***
Все, что он может делать — наблюдать со стороны. Выжидать. Прятаться. Будто на охоте: одно неверное движение, и жертва сорвётся с места и убежит. Жертва. Иронично. Он прячется за скалами, наблюдая за тем, как Чимин сидит у берега Кокитоса, прислонившись к камню, и пытается что-то сотворить. Под его пальцами из бесплодной сухой почвы тянется нежный росток, вытягивается вверх, подрагивая, но тут же опадает на землю, рассыпаясь в прах. Даже бог цветов не в силах вырастить что-то на земле царства мертвых, омываемой рекой плача. Чимин бессильно роняет руки на землю и опускает голову. Юнги может поклясться, что видел скатывающиеся по его щекам слезинки. — Я вижу тебя, — бормочет Чимин глухо. — Можешь не прятаться. Прошло много лет с того момента, как они заключили брак на водах Стикса, но особенность того, что ты бессмертный бог — то, что время бежит так быстро, что отслеживать его течение почти невозможно. Правда, сколько бы времени не проходило, Чимин так и не позволяет себя касаться. Поэтому Юнги все равно стоит поодаль, даже подходя к нему. — Ты все продолжаешь пытаться? — А ты все продолжаешь следить за мной издалека… Как впервые влюбившийся юнец. — Насчёт юнца я бы поспорил, — улыбается Юнги тепло. — Насчёт остального соглашусь. Чимин качает головой, утирает глаза тыльной стороной ладони и поднимается, расправляя темную тунику. — О, старший бог, — усмехается он. — Не говори мне, что за всю твою жизнь не было того, к кому ты чувствовал такую же любовь. Хотя погодите… Скорее, ядовитое чувство собственничества. Юнги крепко стискивает зубы, и воды Кокитоса за спиной Чимина начинают беспокойно метаться, посылая в воздух брызги слез. — Я бы все же назвал это любовью. — Правда? — Полные розовые губы изгибаются в презренной ухмылке, когда он хмурится и подступает ближе, чтобы обвинительно указать на него пальцем. — Докажи. — Как? Он один из верховных богов Олимпа. Нет ничего, что он не смог бы сделать. — Принеси мне цветок. Кроме, разве что, нескольких вещей. В подземном царстве живым не место. Все живое, дышащее, цветущее немедленно погибало, стоило ему пересечь границу. Чимин пытался — пытался поддержать жизненные силы в букетах цветов, данных ему Деметрой, как последний подарок, но даже он не мог спасти их от смерти. Не мог никто. — Ты же понимаешь, что я ничем не могу тебе помочь, — мурлычет Тэхён. — Тебе нужно идти за помощью к Деметре. Ну, или к Танатосу на крайний случай. Хотя если сам бог цветов не смог этого сделать, я сомневаюсь… — Он сказал мне доказать свою любовь, — бормочет Юнги глухо, спрятав лицо в ладонях. — Что? — Прошло несколько сотен лет, а он до сих пор не принимает меня. Не верит, что я чувствую к нему что-то, кроме желания обладать. Лицо Тэхёна смягчается, становится почти сочувствующим, и он гладит Юнги по плечу. — Надо же. Никогда не подумал бы, что владыка подземного царства пришел бы просить у меня совета в делах любовных. Ты хочешь, чтобы я попросил Эроса?.. — Нет! В этом не будет смысла. Я хочу, чтобы он пришел к этому сам. Кажется, Тэхён вот-вот готов пустить слезу умиления. — Удивительно, что делает с богами любовь, — вздыхает он. — Я не знаю, чем помочь тебе, Юнги. Даже у меня нет над таким власти. Юнги вздыхает и поднимается с каменного постамента. Идти к Деметре с такой просьбой — смехотворная глупость. Танатос? Кого ещё просить о воскрешении, если не бога смерти?.. Тэхён внезапно цепляется за рукав его угольно-черных одеяний и смотрит с блеском в глазах снизу вверх. — Я знаю, что ты можешь сделать. Ты действительно его любишь? — Да. — Веришь ему? Доверил бы ему свою жизнь? — Я бессмертный, — вздыхает Юнги. — Но да. Конечно. — Тогда я сделаю это, — улыбается Тэхён широко.***
Он прикрывает нежные лепестки ладонями, осторожно заслоняет их тяжёлой тканью одежд, потому что узнай кто, что именно он так трепетно держит в руках, могло бы случиться что-нибудь непоправимое. Чимина он находит в саду камней. Тот оборачивается, смотрит на него подозрительно, хмурит красивые брови. Все ещё не доверяет. — Я… — Юнги теряется, не зная, что сказать после этого «я», но вздыхает и пробует снова: — Ты сказал, чтобы я принес цветок. — Ты не мог сделать этого, — качает головой Чимин. — Ты же не смог, да? На его лице — волнение, такое искреннее и детское, когда он подбегает к Юнги и заглядывает в его бережно сложенные руки. — Юнги, нет! — ахает он. — Как ты… И Юнги теряет дар речи, потому что впервые за долгое-долгое видит на лице Чимина улыбку. — Пожалуйста, осторожно с ним. Цветок белой лилии осторожно опускается в раскрытые ладони, и лицо Чимина озаряет такой неприкрытый восторг, что у Юнги, как у действительно влюбленного мальчишки, замирает сердце. — Как ты это сделал? — Ты действительно хочешь это знать? — Конечно, я хочу! — восклицает Чимин. — Если уж самому богу цветов неподвластно вырастить здесь цветок, как это сделал бог мертвых? — Даже у бога мертвых есть душа, — улыбается Юнги. На красивом лице проскальзывает тень непонимания, тут же сменяющаяся благоговейным ужасом. — Нет… — Сохранишь ее? Надеюсь, ты не так сильно хочешь меня уничтожить. Достаточно ему просто сомкнуть пальцы в кулак, смяв хрупкие лепестки, и Юнги обречён. — Зачем ты сделал это? — Ты сказал доказать то, что я люблю тебя. Принести тебе цветок. Этого недостаточно? У Чимина трепещут ресницы, и он опять качает головой, поглаживая пальцами белые лепестки. Что не так? Он расстроен? Зол? — Достаточно, но… Тебе не стоило. Это же опасно. — Я доверяю тебе, — улыбается Юнги мягко. — И действительно хочу, чтобы она была у тебя. Чимин поднимает на него глаза. — Я принимаю тебя. На самом деле, я уже давно понял, что не ненавижу тебя больше, но не хотел признавать это перед самим собой. Не скажу, что люблю тебя. И вряд ли я тебя простил, но я… Я тебя принимаю. И с этими словами он прячет цветок в складки своих воздушных одежд, разворачивается и уходит. Сколько бы времени ему не понадобилось, Юнги готов терпеть. В конце концов, что такое время, если ты бессмертен?***
— Юнги! Юнги вскидывает голову, ищет глазами знакомый силуэт и вздыхает с облегчением. Наконец дождался. Чимин бежит навстречу границе между мирами мертвых и живых, его красочные одежды, расписанные цветами, развеваются за ним, а там, где ступают его босые ноги, из земли тянутся побеги травы. На его лице такая неприкрытая неомраченная радость, что Юнги до сих пор не может привыкнуть к тому, кому она адресована: что Чимин ему улыбается столь ярко, что по нему он так скучал, и что… Чимин его едва ли с ног не сбивает, набрасываясь с объятиями со всей скорости — и обнимает крепко-крепко, пряча лицо в его плече. Юнги наблюдает за тем, как медленно меркнут и опадают лепестки цветов, вплетенных в его волосы. — Я так скучал, — вздыхает Юнги, гладя его по волосам. — Эти месяцы тянулись особенно долго. Мы все еще не можем обговорить… Замолчать его заставляет Чимин, чуть приподнявший голову и накрывший его губы своими. Ладно, к тому, что Чимин испытывает постоянную потребность его целовать, он тоже до сих пор не привык. Не сказать, чтобы он был против. У Чимина губы на вкус как солнце, мед и улыбка, и Юнги с тихо вскипающим нетерпением пробует их заново, запоминая все то, от чего успел отвыкнуть за эти шесть месяцев, протянувшихся бесконечностью. Он притягивает его к себе, опускает руки на тонкую талию, стянутую затейливым поясом, и только начинает входить во вкус, как его бесцеремонно обрывают. — Обговорить что? Если вы это о нашем договоре, Владыка, то не можем. Он окончательный. Они с Чимином быстро друг от друга отскакивают, как застуканные за чем-то запрещенным дети, и одновременно оборачиваются. — Мама… — стонет Чимин, украдкой находя ладонь Юнги и сжимая ее в пальцах. — Мы же это с тобой обсуждали… Деметра, невысокая богиня в тунике, сотканной будто из одних только цветов, скрещивает руки на груди и с недовольством на лице глядит попеременно то на границу, за которую переступать не решается, то на их переплетенные пальцы. Юнги опять же чувствует себя ребёнком, которого застукали за чем-то запрещенным; но даже так он не может прекратить улыбаться. Кто бы видел его сейчас: смертоносный бог, вселяющий ужас и трепет во всех смертных и бессмертных… Едва ли не хихикает, как мальчишка. — Я и не против, — говорит он Деметре. — Я рад, что Чимин может проводить время с вами в полной мере, но я просто… Очень скучаю каждый раз. Чимин смущенно потупляет взгляд, легонько сжимая его пальцы. Деметра смотрит на него неодобрительно ещё с несколько секунд, переводит взгляд на сына и вздыхает. — Ты знаешь, что я до сих пор ужасно недовольна тем, что ты решил его простить. Однако… Я давно не видела тебя настолько счастливым. Он делает тебя таким? Чимин смотрит на Юнги, и взгляд его искрится. — Да, мама. — Ни за что бы не подумала, что благословлю когда-нибудь брак своего сына и бога мертвых, — вздыхает Деметра горестно. — Но вы в браке уже сотни лет, а только начинаете познавать радости первой влюбленности… Юнги не может оторвать от Чимина взгляда. Конечно, он тоже не думал. Странная ведь всё-таки штука — эта любовь, не так ли?