Ты не можешь здесь больше появляться, — пробасил он и Чанёль почувствовал, как упало на самое дно его сердце, разбившись на мелкие осколки, которые ни собрать, ни склеить. Опять. После ухода Бэкхёна ему было так же больно, но единственное, что не давало отчаиваться это мысли о его работе, отраде его жизни. Теперь, когда и её у него отняли, Чанёль впервые почувствовал себя по-настоящему потерянным. Ему не были рады и в деревне. Нет, они не гнали его, не оскорбляли, но эти взгляды, которыми его провожали, били не слабее кулаков. Унижение. Он горел пока шёл обратно, старался не подавать вида, но, когда одна из женщин прикрыла собой свою дочь и отправила ту в дом, Чанёль сорвался на бег. Он бежал долго, но всё равно недостаточно, чтобы убежать от этих озлобленных взглядов. Спина чувствовала их даже тогда, когда за ней наглухо закрылась дверь. Они были настолько осязаемы, что Чанёль сорвал свои одежды, пытаясь убедить себя, что спина не изранена этими колючими взглядами. Кожа всё такая же гладкая, без изъянов, вот только Чанёль в это не верит. Что-то кричит на периферии Кенсу, когда Чанёль заносит нож над своим плечом. Он не слышит просьб остановиться, ему надо убедиться, что и под кожей тоже ничего нет. — Давай уедем отсюда, — предлагает Кёнсу, после того как ему всё-таки удалось отобрать нож и не позволить Чанёлю нанести себе увечья. Он знает ответ на свой вопрос, но все равно предлагает. — Нет, — как и думал. Чанёль не уйдёт добровольно, пока есть хоть призрачный шанс вновь увидеть Бэкхёна. Кёнсу тяжело вздыхает и устало сжимает переносицу, как ему осточертела эта деревня, эти люди и Чанёль со своей внутренней драмой. Кёнсу ещё ни разу не останавливался где-то настолько долго, оттого его медленно начинала сводить с ума эта обстановка. Он всегда был человеком дороги, его ничто никогда не держало в местах, которые он посещал. Однако, воля случая занесла его в эту проклятую деревню и теперь он застрял. Сколько раз Кёнсу порывался бросить здесь и Чанёля, и Чонина? Бывало он отходил на несколько миль от деревни, но в итоге ноги сами разворачивались, неся его обратно. И даже сейчас, у него есть деньги, он может отправиться куда угодно, пусть даже в столицу, куда он изначально держал путь. Однако Кёнсу всё равно вернулся и более того, подслушивает сейчас разговор каких-то невежд, потому что это может касаться Чанёля. — Ещё одно тело! — шептала юная девица на ухо тучной женщине. Вид у них был действительно встревоженный, и даже рот они прикрывали ладошками, всеми способами показывая друг другу насколько шокированы этой новостью. Но Кёнсу не проведёшь, он знает, что как только разговор будет окончен, каждая побежит дальше делиться это ужасающей новостью. Нескончаемый круг из лжи и лицемерия. От этого тошнит, и хочется сплюнуть от омерзения и гнилости местных жителей, но Кёнсу терпит, подавляет себя, надевает привычную маску отрешённости и прислушивается. — Неужто снова дитя?! — восклицает женщина, прижимая ладонь к своей обвисшей щеке. — Да что ж это творится? Снова сиротка? — В том-то и дело, что не сиротка! — девица оглядывается по сторонам и даже на мгновение смотрит прямо на Кёнсу, но упрямо его не видит. Она склоняется над ухом женщины и слишком громко шепчет, — дочь старейшины пропала вчера ночью из своей постели, а сегодня её нашли там же где и остальных, у кромки леса. — Сжечь этот лес нужно! Вырубить! Лишить эту нечисть дома, чтобы неповадно было наших детей воровать! — женщина продолжает стенать и причитать, при этом слишком эмоционально бить себя в грудь. Какая фальшь. — А вы не слыхали, что про бывшего подмастерья кузнеца молвят? — удивлённо спрашивает девица. Глаза её блестят в предвкушении поведать ещё одну более шокирующую сплетню. — Говорят он вместе с тем охотником, которого старейшина пригласил, все убийства подстроил! Люди наши сразу про духов леса и подумали, ведь все тут росли на рассказах наших прадедов и чумном лесе, вот и пригласили охотника за нечистью. Так он оплату взял, да исчез. В последний раз его видели в поле с этим Чанёлем, они вместе шли к лесу. Вот только вернулся-то он без охотника, — она сделала эффектную паузу, наслаждаясь слишком громкими вдохами и ахами. — Небось себе денежки прикарманил, да живет себе припеваючи на своей горе! Кёнсу еле подавил в себе нарастающий гнев. Как он и ожидал, сплетня разошлась по деревне в считанные дни, окрепла и засела глубоко в глупые умы жителей. Теперь все уверены в виновности Чанёля и хуже этого быть ничего не может. Им придётся покинуть деревню и… Им. Всем втроём. Внутри шевельнулось тепло от осознания того, что у него теперь есть… семья? Надо же, он никогда о таком и не думал вовсе, его вполне устраивала та жизнь, к которой он пришёл. В итоге оказалось, что иметь семью не так уж и утомительно. Что ж, осталось только Чанёля убедить покинуть его дом и отправиться с ним на юг, туда где тепло. — Слыхала, что его дом весь в цветах, — шепчет в ответ женщина. — А нынче уже осень и цвести они ну никак не могут! Чертовщина какая-то не иначе! — Этот колдун своё получит, не бойтесь. Старейшина собрал мужчин, они уже в пути к его до… Кёнсу не стал слушать, срываясь сразу на бег. В доме остался не только Чанёль, но и Чонин, которому он наказал присматривать за тем. Только бы успеть… Он не чувствовал землю под ногами, почти парил над ней, словно за ним гнались черти преисподней. Нога запнулась о камень в тот момент, когда лицо его опалило жаром. Их дом горел. На несколько мгновений Кёнсу замер, распластавшись по сухой, усеянной алой листвой земле, всё неверяще смотрел на уходящий ввысь столб огня. Ветер не щадил земли Чанёля, разбрасывая языки пламени вокруг, распаляя пламя ещё больше, делая его ещё смертоноснее. Жители стояли поодаль, одобрительно шумя, факелы подняты высоко вверх, а лица их донельзя довольны. Даже в глазах старейшины, которому было положено горевать о смерти своего единственного ребенка, стояло извращённое удовлетворение. Ничтожества. Кёнсу, прикрыв лицо, надрывно кашлял от гари, повисшей в воздухе. Жар нестерпимо опалял неприкрытые участки кожи, а глаза не видели из-за стоявших в них слёз. Неужели опоздал? — Чонин! — кричит из последних сил и вновь заходится в кашле. В ответ только рёв пламени, от которого закладывает уши. — Чанёль! — не кричит, шепчет и кажется впервые в жизни теряет сознание. Оно приходит к нему рывками. Вот кто-то подхватывает его на руки, прижимая к крепкой груди. Сильные. Тепло. Вот по щеке ударяет ветка. Хлёстко. Жжётся. В поле зрения мелькают верхушки деревьев. По-прежнему зелёные. На шею падает что-то мокрое. Прохладно. Щекотно. Так трудно собраться почему-то. Мысли не хотят задерживаться в голове, Кёнсу только и может что отмечать бессмысленные детали в те короткие мгновения сознания. — Эй, ты, — окликает юноша желтую птичку, которая следует за ним с самого входа в лес. — Отведи меня к своему Царю. Птичка тут же нахохлилась и, возмущённо что-то прощебетав, сорвалась с ветви. Юноша со вздохом посмотрел на два тела лежащих бок о бок на подстилке, которую им соорудил. Оба были в глубоком сне, восстанавливали собственные силы. Чанёль выглядел безмятежно. И не скажешь, что совсем недавно ему грозила смерть. Напоминанием о пережитом оставалась только болезненная бледность. Всё-таки слишком много энергии он взял этой ночью у Чанёля. Тело действовало на инстинктах, почуяв опасность. Будучи запертым в детском теле он бы никак не смог вынести из горящего дома взрослого человека. Пришлось воспользоваться тем, кто оказался ближе всех. Кто же знал, что в измученном Чанёле окажется так мало сил. Едва хватило, чтобы вытянуться в росте и нарастить какое-то подобие мышц. Пришлось ещё и у Хозяина черпнуть немного, чтобы дорасти. Этими отговорками он себя кормил, ощущая смертельный холод щёк Чанёля. — Надеюсь мне не оторвут за тебя голову, — скрещивает на голой груди руки юноша. Горячая кровь кумихо согревает от ночной прохлады, оттого он не обращает внимания на собственную наготу. — Хотя больше страшна реакция Хозяина… — Кай, не думал, что ты всё ещё жив, — в голосе за спиной слышится насмешка. Слишком знакомый голос, чтобы не отреагировать на него. — Тао, могу сказать то же самое, — Кай, осматривает старого знакомого с ног до головы, не находя ни малейших изменений. Всё такой же высокий, статный и суровый. — Сколько прошло с нашей последней встречи? Тысяча лет? Две? — Тысяча двести тридцать один год. — Вижу годы своё не берут? Память не затупилась? — Как могу я забыть твоё предательство? — Пустая драма, Тао, это всего лишь были нимфы, — Кай небрежно махнул рукой. — Они же тебя не убили. — Убить не убили, но в постель свою уложили. И это на глазах моей Аврелии, ты же знал какая она ранимая и всё равно заманил меня в их логово, прекрасно понимая, чем это окончится! — Друг, я думал твоя божественная сила сможет им противиться, — разводит руками, не испытывая и толики сожаления. — К тому же уверен, ты быстро заслужил своё прощение. Даже дракон не устоит перед очарованием хозяина озёр, не говоря уже о каком-то человеке. — Осторожнее, ты говоришь о моей суженной, — в глазах напротив появился опасный блеск. — Эти суженные перерождаются каждые двести лет, сколько у тебя их было после Аврелии? — заламывает бровь, задумчиво смотря в небо, делая вид, что сосредоточенно подсчитывает что-то в уме, будто ему есть дело. Смешно. — Пусть у них разная внешность, характер и личность, но душа по-прежнему остаётся той же, сотворённой специально для тебя. И я любил каждую реинкарнацию этой души, целиком и без остатка. Впрочем, тебе не понять, ты же не бог, чтобы быть достойным сотворения твоего суженного. Кай фыркает, стараясь не бросать взгляд на тихо сопящего Хозяина. Почему он, вернув свою память, продолжает находится подле него? Почему бы не уйти сейчас, ведь он снова свободен. Свободен от обязательств, от надоедливого охотника, наложившего на него проклятие. Почему он всё ещё здесь? На эти вопросы Кай не знал ответа, но не мог отрицать необъяснимой тяги к Хозяину. И скажите уже кто-нибудь почему даже в своих мыслях он продолжает называть его своим Хозяином?! — Ауч, мне почти больно, — обычная реакция Кая. Всегда скрывает свои чувства за показной хохмой, так проще и никто не лезет в душу, считая тебя поверхностным и легкомысленным, не стоящим внимания. — Иди сюда, — он сокращает расстояние между ними, заключая Тао в крепкие горячие объятия. — Рад тебя видеть, друг мой. Это было долгое тысячелетие. — Если честно, то я надеялся, что эти столетия хоть немного подтупят твой острый характер, — улыбается Тао, вдыхая терпкий запах лиса. Он почти забылся в мареве запахов, преследовавших его все эти года. Однако, что-то настолько родное и близкое не забывается никогда. — Твой запах изменился. — Твой тоже, — Кай нахмурился. Ему не понравилось то, что он почуял. — Последний раз? — Зачем спрашивать, если знаешь ответ? Видимо это судьба, раз мы встретились прежде чем я уйду навсегда, — Тао проигнорировал тот взгляд, которым его удостоил Кай и опустился на колени перед спящими Кёнсу и Чанёлем. — Даже не знаю, хорошо или плохо то, что ты принёс их сюда… — Выбора не было, эти ненормальные подожгли дом, — морщится, присаживаясь рядом. — Мерзкие, недальновидные существа… — Стало быть об этих двух экземплярах ты так не думаешь, раз приволок их сюда? — хмыкает Тао, наблюдая за тем как Кай, который никогда не проявлял заботу и уважение по отношению к человеку, плотнее запахивает полы ханбока Кёнсу. Кай замечает взгляд, коим его одаривает Тао и возмущённо сопит. — Холодно ведь, откинется ещё, что я, зря его тащил на себе?! — Отца волнует только Чанёль, второго мог оставить там, — Тао открыто подтрунивает над своим другом, прекрасно понимая, что тому нечего будет ответить на это. — Пошёл ты, — возмущается, показывая острые клыки. Последнее слово всегда будет за ним,  — к нимфам!..