Звучание наших аккордов

      Ближе к вечеру, когда небо затянулось тучами и всё вокруг было в чуть синеватых оттенках, поезд подошёл к станции района Тиёда, которую жители Японии величественно именуют «Ворота Токио». Пассажиры вокруг заметно засуетились, доставая с полок вещи, одеваясь. Кто-то только просыпался и в непонимании, спросонья судорожно вертелся, вкрадчиво вглядываясь в окна, дабы примериться, сколько им осталось ехать. Другие сразу же взяли свои мобильники и быстро начали строчить SMS, звонить своим родственникам, друзьям — людям, явно заждавшимся их. Сузуки Азуми не относилась ни к одной из этих типов людей. Она спокойно сидела, чуть прикрыв глаза, и мечтала поскорее выйти на свежий воздух, ощутить прохладу осенней городской ночи. К тому же девушку порядком укачало, а приторные духи одной сидящей рядом пожилой дамы, вероятно, вылившей на себя если не флакон, то большую его часть, слишком сильно чувствовались чутким гульим носом, отдавая своим «великолепием» в голову, отчего та уже начинала гудеть.       В целом, поездку нельзя было назвать удачной. Рядом сидящая женщина постоянно вертелась из стороны в сторону, будто кого-то судорожно искала, постоянно наступая девушке на ноги, не удосужившись даже извиниться. За четыре часа поездки мужчина напротив уже «просверлил» несколько дыр в теле пристальным взглядом, тем самым заставляя Сузуки краснеть и ёрзать на месте, ощущая некий дискомфорт. А когда под конец кого-то, по всей видимости, стошнило, распространяя довольно-таки не самый приятный запах, девушка мучительно выжидала, когда уже наконец сможет выйти с этой каторги.       Ждать долго не пришлось. Как только поезд остановился, Сузуки одна из первых поспешила покинуть его, слегка подталкивая пассажиров, пытаясь протиснуться, пропихивая их вперёд. И, взойдя на перрон, судорожно начала глотать холодный воздух, будто задыхается, борясь за каждый глоток кислорода. Головная боль начала медленно рассасываться, приступ тошноты — отходить. Длительные, да и короткие поездки давались ей всегда нелегко.       Отдышавшись, девушка не спеша оглядела местность вокруг себя, подмечая не слишком удачный расклад событий — слишком много народу, что вряд ли сыграет ей на руку при любых обстоятельствах. За исключением одного… но его лучше не брать в голову.       Внимательно, вчитываясь в выражения лиц каждого, девушка тщательно пыталась разобрать, кто из всей этой толпы мог оказаться её милой доброй тётей, проявивший признаки альтруизма в как раз-таки очень и очень подходящий момент, в глобально не подходящий возраст, но в буквальном смысле в очень выгодное время.       Недалеко от неё, буквально в нескольких метрах, стояла полная, небольшого роста пожилая женщина, от одного своего вида излучавшая тепло палящего зенитного солнца. Её короткие седые волосы, несмотря на сильный ветер и недавно прошедший дождь, ничуть не колыхались и отнюдь не были мокрыми. Карие, мутные старческие глаза были сильно прищурены и смотрели куда-то вниз, отчего их цвет можно было только предполагать. На ней было тёмно-розовое платье в пол, милая шляпа с цветочком того же оттенка с лентой, подвязанной под подбородком, дабы в сильный ветер она оставалась на месте. Женщина вертела головой, с энтузиазмом вглядывалась в прохожих, пытаясь определить, кто из них её племянница. Наконец, заметив на себе долгий поистине недоуменный взгляд таких родных и добрых зелёных глаз, Кие Мурамацу медленно, спокойным и размеренным шагом пошла в сторону Сузуки.       Когда женщина вплотную подошла к Лисе и улыбнулась ей, девушка успела заприметить немаленькую разницу в росте — она была выше тёти на две головы, отчего было до жути неудобно смотреть на человека старше сверху вниз. Неотъемлемое желание склониться в три погибели, чтобы заглянуть ей в лицо и не смущать старушку, которая, к слову, кажется, даже и не думала стесняться. Нервно теребя край рубашки, чуть потея от смущения и долгого угнетающего молчания, Сузуки на выдохе, запинаясь, быстро проговорила:       — Здравствуйте. Я С-сузуки Азуми, — нервная улыбочка, старающаяся излучать неподдельную радость и искренность. — А вы прекрасно выглядите, — на выдохе кинула она, кивнув, не до конца соображая, какую глупость только что непроизвольно сморозила.       Когда до Лисы дошла суть того, что она только что сказала, и как, когда до ушей дошёл звук сдавленного смешка Кие, Сузуки раскраснелась, как спелый помидор, и сильнее смяла края рубашки, пробубнив тихое мирное: «Простите».       — Ничего, я всё понимаю. Вся в маму — такую же стеснительную и добрую, неспособную на ужасные намерения, — её лицо приняло задумчивый вид. Сузуки растерянно, с лёгким стыдом наблюдала за её морщинистым лицом, предугадывая, на сколько же лет она старше её матери. — Я рада видеть тебя, Сузуки. Я — Кие Мурамацу, можешь называть меня просто Кие, — доброжелательно продолжала она. Уголки губ женщины чуть заметно приподнялись, указывая на дружелюбный расклад ситуации. Нельзя было предугадать, сколько ей на самом деле лет, но выглядела она поистине молодо, мило, словно расцветший цветок лотоса.       Сузуки чуть успокоилась, прибодрилась, ощущая, что ситуация под контролем, в её руках. Мило болтала с тётей о жизни, о бывшем, не самым лучшем доме, вспоминая всё в великих не самых лучших одиозных подробностях, о всех муках, которых ей удалось пережить, и не забыла упомянуть о жестоком следователе, преследовавшем её уже довольно длительное время, но в какой-то момент неожиданно прекратил охоту и залёг на дно. Лиса вполне успешно умолчала о почтальоне, предполагая, что, коль тётя его послала, ей известен этот тип.       Когда девушка уже в конец расслабилась, обговорив основные моменты, которые вполне могли быть услышаны посторонними без особого риска, собираясь покинуть это место и поскорее добраться до дома, сомнительная личность в капюшоне худи сильно толкнула её, задев локтём куда-то в бок, до боли в характерном месте, отчего Сузуки едва устояла на ногах, пошатнувшись. Девушке на миг показалось, что незнакомец что-то подкинул в чемодан, но не придала этому ровным счётом никакого значения, решив забыть об этом нелепом недоразумении и не поддаваться провокациям, стремившимся испортить её прекрасный вечер — в конце концов, не её же прероготива.       Сузуки не спеша, прогулочным шагом направлялась в сторону своего нового дома, прихватив под руку тётю и неся в одной руке нетяжёлый чемодан — вещей было немного, а необходимых — единицы. Кие увлечённо о чём-то говорила, показывая рукой на очередную достопримечальность, торговый центр или ещё что-то, сопровождая свою речь обильной жестикуляцией, однако, заметив, что девушке это более чем не нравится, умерила свой пыл, но гологолить не перестала. Азуми пыталась отвлечься от мыслей, вникнуть в смысл разговора и запомнить хоть капельку той информации, которую ей пытаются донести, свято веря, что подобное когда-нибудь пригодится. Выходило тщетно.       Вновь задумавшись о чём-то своём, явно не подходившем теме, о которой сейчас так увлеченно толковала Кие, Сузуки не заметила камень на дороге и, чертыхнувшись себе под нос, упала на землю, с силой прокатываясь по ребристой дороге, до крови и боли раздирая колени, локти и подбородок, мысленно проклиная всё, на чём свет стоит, и даже больше. Недовольно сидя на асфальте и бурча себе под нос о неуклюжести, она увидела объект своего невезения — аномальных размеров камень — со злостью откинув его куда-то далеко и безуспешно пытаясь приподняться. Тётя уже достаточно далеко ушла, всё так же продолжая говорить об очередном архитектурном строении, видимо, настолько увлеклась, что даже позабыла о своей племяннице, валявшейся, как мешок с картошкой, на земле.       — Чёртово везение, — прошипела она, пытаясь подняться. Не то чтобы это было довольно сложно, но пощипывание на коленях и запоздалая отсталая регенерация не могли не доставить дискомфорт.       Благо, всё происходящее было неподалёку от кафе, в котором работал заботливый персонал. Мигом выбежавшая откуда-то слева тёмноволосая, с короткой стрижкой девушка помогла Азуми приподняться, поддерживая её за талию и ведя по направлению к кафе, на ходу давая наставления, заявляя что-то о неуклюжести и бестактности, с которой Сузуки и так готова согласиться. Если правильно соотнести её болтовню про возраст, который, по её словам, меньше ее, и рост, а девушка она миниатюрная, то можно сделать вывод: ей не более шестнадцати лет. Однако рассуждала как взрослая, а лицо выражало некую серьёзность, злобу, холод, беспринципность. Равнодушие к происходящему и отверженность от тех поручений, которые ей дают.       — Не стоило бы… Всего лишь царапины, я и сама могу идти, да и к тому же не могу вас понапрасну задерживать… — обеспокоенно заговорила Сузуки, смущаясь слишком колоссальному вниманию в её сторону и боясь, что у девушки могут вычитать из зарплаты прогуленные рабочие часы.       — Тс… Не надо оспаривать мои решения, — девушка повернула голову как раз в тот момент, когда подул холодный порыв ветра, приподнимая чёлку синеволосой, открывая закрывавшей ею глаза, раздражённо сверкнув ими. По спине прошёлся неприятный холодок, заставляющий Сузуки съёжиться под его напором, — официантке не мешало бы пойти в инквизиторы — цены бы ей не было! — Пройдёшь с нами, уж больно ты заинтересовала босса издали. Не подумай, стала бы я тебя бескорыстно приглашать, больно ты нам сдалась.       Сузуки искоса глянула на тётю, неподалёку наблюдавшую всю эту масляную картинку, странно улыбающуюся во всю свою акулье-миленькую улыбочку, умиротворённо прикрывая узкие глаза. Старушку вся эта ситуация веселила и никаким образом не вызывала подозрений, будто здесь нет ничего особенного — ну, подумаешь, твою племянницу, впервые видевшую в город и встретившую родного человека, уводят в неизвестном всем направлении. Всё обыденно.       Кие заботливо помахала, кивая и жестом указывая следовать за темноволосой неприязнью. Её ничуть не смущало, что Сузуки только что украли из-под её заботливого многоголосного крыла, прерывая информативную и не менее увлекательную лекцию о городе, уводя в сторону какого-то кафе в сопровождении неизвестной странной официантки, что почти на голову меньше самой девушки. Жестом указав на телефон, врученный ею ещё на вокзале, она поспешила отчалить с места преступления, дабы не мозолить глаза своей недоуменной племяше. Однако та была не просто в растерянности, а, скорее, в ярости, стремившейся потоком лавы обрушиться на несокрушимую родственницу, сейчас преспокойненько идущую с глаз долой. «Твою ж дивизию!» — её, Сузуки Азуми, в первый день пребывания в городе кинули. Уединили с тираном глаз на глаз.       «А казалась доброй, зараза», — мысленно закатила глаза Лиса, относя это к недружелюбной девушке, оставаясь на людях всё с таким же невозмутимым лицом, припустив вниз глаза, будто бы оскорбилась подобным поведением со стороны и пригорюнилась. А ведь народу и впрямь верится подобным уловкам. Глупые, забавные куски мяса, шатающиеся на глазах день и ночь.       — Тоука, — представилась ей девушка, хватаясь за ручку двери и притягивая ту к себе под недоуменный взгляд Сузуки, удивлённой таким быстрым приближением к сию заведению. Девушка даже из транса выйти не успела, как оказалась втянутой в какую-то авангарду. — А тебя как?       — С-сузуки. Сузуки Азуми, — наигранно покраснела она, создавая впечатление скромняшки, не способной заботливо расчленять людей, нежно фасовать их лакомые кусочки в спортивную сумку, перебирая внутренние органы, длинными тонкими пальцами отщипывая бархатную, растворяющуюся во рту кожу, растягивая всё это удовольствие и игриво разливая себе вечерами кровавое бодрящее вино. Ах да, к тому же все эти манипуляции девушка любила проводить с детьми, брошенными где-нибудь в подворотне непутёвыми родителями, или типичную молодёжь до восемнадцати лет (их плоть вкуснее и сытнее, а кровь менее густая), ведущую крайне разгульный образ жизни. Но это не та информация, которую стоит разглашать всем подряд, включая первых попавшихся.       Негостеприимная спутница шагнула вперёд внутрь, приглашая пройти за собой. Сузуки, нацепив на себя милую скромную улыбочку, завалилась следом, ступая на мягкий, скромно и одиноко лежащий коврик мягкого ворса. Оказавшись внутри, она сщурилась от бившего в глаза света, попутно прикладывая ребром ладонь ко лбу, создавая таким образом своеобразный козырёк, помогающий своевременно адаптироваться в чересчур светлом месте.       Носом сразу же уловила запах кофе, варящегося в турке, приятным благоуханием распространившегося по периметру всего кафе. Несколько посетителей лениво повернули головы, заинтересовавшись приходом нового. Скользнув глазами по Сузуки, разглядели на ней буквально все мелочи: каждую выемку на лице, все, пускай даже незначительные складочки на одежде — и снова опустили головы вниз, наслаждаясь приятно пахнувшим кофейным напитком.       Девушка отвела взгляд с навязчивых посетителей и осмотрелась вокруг: телесных, мило приглушённых тонов стены, недавно покрашенных, судя по лёгкому, едва чувствующему даже гульим носом запаху фенола. На них развешены несколько картин, на которые девушка не спешила заострять внимания, так как в искусстве — полный ноль. Подобная живопись не воспринималась Сузуки как нечто великолепное. К рисункам талантов она была поистине равнодушна, считая это простым «каля-баля», хотя и готова была признать, что их мастерство впечатляет.       Ровными досочками, без каких-либо пробоин лежал паркет, легонько скрипнувший под весом худышки Сузуки. Тут же несколько столов идентичного цвета, хаотично расставленных в небольшом помещении, за которыми уже сидели несколько посетителей, увлечённо болтая о чём-то. Барная стойка, за который неприступным столбом возвышалась статура молодого, накачанного мужчины с седыми от прожитых не самых лучших, по всей видимости, дней, волосами. Лиса уже начала чувствовать выходящую изо рта радужную пену и нависшие над глазами розовые очки, но вовремя себя одёрнула, ловя на мысли, что пора бы уже что-то делать с темой личной жизни, которую она не хотела бы затрагивать ближайшие месяцы, но, видимо, придётся. Животные инстинкты организма требуют сиюсекундного укрощения, а ждать эти ребята не привыкли.       Внутри царила атмосфера настоящего уюта, приятно согревающего душу и ложащегося на сердце приятной пеленой счастья. За молодым человеком — несколько столовых приборов и всевозможных баночек, скляночек с разнообразным содержимым, а также порошочки и прочие пряности, о которых Сузуки едва ли что-то мыслила. Разве нужны эти знания истинным гулям?       На ум сразу же пришла мать, любящая неустанно повторять, что им, гулям, коим она сама не являлась, следует обязательно вливаться в общество посредством внедрения в их культуру, образ жизни, увлечения, и не забывать о готовке, которую они выполняют каждодневно, способе приготовления блюд, которыми люди питаются. Девушка чтила свою гулью натуру и не любила, когда мать указывала ей, как лучше поступить в плане человеческого общества (а в остальном её советы очень даже дельные). Не слушала, когда та рассказывала о них, поясняла, какие блюда они любят и какое общение предпочитают. Однажды Кин посоветовала ей завести подругу-человека и даже нашла маленькую девочку-соседку, с которой та охотно подружилась. Сузуки искренне попыталась отвлечься, хотела попробовать, но хватило её ненадолго. Не прошло и недели, как девочку объявили в розыске, а на деле покоилась она уютно в набившемся до отвала животе Сузуки. Возможно, именно после этого случая девушка взглянула на детей другим взглядом: они достаточно питательны и набивать ими животы — одно удовольствие; кожа лоснится, гладка на ощупь, а кости такие упругие и широкие, что грызть их вместо леденца очень приятно. И её аспекты не смогла переубедить даже любящая мамочка: девочка ела лишь детей и шкетов, считая их деликатесом, упрямо отказываясь брать в рот что-то другое.       Но не только радостное известие её ждало, ведь за счастьем сразу же следует другое несчастье: подозрения о пропавшей пали на семью Азуми. И полицейские, желающие самостоятельно разобраться с заданием и получить хороший гонорар, бесследно исчезали. А когда дело дошло до следователей, любящих поверять всё на деле и сразу же, секрет медленными продвигами был раскрыт: они — гули. И штурм дома был назначен в тот день, совпавшим с её Днём рождения, — двадцать девятым мая. Итоги были плачевны: девочка осталась сиротой.       Сузуки считала людей лишь источником пищи, не более, однако очень любила свою мать и ни за что не желала ей зла. Пускай она и человек, но она не такая! Кин никогда бы не причинила зла им, гулям. Она ведь и сама была почти такая же… душой она была точно не человеком. Наивная, добродушная особа, такая чистая женщина, и как только её угораздило связаться с гулями, да ещё и забеременеть от него, от Ясуо, пойти на риск для своего здоровья, но выносить плод. Сузуки уважала родительницу, но всегда говорила себе, что никогда не станет на неё даже похожей. Ни за что ей не быть чёртовым ангелом, несущей странные добрые проповеди о мирной жизни гулей и людей. Однако у этой доброты тоже есть свои плюсы! Кин однажды промышляла убийством не одного десятка людей, себе подобных, чтобы спасти раненого мужа, не способного самостоятельно охотиться. Может, за это её и убили, когда правда всё же всплыла, но до последнего не верили, что этот невинный ангел способен на подобное. Наверное, именно поэтому её дочь, Сузуки Азуми, поклялась себе нацепить на всю жизнь вуаль скромной, добродушной и сострадательной девушки, способной к эмпатии и альтруизму, какой была её любимая покойная Кин. И по сей день это идёт успешно, лишь кто не догадался.       Сузуки широко раскрыла глаза, поражаясь своей задумчивости и глупому виду со стороны, несколько раз похлопала густыми рыжими ресницами — хлоп-хлоп — и с силой, до головокружения и тошноты, потрясла головой, прогоняя заносчивые мысли, нещадно, словно вирус, проникающие в её голову.       Понимая, что, возможно, вызовет подозрение у хитро прищурившейся тёмноволосой девушки, Сузуки повернула голову влево и без всякого удивления увидела Тоуку, закончившую с переодеванием формы. И сейчас, нахмурившись и держа в одной руке поднос с горячим кофе, девушка наблюдала за Сузуки, которая с приоткрытым ртом и широко распахнутыми глазами лицезрела открывшийся ей вид сего притягательного кафе, погружаясь в какие-то думы.       — Долго ещё ворон считать будешь? — не выдержала та и задала ей характерный риторический вопрос, на что Сузуки импульсивно отозвалась: «А?», а затем нахохорилась. — Эй, я к тебя обращаюсь, недотрога. Долго ты собралась Йомо прожигать? — недовольно приподняла она бровь, будто бы девушка сейчас совершает нечто запретное. А ведь у неё и в мыслях не было!       «Так вот как его зовут, — Сузуки инстинктивно улыбнулась, несколько раз про себя произнося имя мужчины. — Йомо, значит. На тебя я смотрела, когда думала совсем о другом?» — усмехнулась.       — Эй, Сузуки, — с силой тряхнула Лису за плечи. — Перестань пялиться на нашего бармена. Он тебе не по зубам, — в этот момент Тоука, не подрасчитав силу, слишком сильно, злобно толкнула Сузуки, отчего та едва удержалась на ногах, покачнулась, а затем и вовсе, случайно впопыхах ухватившись за рукав Тоуки, ни чуть не грациозно завалилась назад, потянув за собой и Тоуку. — Чёрт, — успела крикнуть она, насылая про себя кучу проклятий, написанных разве что в каком-нибудь талмуде.       Весь работающий персонал разом обернулся, мечтая запечатлеть в своих дебрях сознания скромное зрелище в виде лежащей снизу Сузуки, на которой сверху распласталась милая официантка, расположившая руки по бокам от головы девушки, случайно зарывшись в спутанные их кудри, всем весом тела приколотив её к неприятно скрипнувшим в ответ доскам. Расплескавшийся кофе намочил спину рыжеволосой, обжигая её, но она упрямо игнорировала боль, наблюдая за объектом, порождающим глубокий интерес. «Интрижки! Как же люблю их». Губы Тоуки, расположившиеся всего в нескольких сантиметрах от Лисиных, насылали кучу нечленораздельных проклятий в сторону девушки, лежащий под нею. Широко распахнутые от недоумения и быстро сменившийся обстановке тёмно-синие глаза официантки смотрели в хитро прищуренные, с искушением и знанием дела в них отражающихся изумрудные ока рыжеволосой, которые так и притягивали к соитию.       Зло прикрикнув на Сузуки, Тоука убрала правую руку от рыжих прилипших волос девушки, недовольно фыркнула, прожигая в той дырку взглядом. Оперевшись о пол левой рукой, девушка попыталась с корточек подняться в полный рост и уйти от рыжего горя, однако того не произошло. Поскользнувшись на разлитом кофе, она с ужасной волной нецензурной брани свалилась на Сузуки, предварительно прокручиваясь в воздухе юлой. Рыжая тут же прошипела ей на ухо заготовленную речь, в точности повторив каждое слово, сказанное когда-то ей насчёт неуклюжести. Тоука, открыв с силой зажмуренные глаза, как только услышала слабый девичий писк, уставилась на сложившуюся обстановку, едва сдерживая невозмутимый вид и типично сложившийся укоренённый покерфейс. Правая рука легонько сжимала грудь Сузуки, в то время как левая весьма удачно расположилась на её ягодице, с болью прижатая всем весом хрупкой на вид дьявольской рыженькой. Сама Тоука торжественно восседала верхом на Сузуки, отчего та запунцовела, протянув руки к плечам тёмноволосй и чуть потрясая за них.       — Эй, ты чего сникла? — чуть хохотнула она, всё ещё продолжая краснеть. — Всё ведь не так плохо, правда? — не взирая на боль в пояснице и до безумия мешающую руку Тоуки на своей ягодице, девушка приподнялась на локтях и заботливо заглянула в тёмные удивлённые глаза. — Ну же, улыбнись, — легонько целует в уголок губ, довольно щурясь от сложившейся ситуации. «Будет не очень красиво, если кто увидит, но это же забавно. Довести её — вот лучшее достижение».       «Хорошая игра для хорошо настроенной на интриги девочки, — задумчиво протягивает она про себя, удивляясь собственному поведению. — Тоука, детка, держись. Выдержка тебе сейчас не помешает».       Тоука грубо откидывает её руки, с силой толкает на тяжёлые лакированные доски, пренебрежительно вытирая руки о подол формы от липкого, слоем застывшего на руках кофе, заодно избавляясь от ощущений касания рыжей, таких мерзких, противных и… лживых. Девушка резко, по-спортсменски встаёт, аккуратно обходит лужу стороной, удачно проходя в удобное свободное место справа, и под удивлённые взгляды окружающих с силой толкает в бок Сузуки, отчего та болезненно стонет, держась за него, но не спешит вставать.       — Поднимайся, убогая, — ворчит она. — Слишком много внимания на себя акцентируешь. У нас так не положено, — девушка наклонилась, собираясь вновь нанести удар, но в этот раз посильнее, спровоцированный неординарным поведением посетительницы, но почему-то её кулак не доходит до сжурившегося, приготовленного к принятию на себя новой ноши удара, лица. Вместо этого Тоука недоуменно оборачивается, глядя на объект, помешавший довести дело до конца. — Эй, зачем? — её голос смягчился, но взметнулся, удивлённо дёрнулся вверх, будто ей запретили не избить человека, а по меньшей мере пригласить его на чай.       — Тоука, — спокойный, размеренный голос заговорил так слащаво, настолько приторно и успокаивающе, что с лёгкостью послужил бы лучшим успокоительным. Ромашковый чай в сравнении с ним был бы лишь самым простым напитком. Неудивительно, что это тембр подействовал на неё так… гипнотизирующе. — Мы в общественном заведении, не в притоне, чтобы ты так на неё кидалась, — уголки его губ едва заметно приподнялись. Тоука хотела было вновь вступиться за себя, сказать что-то о том, что Сузуки первая начала весь этот абсурд, но бескорыстный прищур старческих глаз, одобрительный жест и лёгкий хлопок по плечу поумерили её пыл, оставив от него лишь лёгкий огонёк в глазах. — Я всё понимаю, но отнесись к нашей новенькой чуть проще, — «Новенькой? Чего?» — выражение Тоукиного лица так и кричало громким недоумением и недовольством, будто бы даже босс её предал. Очередной немой жест отозвался у Тоуки в сознании как «Стоп! Не время импульсивных поступков!». — Я Йошимура, — оглядев растерянный вид Сузуки, прибавил мужчина, обращаясь уже к ней, однако девушка его не услышала. Лишь где-то в отголоске сознания закрепилось имя «Йошимура».       Только сейчас Сузуки подняла голову, пытаясь сфокусировать взгляд на человеке, спасшим её никчёмную, маленькую и соизмеримую жизнь. Долго зрение подводило, расстраивая его хозяйку до неимоверия, однако всё же расплывчатое пятно собралось в кучку, предоставив лицезреть пожилого мужчину, лицо которого искажала сотня морщинок. Казалось, они ему и не мешали, не портили его свежее, полное бодрости лицо, а лишь украшали, придавали ему определённый шарм. Но всё же значительно выдавали возраст. Седые волосы, аккуратно зачёсанные назад, без всевозможных взбитостей. Хитро прищуренные глаза, в которых при одном неловком взгляде рыжеволосой вдруг проблёскивает красноватый, приятный и до жути знакомый огонёк. Тёплая, ласкающая взгляд, дружелюбная улыбка, натянутая до ушей. Весь его вид излучал нечто родное и благородное, бодрящее и дружелюбное… Было желание встать, приобнять старика, по-дружески похлопать по спине и пробормотать тихое, едва слышимое: «Спасибо», относящееся ко всему и сразу.       Сузуки сознательно повторила про себя весь его диалог, уцепившись за фразу «наша новенькая». Рассудок здраво твердил ей, дабы она подробнее об этом расспросила, разузнала, с каких это пор её без всякого ведома принимают на работу, но всё же, не успев подумать, девушка сухими, обветренными губами твердит неосознанную фразу:       — Так вы гу… — и тут же оказывается прервана, так как кулак, намеревавшийся полететь в неё ещё пять минут назад, вдруг оказывается в нужное время в нужном месте, с пронзительным шумом ударяя её по губе, оставляя на ней болезненное послевкусие. Сузуки случайно закусывает щёку, приглушённо вскрикивая, дабы не выглядеть жалкой. Голова с хрустом поворачивается влево, кровь, ровной тонкой струйкой стекающая из губы в следствии удара, капает в коричневую лужицу кофейного, ранее пролитого напитка, смешивая, разбавляя его новым ярким цветом. Девушка морщится от боли и заботливо прислоняет ладонь к ране, оставшейся после удара, круговыми движениями массируя её. Слизывает кончиком языка кровь, идущую из губы, чувствуя металлический привкус во рту. Что ж, заслуженно и честно. Непозволительно трепаться о таком в обществе.       — Ротик прикрой, милаш, — недовольно кидает Тоука и отворачивается. Глупая рыжая вездесущая девушка не на шутку выбесила её. — Я за шваброй, босс, — кивает на всё это кроваво-коричневое недоразумение и делает несколько шагов вперёд. Эхом раздаётся цокание её небольших каблуков. Шумный народ, которого сегодня, в последний понедельник сентября, чересчур много, то с удивлением провожал её, подмечая, что очень выгодно пришли и не зря стали свидетелями столь милой окантовки девушек, то с восхищением разглядывал её, намереваясь завести какие-нибудь отношения с этой дамой. «Вот же глупые. Упаси Боже кому-нибудь связаться с этой барышней», — задумывается Сузуки, наученная горьким опытом.       Громкий цокот приостанавливается, взгляды людей-посетителей въедаются в одну точку, останавливаясь на стройных ножках бунтарки, не спеша двигаться дальше. Кто-то шумно выдохнул, разбавляя в миг сложившуюся тишину. Девушки, сплетнячищееся и сидящие за соседним столом, вдруг замолкли, поддаваясь абстракту сложившейся ситуации. У мужчины, сидящего за последним, самым дальнем столом, от напряжения на скулах заиграли желваки. Несколько официанток, работающих всего второй день и без конца сменяющих друг друга (так как не способны правильно выполнять свою работу), застыли на месте. Йомо, занятый делом, на мгновение отвлёкся, чтобы перевести взгляд на объект удивления и замешательства, однако, удостоверившись и соотнеся факты, вновь окунулся по шею в работу, привыкший к подобным выходкам. С шумом выпала у одной из смазливых официанток тарелка, отчего той, как и всем предыдущим, грозит увольнение. Кто-то цокнул, другой — присвистнул, третий — подбоченился. Сузуки шумно сглатывает, чувствуя, как паника медленно накатывает на неё, как бы твердя: «Ну что ж, твой пиздец пришёл, котёнок». Заметив на себе взгляд управляющего, спокойный и безмятежный, она чуть успокаивается, но терять бдительность не к месту: это уже усвоено, понято и принято. Регенерация уже, незаметно для других, идеально выполнила свою работу — раны залечены, но всё же забыть о себе не позволяют. Слишком уж непоправимый след они оставили на самолюбие девушки.       Мигом сложившаяся тишина вдруг вновь начала наполняться звуками, успокаивая и без того напряжённую Сузуки. Девушка даже начала жалеть о том, что пожелала завертеть какую-нибудь авантюру, так как с этой официанткой, холодной и жестокой, шутки плохи.       Однако самым шумным среди этого бедлама и его скромной причиной была Тоука, вмиг остановившаяся. Недавняя тишина — следствие наблюдения за нею всего составляющего кафе. «И почему её только до сих пор здесь держат? Она ведь объект всеобщего наблюдения и запугивания. Скоро по её поведению начнут погоду предугадывать. Куда правдивее метеостанций будет», — чуть ли не в слух вырывается у Лисы. Со скрипом каблуков об идеально вычищенный пол Тоука эффектно оборачивается, прямо как в Американских ужастиках, и со скрежетом в зубах произносит:       — Босс, — выражение её лица не предвещало ничего хорошего и добром закончившегося. «Хотя, чего это я? Испугалась? Да она сама по себе дьявол во плоти. Хорошим и добреньким тут ничего не веет», — подумайте, прежде чем принимать бездарность к нам. Пожалуйста, хорошо подумайте, — холодно выдавила, а затем вновь продолжила свой путь под любопытные пожирающие взгляды и шушуканья многочисленных поклонников и не менее большой толпы ненавистных баб, стремящихся осквернить всё на своём пути, будь то красиво или гадко.       «Едрит Мадрид. Это она про меня? Ей на вид-то годочков пятнадцать. Куда такие жизненно-вопиющие размышления? Да я ей накостыляю при первой же возможности! Коротышка! Ну-с, киска, посмотрим, кто тут бездарность».       — Хорошо. Обязательно, Тоука, — голос управляющего спокойный, добрый, но от девушки не скрылась его малейшая раздражённость. Посмотрев на неё с укором, а затем, развернувшись, тем самым поставив точку в разговоре с официанткой, переведя взгляд на Сузуки, он всё же поинтересовался: — Надолго ты в Токио?       Сузуки изобразила гримасу задумчивости, действительно уйдя в размышления: «Тётя ничего не говорила про сроки моего пребывания в городке огней, но зарекалась, что разрешит мне остаться тут уж очень надолго, насколько оно потребуется. В любом случае, идти мне некуда, так что могу считать столицу Японии своим домом».       — Навсегда, — тут же заявляет она, ничуть не смущаясь подобному заявлению. Не выкинет же тётя свою родственницу на край света в захолустье, откуда она родом, правда ведь? — Я планирую задержаться здесь ещё на долгие годы, — улыбается той самой улыбкой, способной смести с гордого спесь, с любопытного — заинтересованность, со злого — раздражение и ярость, а с добряка — бдительность.       Старик с интересом заглянул в её зелёные хитрые глаза, которые девушка всегда старательно прячет, как бы доказывая, что, нет, они врут, а я, Я (!) — скромная, милая, маленькая девочка. Невинный ангел с волнистыми рыжими волосами — и только! Но, как говорят, глаза мои — зеркало моё, что, определённо, подходит милашке Сузуки. Он проницательно, как бы сквозь тело, через внутренности и всё слагаемое организма, невзирая на стену, которую девушка кирпичиками выстраивала, дабы загородиться от подобных взглядов, рентгеном просвечивающих её, всматривался, а затем отвёл взгляд. Тут и так всё понятно. Для опытного, повидавшего всё гуля нет ничего сокровенного.       — Присаживайся вот на то свободное место у окна, — указал рукой предложенный столик. — Располагайся как дома. Пока что можешь, — хитрая улыбка тронула его морщинистое лицо. — И зайди ко мне, как отдохнёшь, пожалуйста. Нам есть о чём потолковать, — только Йошимура развернулся на все чёртовы сто восемьдесят градусов, как девушку тут же прошибла мнимая заинтересованность места встречи. Её лицо прошиб немой вопрос, который даже в полуобороте был замечен зорким глазом босса. «Вот кто гуль, так это он! Всё, чёрт, видит!» — Второй этаж, Тоука объяснит, — отвечает он ей, кивком головы указывая куда-то вверх. «Ага, она-то уж точно объяснит». Не останавливаясь, он продолжил свой путь восвояси — то есть, на верх, на второй этаж.       Девушка провожает его взглядом, наблюдая за всеми строгопоследовательными действиями, а после засыпает его спину немыми проклятиями: «Он что-то заподозрил».       Устало громко вздыхает, когда управляющий удалился так далеко, что его спина незаметна даже вооружённым глазом, под биноклем, понимая, что её любопытство и авантюрные игры сыграли очень злую шутку. Девушка мечтает поскорее закончить всё это, удовлетворённо наблюдая за итогом, но никак не хочет видеть саму кульминацию, завязку всех событий — слишком огромная вероятность пострадать самой. Потому она решает действовать наобум, совершая действия, которые нормальный человек никогда бы не сделал, будь он вменяем. Нестандартность мышления и нешаблонность действия — главные реквизиты, лучшие оружия.       И именно сейчас она больше всего мечтает развалиться в центре всей этой вакханалии морской звездой, закрыть глаза и представить, что её душа, её нутро далеко от мира сего, а здесь, в этом здании лишь тело, материальная плоть. Когда девушка ехала сюда, она не думала, что приветствие будет настолько радушным, что аж суициднуться захочется. И в мыслях не будет, что она захочет раствориться, стать невидимой и уйти подальше от всего этого. Уйти куда угодно, разве что не назад в бывший дом, в ад, в руки следователя. А что, ведь её по сути держит в этом кафе? Правильно, ничего. Однако так просто расставаться с этим местом тоже не улыбается: уж очень интересно, что же из этого всего выйдет.       Девушка встряхивает головой, прогоняя нудные гонения. Встаёт посередине, в самый центр, где совсем недавно протирала спиной пол, и импульсивно поддаётся отголоску своего сознания. «Побеждает тот, кто действует нестандартно? Так говорят? Проверим». Девушка крутится как юла до посинения, недовольно бурча себе под нос что-то нечленораздельное, а затем, когда перед глазами уже начали казаться звёздочки и странные высокие сексуальные мужчины с пурпурными волосами, пытающиеся её взгрести в охапку и усадить за предложенное место, грубо пытается их всего разом (а мерещились не менее пяти) оттолкнуть от себя, заявляя что-то о своей непреклонности, недоступности и благородстве. На пятках разворачивается в сторону окна, к столику с гордо поднятой головой, демонстративно добирается до него, не задумываясь, что выглядит как обиженным в сердцах ребёнок. С размаху плюхается на заранее выдвинутый мужчинами — а их, чёрт возьми, всё ещё пять — стул и с звонким ударом, которым запросто может расшибить себе мозг и заодно вытворить последние мозги, ударяется о стол, кладя поверх руки. Перед закрытыми глазами мерещатся блики. Голова гудит от только что проделанных с нею нещадных манипуляций. Кажется, что все присутствующие разом обратили на неё взоры, крутя у виска и посмеиваясь, но её не до этого. Слащавый, приятный тембр уже заводит с нею диалог, оповещая опьяневшую без алкоголя Сузуки о том, что увиденное отнюдь не глюки, а самый обычный среднестатистический житель города Токио, спокойно растолковывавший ей, по всей видимости, той ещё ненормальной:       — Я прошу прощения, мисс, — «Я проиграла. Нестандартность — не мой конёк». Сузуки издаёт протяжный стон, напоминающий брачный возглас заигрывавшего с самкой буйвола, не взирая на манеры парня, донимающего её. «Тебя-то тут за что-о-о, да ещё и со средневековыми рыцарскими манерами?!» — Могу я присесть рядом и расположить вас к приятной и выгодной для нас обоих беседе? — продолжает он, а Сузуки гневно стукает кулаком по столу, надеясь, что этот парень уйдёт и оставит её одну. Девушка и так едва сдерживается, чтобы не крикнуть на всеуслышание: «Официант, водки» — как делают это разыгравшиеся люди, любящие ночную жизнь. Однако молодой человек расценил данный жест по-своему. — Цукияма Шу, — представился он и протянул ладонь правой руки, в то время как левой попытался чуть растормошить Сузуки, легонько тряся её за плечо, едва не засыпающей прямо за столом.       Сузуки приподнимается на локтях, сдавленно икает и расфокусированным взглядом только что пробудившегося ото сна пьяницы-маньяка взирает на бодрую и улыбающуюся мину незнакомца. Пять Цукиям мигом сливаются в одного. Появляется неодолимое желание вывернуть вчерашний ужин прямо на него, чтобы от неё наконец отстали, но Сузуки сдержанно подавляет его, икая в очередной раз. Пытается сделать более или менее приличное лицо, чтобы хоть как-то походить на человека, пытающего её растормошить. Когда состояние наконец приходит в норму, тошнота медленно отходит, а голова перестаёт кружиться, девушка обтирает ладонями лицо, легонько оттягивая вниз веки, шумно позевает и аккуратно переводит взгляд на убирающую её оплошность — ранее пролитый кофе — Тоуку, которая застыла на месте и внимательно, в оба глаза наблюдает за ними. Улавливает на её лице беспокойство, удивление и крайнее замешательство с нотками ревности и зависти. «Ревнует? А что, парень ведь и впрямь видный!». Несколько секунд наблюдает на тёмноволосой, которая вместо того, чтобы сгребать осколки чашки, совершает механические движения веником мимо, лишь подметает пол, словно кроме неё этого некому сделать.       Сузуки улыбается акульей улыбкой, пробегаясь взглядом по присутствующим в надежде, что её ехидства никто не заметит. Удовлетворяясь подобным, вновь переводит лицо на Тоуку, оглядываю её заинтересованным взглядом, а после на всё ещё ждущего парня с протянутой рукой и улыбкой на лице, натянутой до ушей. «Во сне он тоже скалится?» — ухмыляется своим мыслям, а после резко тянет руку, вспоминая, как позавчера ею разламывала упругую кость подростка из Киото, рывком пожимает его руку, чувствуя, как её холодная ладонь вмиг теплеет от жара, исходящего от широкой руки представившегося Цукиямы.       — Сузуки Азуми, — гордо выкрикивает она своё имя. — Ты классно выглядишь, — лучезарно подмигивает, вспоминания, как нечто подобное, но в иной манере оттарабанила тётушке.       Рты всех посетителей страстно поцеловались с полом, сливаясь с ним в долгий поцелуй. Кофе на миг перестал вариться, краска от стены — слезать, пол — скрипеть, дверь — отворяться, а накаченный симпатичный парень, стоящий за стойкой, — натирать какую-то ёмкость. Глаза Тоуки распахнулись так широко, что Сузуки показалось, будто они вот-вот вывалятся из орбит; её рот был где-то на уровне земли, а лицо исказило тревожность, растерянность, ровно как и злость, обиду и… разочарование. «Попадись только мне», — кричала её гримаса. Скрип зубов не услышал разве что какой-нибудь мужчина преклонного возраста на окраине города. Сузуки уже и сама миллионы раз пожалела о своём выборе. Если это не поможет познакомиться поближе с Тоукой или завязи авантюры, то можно расценивать это действие лишним? Швабра с шумом вылетает из её, Тоукиных, рук, горизонтально падая посреди всего бедлама, привлекая всеобщее внимание.       «Чёрт! Я что-то натворила? Какого она так на меня смотрит… Есть надежда на жизнь ещё?» — в мыслях выскакивает у Сузуки, а после испаряется.       «Я уже это сделала. Отнекиваться поздно, ровно как и одуматься. <i>Тоука этого явно неодобряет».</i> «Импульсивность — не мой конёк».