1.
Его лицо непроницаемо. Как всегда, он серьезен, собран. Стоит у доски. Голос ровный, звучный. А Тима всматривается и вслушивается внимательнее, чем обычно. Ему так хочется заметить хоть что-то! Уловить блеск глаз, быструю улыбку, дрожание речи — что-нибудь, что может подтвердить, что тайна теплится не только в груди Тимы. Все как обычно. Нет даже нот натянутости, притворства. Но Тима точно знал, что все было. Он смотрел на учителя и тихо вздыхал. Как влюбленная ученица младших классов. Осталось только начать писать стихи. Тима улыбнулся этим мыслям и даже попытался было сложить в голове какое-то четверостишие. Получилось неплохо. Он быстро записал прямо в тетрадь по литературе: Да, бывали дни, когда нам было трудно Как минимум, потому что было не обоюдно. Но мы доплыли, по пути на дно тянуло судно - Такое вряд ли я забуду. Рука Тимы замерла на последнем слове, и прозвучал звонок. Он вырвал листок из тетради и сунул в карман джинсов. Мирон Янович что-то не спеша писал на доске. Видимо, готовился к следующему занятию. Тима невольно стал пялиться на его плечи, обтянутые тканью белоснежной рубашки. Кончики пальцев начали зудеть. Дотронуться бы. Учитель заметил его присутствие и, обернувшись, уставился на него с вопросом. Тима немного смутился под этим взглядом, но быстро собрался с силами и проговорил: — Как тебе литературный вечер? Понравился? — Да. Было здорово, — невозмутимо ответил Мирон. — Когда будет следующий? — Через две недели, вероятно. Я же говорил, что теперь это будет на постоянной основе. Тима сделал несколько шагов вперед и остановился в полуметре от Мирона. Хотелось быть ближе. Учитель смотрел на него с обычной серьезностью. Они оба замерли. Оба чего-то ждали. — Что-то еще? — наконец сухо спросил Мирон. — Н-нет. Мирон отвернулся к доске, давая понять, что разговор окончен. Его спина скрывалась под плотной тканью. В груди у Тимы стало тесно. Он бросил последний взгляд на спину учителя и побрел к выходу, не чувствуя собственных ног. Он не видел, как Мирон Янович тяжело выдохнул и обессилено уперся лбом в доску.2.
Никита сидел на стуле, подобрав под себя ноги. Пил чай, улыбаясь, как чертов чеширский кот. За окном снова шел снег. Кухню освещала только одинокая электрическая лампа под потолком. Тима зачем-то смотрел на ее абажур — изящный, с кружевами. Тима жалел, что это не солнце. — Чувак, твой чай остыл уже. Тима перевел взгляд на Никиту. В глазах плавал яркий круг. На душе было как-то паршиво. — Бля, что с тобой в последнее время? То едва ли не светишься от радости, то киснешь. Че за херня? Тиме не дала ответить вошедшая на кухню мать. Она положила ладони на плечи Тимы и поцеловала его в макушку. Его тут же окружил аромат ее парфюма. Запах сирени, весны. Раньше она пахла так постоянно. А теперь только тогда, когда собиралась встретиться с кем-то из внешнего мира. Тима оглянулся на нее, спрашивая: — Ты опять на свидание? Она покраснела. — Откуда ты знаешь?.. Я вообще-то хотела спросить у тебя… и у Никиты. Не посидите ли вы этим вечером с Полиной? Я уже уложила ее спать, нужно только иногда поглядывать за ней… Никита тут же расплылся в улыбке: — Конечно посидим! Какие могут быть вопросы? Мать с опаской взглянула на мрачного Тиму. Затем нерешительно спросила: — Ну, я тогда пойду собираться, да, Тим? Он кивнул. Едва мать закрыла за собой дверь из квартиры, Никита сказал: — У тебя классная мама. — Почему? Потому что нашла себе какого-то ухажера и съебывает к нему на свиданки? — Воу, чувак, ты что, обиделся? Сам же говорил, что признаешь за ней право на личную жизнь. Она не притащила этого мужика в дом, не трындит о нем день и ночь, не забивает на детей, не заставляет их знакомиться с ним. Это же хорошо! — Может быть, — Тима пожал плечами. На самом деле, ему было все равно. В конце концов, это не было сейчас главной заботой. Они включили какой-то фильм, стали смотреть. Вернее, Никита смотрел и иногда комментировал, а Тима пялился в экран, но видел спину Мирона Яновича. Он снова прокручивал в голове все произошедшее. Где-то в темноте завибрировал телефон. Тима не сразу понял, что это ему кто-то звонит. Кто? Мирон. — Ал-ло… — Тима? — Да, — голос звучал глухо, словно и не принадлежал Белорусских. — Нам нужно поговорить. Прямо сейчас. Ты можешь выйти? — Эм… Куда? — Из дома. Я жду возле твоего подъезда. — Но откуда ты?.. — Неважно. Выйди, пожалуйста. — Х-хорошо. Тима отложил телефон. Он ничего не понимал. Невольно ущипнул себя, чтобы убедиться, что ему это не снится. Перед ним возник Никита с хитрой мордой. — Кто звонил? — спросил он. — Мирон Янович, да? Ну я же слышал, ну! Что ему от тебя нужно? Не молчи, чувак! — Он сказал, что хочет со мной поговорить, — тихо произнес Тима скорее для самого себя, а не чтобы ответить Никите. — Сейчас? — Да, он просит выйти к нему. — Охуеть! Ты пойдешь? Тима кивнул. Он пойдет. Побежит. Никита торопил его: — Давай, живее! И потом выложишь мне все подробности, ясно? Тима его слов не слышал.3.
В салоне автомобиля было прохладно. Изо рта шел пар. Тима смотрел на Мирона, пытаясь угадать, о чем он думает. Какое-то время оба молчали. Вдруг Мирон зашевелился. Перегибаясь через расстояние между сиденьями, он приблизился к Тиме. Его глаза блестели. Как тогда, в каморке с книгами. Тима обхватил его шею руками, притянул к себе. Жадно вдохнул аромат его парфюма. Уткнулся носом в воротник той самой белой рубашки. Пальцы Мирона Яновича впились в волосы на затылке Тимы, заставив его закинуть голову. Мирон как-то слишком резко поцеловал его, укусив при этом за нижнюю губу. Тима почувствовал привкус алкоголя. Он пьян? Ничего сказать или сделать Тима не решился. Мирон прижал его к стеклу, подавшись вперед всем телом. Он расстегнул его куртку, руками скользнул под футболку. Его прохладные ладони спустились по животу Тимы к ремню джинсов. Тело Тимы прошибло током. Кажется, он разучился дышать. А в следующее мгновение Мирон отстранился от него и вернулся на свое сиденье. — Пиздец… — прохрипел он. Тима ошарашенно глядел на него. — Что… Что это было? — спросил он. Мирон сжал руками голову, ткнувшись лбом в руль. — Этого не должно было быть, — проговорил он. — Не должно было! Так нельзя! Белорусских весь сжался. Он смотрел на Мирона и понимал, что начался лютый пиздец, но не знал, что сделать или сказать, чтобы его прекратить. Мирон повернулся к нему. Продолжил: — Мне не стоило это начинать. Я должен был держать себя в руках. Сначала Карелин, теперь ты… Так, — Мирон стал говорить увереннее: — Тима, нам нужно это прекратить. Ты ни в чем не виноват, слышишь? Все это из-за меня. Я херовый педагог и херовый человек. Я прошу тебя, забудь все, что между нами было. Пожалуйста, Тима. Так будет лучше и для тебя, и для меня. Тима смотрел на его внезапно побледневшее лицо, на блестящие глаза и чувствовал, как к горлу подкатывает ком — блядские бабочки, кажется, решили свалить. Из последних сил Тима толкнул дверь автомобиля и вывалился из салона. Холодный воздух сковал тело, но Тима заставил себя идти. Мирон смотрел ему вслед. Все внутри него вопило о том, чтобы он побежал за Тимой. Но он оставался в машине.4.
Перед дверью в квартиру Тима попытался собрать остатки самообладания, приготовившись к расспросам Никиты. Он и представить не мог, что ему говорить. Больше всего хотелось закрыться в комнате и остаться в темноте. Кондратенко встретил его с горящими от любопытства глазами. — Ну? — спросил он, прожигая его взглядом. Тима пожал плечами. Уставился в пол и замер в прихожей. Никита сам обо всем догадался. — Все хуево, да? — Наверное. — Что это значит? Он тебя отшил? Тима молча стал разуваться. Руки дрожали и не слушались. Никита подошел и присел перед ним на корточки. — Чувак, между вами что-то было? — Было. — А теперь нет? — Не знаю. — Так, — Никита похлопал его по плечу. — Тебе надо немного выпить, а то у тебя состояние просто пиздецовое. — Никит, я не хочу пить. Я бы прилег лучше. Тима лгал. Но Кондратенко поверил или сделал вид, что поверил. Помог ему добраться до комнаты и проследил, чтобы он забрался под одеяло. Только после этого он погасил свет во всей квартире и без лишних разговоров лег в постель. Тима не спал. Он снова пялился в темноту. Снова думал о Мироне Яновиче. Он пытался понять, что теперь чувствует. Не было боли, обиды. Он словно еще надеялся. Бабочки все еще ползали внутри. До чего глупые существа. У Тимы никак не получалось сомкнуть глаз. И он снова сел за стол, включил лампу, стал писать. Стержень ручки едва слышно скрипел по бумаге, а Тима писал то, что диктовал кто-то внутри него.5.
Его отвлекли звуки, донесшиеся из прихожей. Негромко закрылась дверь. Видимо, вернулась мать. Мельком Тима взглянул на электронные часы: начало третьего. Зачем она вернулась так рано? Могла просто приехать утром. Тима встал из-за стола и выглянул в прихожую. Из дверного проема, ведущего в кухню, лился свет. Не долго думая, Тима пошел туда. Мать стояла у раскрытого холодильника и пила сок прямо из бутылки. Заметив Тиму, она улыбнулась. — Привет, — сказала она шепотом. — Прости, что разбудила. — Ничего страшного. Я не спал. Ты чего так рано вернулась? Тима присел на стул. Мать осталась стоять перед ним — растрепанная и счастливая. — Рано? Три часа ночи — это, скорее, поздно. Я бы вернулась еще до полуночи, но он предложил прогуляться. Мы гуляли по ночному городу, представляешь?.. Тим, ты чего? Что-то случилось? Тима почти ее не слушал. Не мог попросту. Он едва понял, что она его о чем-то спросила. Но ответить не успел — она прижала его голову к себе. Сквозь платье он чувствовал ухом ее горячий живот. — Милый, ты в последнее время сам не свой. А сейчас — так вообще. Бледный, осунувшийся… Я понимаю, у тебя такой возраст. Ты влюбился, зайчик? Она присела на колени и, обхватив его лицо мягкими ладонями, вгляделась в глаза. Затем с улыбкой сказала: — Влюбился. Это сразу понятно… Ох, мой милый, как я тебя понимаю! Ты, главное, помни, что можешь поговорить со мной обо всем. Хорошо? — Хорошо, — Тима попытался улыбнуться. Мать снова обняла его. Давно она не обнимала его так нежно.