Falling in love

Дыхание стынет в воздухе, кончики пальцев на цевье ружья уже сводит от холода, слышно, как кровь шумит в висках. Вдох. Олень делает шаг и поднимает голову, и Юнги шепчет на выдохе: — На счёт три… Животное замирает, словно бы услышав его, пальцы на курках, раз, два… Хруст, раздавшийся далеко сзади, заставляет Намджуна громко выругаться, а оленя немедленно сорваться с места и унестись далеко в чащу леса. — Какого черта, — шипит Юнги, опускает ружье и оборачивается. — Он был у нас на мушке! — Что это там? Медведь? Они переглядываются. Медведь — совсем не то, за чем они отправлялись на охоту, но кому не понадобится медвежья шкура?.. — Юнги, нет, — Намджун останавливает его за локоть, когда он движется в направлении звука. — Юнги! У нас калибр не тот. — Если целиться в нужное место, все будет нормально, Джун, — отмахивается тот. — Ну же. Я не хочу уходить с пустыми руками. Юнги перехватывает ружье поудобнее, чтобы в случае чего сразу возвести его в положение готовности, и медленно бредет туда, откуда был слышен хруст. Идти на медведя просто так, без подготовки, опасно, но… Вместо темной медвежьей шкуры он видит проблеск тёмно-синего. Показалось? Он ускоряет шаг, уже не заботясь о том, как сильно хрустят ветки под ботинками, и что говорит ему в спину Намджун. Потому что не показалось. Синий-синий бархат; такого цвета небо сразу после заката или лепестки барвинков, уже начинающих отцветать. Отрез ткани несколько метров будет — мать наверняка обрадуется, принеси он такую вещь с охоты. Правда, с близкого расстояния можно разглядеть больше деталей: то, что ветки кустов и низких деревьев обломаны сверху вниз, и что из-под края ткани торчат золотые локоны. — Джун! — вскрикивает он и срывается на бег. — Тут человек! Ружье отправляется на землю, а сам он опускается на колени, совершенно забыв о безопасности, и отодвигает край бархатной ткани. И теряет дар речи. Это юноша — совсем ещё молодой, кажется; у него не волосы, а чистейшее золото, а под ровной полупрозрачной кожей словно переливаются жидкие звёзды. Он похож на ангелов, как их изображают на церковных витражах. Юноша хмурит брови, изгибает губы капризно, а его закрытые веки трепещут так, словно он вот вот их откроет. Юнги не успевает даже решить, стоит его будить или нет, как он тянется к нему, сворачивается в клубочек и льнет, как будто стараясь быть ближе к теплу… Конечно, ему холодно, дубина, — думает Юнги. — На дворе ноябрь, а он, кажись, в одном только полотне из тонкого бархата. Так или иначе, он стягивает с себя плотную шерстяную накидку и кутает в нее юношу. Морщинки между бровями разглаживаются, аккуратные пальцы хватаются за ткань, и Юнги наблюдает за этим со смешанными чувствами, не понимая что ему делать. — Это что? Юнги поднимает на Намджуна глаза — тот смотрит на свернувшегося калачиком парня со смесью ужаса и удивления. — Я бы сказал, кто, — говорит Юнги негромко. — Ты думаешь, это человек? Юнги пожимает плечами растеряно. Все на это и указывает, если бы не кожа с переливающимися под ней золотинками. Он такого никогда не видел. — Вопрос получше: как он вообще тут оказался? Спящим тем более. — Юнги, может… Оставить его и уйти? А то мало ли что случится. — Тебе что, мама сказок не рассказывала? Как ту, где крестьянин не помог фее, когда она попала в сети, а потом у него пропал первенец? — Фея?.. И они оба застывают, потому что юноша потягивается, вытягивая голые руки и тут же пряча их в накидку, и бормочет: — Я вас слышу, вообще-то. — Ты кто? — задаёт Намджун самый логичный в такой ситуации вопрос. Ответа приходится ждать с полминуты, пока из-под накидки не показывается маленькая ладонь, указывает куда-то наверх и снова исчезает под тканью. Юнги и Намджун смотрят вверх, как по команде. Там — только утреннее предрассветное небо и верхушки елей. И много обломанных веток, словно бы… — Ты упал оттуда? Ответом на это служит «м-м», приглушённое тканью накидки, и они опять переглядываются. — Это мне ничего не говорит, — вздыхает Намджун. — Юн… Юнги! Ты что делаешь? — А на что это похоже? Возьмёшь мое ружье? И сумку, пожалуйста. Он подхватывает юношу на руки. Тот этому никак не помогает, все так же кутаясь в накидку и свой синий бархат, как гусеница, и ещё долго пытается найти удобное положение. Благо, он совсем лёгкий, потому что нести кого-то по лесу — задача той ещё сложности. — И что ты собираешься делать? — вздыхает Намджун, подбирая с земли охотничье ружье. — Небось, домой к себе потащишь? — На первое время — да. Нe лето на дворе, как-никак. Холодно. Полные губы растягиваются в улыбке, и Юнги вниз уже старается не смотреть. В ответ на это Намджун только качает головой, закидывает вещи на плечи и уходит чуть вперёд. — Слушай, — бормочет Юнги негромко, обращаясь к юноше на его руках. — Ты можешь обхватить меня за шею? — Нет — Голос мелодичный и звонкий, все ещё слегка капризный. — Замерзну. Юнги вскидывает брови. — Ладно, обойдёмся. Намджун оборачивается, усмехаясь, и Юнги шикает на него. И так неловко. Его дом стоит на самой окраине деревни, да и утро совсем раннее — поэтому не находится зевак, которые бы вышли поглазеть на него, вернувшегося с охоты без добычи, но с кем-то диковинным на руках. С Намджуном они расходятся, и только тогда, в полной тишине, Юнги спрашивает: — Так кто ты всё-таки? Раз с неба упал? Тот открывает глаза — они у него голубые-голубые, как полевые васильки, — и почти шепчет, глядя на него: — Упавшая звезда. Загадывай желание.