1.
Руки озябли. Чтобы извлечь огонь из зажигалки пришлось сделать с десяток попыток. Наконец, это удалось — пламя лизнуло кончик сигареты. Тима с облегчением затянулся дымом. В подъезде было так же холодно, как и на улице. Но сюда не проникал промозглый ветер. Именно прячась от него, Тима тенью проскользнул за каким-то мужчиной в первый попавшийся подъезд. Тима и представить себе не мог, куда ему податься. Точно не домой. Даже если мать выдворила ухажера. Даже если она сама не станет разговаривать с Тимой. Все равно — нет. Тишина родной комнаты сейчас была меньше всего нужна Тиме. Лучше — холодный, незнакомый подъезд. Тима сидел на перилах и курил. От тяжелых раздумий о том, что теперь делать, его отвлек сигнал собственного телефона. Пришло сообщение от Никиты: — Прими мои поздравления: я съезжаю от тебя и возвращаюсь домой. Твоя мать сказала, ты сбежал. Только не тесни бомжей, ладно? Пы-сы: Ухажер твоей матери не такой уж и мудила. Наверное, стоило ему что-то ответить. Но Тима этого делать не стал. Он потушил сигарету об облупившуюся краску стены. В голове блеснула странная идея. Шмыгая носом, Тима зачем-то набрал номер Мирона Яновича и нажал на кнопку вызова.2.
Тима так и думал. В доме Мирона было полным полно книг. Они были всюду: жались в шкафах и на полках, стопками стояли на кофейном столике, подоконнике, прямо на полу, белели страницами отовсюду. Но беспорядка не было. Все книги явно находились на своих местах. Тима стоял у полок и разглядывал корешки этих самых книг. Большинство были на английском языке. Тима читал их названия и совсем не думал о том, где находится. Набирая номер Мирона, он и не рассчитывал, что окажется у него дома. Едва учитель узнал о том, что Тима зябнет в подъезде, потребовал адрес и сказал, что приедет. Он и не спрашивал у Тимы, чего он хочет. Просто посадил в машину, просто привез к себе домой. Теперь Тима разглядывал книги, о большинстве из которых даже не слышал, а Мирон, стоя у плиты, варил шоколад. — Ты весь продрог. Тебе нужно выпить чего-нибудь горячего, — тихо говорил он, не оборачиваясь. — Знаешь, в детстве я очень часто проводил на улице по нескольку часов, гуляя в отвратительную погоду. Мне нравилась слякоть, а в Лондоне ее было вдоволь. Так вот, домой я всегда приходил со стучащими зубами. И мама всегда поила меня шоколадом. Всегда ароматным и таким вкусным… Тима, наконец, отошел от книг. Остановился у невысокой перегородки так, чтобы прекрасно видеть спину Мирона. Запах шоколада, заполнивший уже всю просторную квартиру-студию, казалось, пьянил. Наверное, из-за этого Тима проговорил: — Рассказываешь мне о детстве, варишь шоколад… Ты меня удивляешь. Мирон оглянулся на него через плечо. Усмехнулся. — Ты тоже меня удивляешь. Сначала драка в школе, потом попытка переночевать в чужом подъезде. Что дальше? Его слова ничуть не смутили Тиму. Он и сам не знал, что дальше. Отчего-то надеялся, что услышит ответ от Мирона. Но он не дал ответа. Лишь протянул чашку молока и попросил сесть за стол, сам замер на стуле рядом, внимательно вглядевшись в его лицо. — Ты так и не был у медработника? Тима мотнул головой. От горячего шоколада по телу растеклось тепло, и ноющая боль, до этого, видимо, отступившая перед холодом, вернулась. Но шоколад покрыл ее, полностью погасил. Мирон встал из-за стола, открыл какой-то ящик и, достав из него небольшую коробку, вернулся к Тиме. — Хочу обработать твои раны, — сказал он, открывая коробку с медикаментами. Первое же прикосновение ваты, пропитанной перекисью водорода, отозвалось шипением в ране и едкой болью, словно невидимая змея впилась в кожу. Тима заскулил. Мирон в ответ лишь улыбнулся и прошептал: — Потерпи. Только из-за этого Тима стал терпеть.3.
Тима стоял у раковины и пялился на собственное отражение в зеркале. Лицо было покрыто ссадинами и темными пятнами синяков. Этой кожи несколько минут назад заботливо касались пальцы Мирона Яновича. При этом лицо учителя выражало предельную сосредоточенность. Тима любовался им. Вдоль полок, справа от зеркала, стояли разнообразные тюбики и флаконы. Они были расставлены аккуратно, в каком-то известном одному их владельцу порядке. Тима наугад взял флакон, оказавшийся гелем для душа, открыл и поднес к носу. Наверное, этот аромат должен был передавать запахи каких-то фруктов или цветов. Но Тима чувствовал лишь аромат Мирона. Его кожи, рубашки – его. Тима готов был сунуть этот флакон в карман, чтобы унести с собой, но пересилил себя и вернул его на место. Мирон возился у кровати. Стелил белоснежную простынь. Кровать была двухместная, огромная. У изголовья висела картина — очертания Вавилонской башни в дыму. Выглядело устрашающе. Мирон, заметив, что Тима вернулся из ванной, произнес: — Я решил приготовить для тебя постель. Можно было, конечно, отвезти тебя домой, но уже слишком поздно, да и ты вымотан. — Если честно, я не хочу домой, — проговорил Тима. — Ты только не думай, что я напрашиваюсь в гости… — Не думаю. Я сам привез тебя сюда и сам решил, что тебе лучше переночевать здесь, чем в холодном подъезде. — Прости, если мои заебы причиняют тебе неудобства. — Брось ты. Уж если ты не хочешь идти домой, то можешь оставаться здесь. — Мирон вдруг взглянул на него со всей учительской серьезностью. — Но знай, что если ты сбежал из дома только потому, что там проблемы, это в корне неправильно. От проблем нельзя убегать. Тима опустил взгляд на свои сцепленные пальцы со сбитыми костяшками. Мирон, заметив его смущение, сказал уже мягче: — Ладно, давай ложиться спать. Тима снова посмотрел на него, а потом на двуспальную кровать. Неужели?.. — Я лягу на диване, — сказал Мирон. Его скулы чуть покраснели. Скоро погасили свет. Тимы укрылся одеялом с головой. Запах Мирона можно было различить даже на свежем белье. Где-то в темноте квартиры дремал сам Мирон. Тиме казалось, что он слышит его дыхание. Вдруг он различил такое ясное в тишине: — Тимофей? Показалось? Приснилось? Голос Мирона тихо позвал его второй раз, и тогда Тима откликнулся: — Да? — Прости меня, пожалуйста, что так все получилось. Я не думал, что тот поцелуй так сильно тебя заденет, выбьет из равновесия. Эта драка... Но… Дело ведь не только в поцелуе, да? Тима едва заметно кивнул в темноту. Мирон, конечно, этого не видел. Он продолжал говорить: — Все накапливалось постепенно, да? Я могу лишь предполагать, исходя из того, что происходило со мной. Для меня это не было чем-то неожиданным. Это было как погружение в темную воду озера. Постепенно я двигался куда-то вперед, пока это не накрыло меня с головой… Прости, я постоянно говорю «это». Я просто не знаю, как это назвать. Да и нужно ли?.. Послушай, я хочу узнать лишь одно — с тобой было такое прежде… с мужчиной? Мирон замолк, ожидая ответа. Темнота стала плотной, ощутимой. Сквозь зашторенные окна не проникал свет уличных фонарей. Тима во все глаза пялился в эту темноту, подбирая в голове слова. — Было, — наконец проговорил он. — Сначала я встречался с девушкой. Все было хорошо. Как у всех. Но я не чувствовал ничего. Не мог отличить, рядом она или нет, а потом встретил парня. Однажды мы напились на вписке, и он поцеловал меня на чужой кухне. С тех пор мы часто целовались в чужих подъездах, квартирах. Все происходило, как в каком-то криповом сне. Я не чувствовал времени. Все быстро, рвано. Вспышками. Слова лились из Тимы сами. Он больше ими не управлял. Никогда раньше он не рассказывал об этом парне. Даже самому себе. А теперь слова взяли волю. — Потом он исчез. В один день — сразу весь. Забрал свое имя и наши воспоминания… Позже я узнал, что он вместе с родителями уехал в другой город. Я не стал его искать. И вспоминать не стал. Тем и кончилось. Тиму начала бить мелкая дрожь. Он затих, вслушиваясь в темноту. Ему показалось, что он услышал шаги. А потом рядом на постель лег Мирон. Лег и прижал к себе Тиму. Без слов, без объяснений. Тима уснул в его объятиях. Уткнулся носом в его ключицы и уснул, желая спать вечность.4.
Вечность прервалась ароматом свежего кофе. Тима открыл глаза. За окнами было морозное утро, а яркое солнце висело на бледном небе. Мирон стоял у плиты. Что-то тихо говорил себе под нос. Тима прислушался и понял — это стихи. Слова он разобрать не мог, слышал лишь отдельные слоги. Пришлось сесть в кровати. Но Мирон это заметил и тут же улыбнулся: — Доброе утро. Как себя чувствуешь? Ничего не болит? Тима ответил машинально, даже не прислушиваясь к своему телу. Хотя, челюсть и правая сторона лица тут же откликнулись ноющей болью. Тима сказал: — Нет, все в порядке. — Точно? Карелин тебя знатно отделал… Будешь овсянку? Я обычно готовлю ее на завтрак с апельсином и изюмом. Тима улыбнулся и хотел было ответить, но в этот момент в замке входной двери что-то щелкнуло и она открылась. В крайнем удивлении Тима увидел мужчину с красной челкой и красным от уличного мороза носом. С трудом он узнал в нем того самого мужчину из ночного клуба. Мужчина, между тем, стал раздеваться, громко говоря: — Капец, я заебался. Всю ночь, как проклятый… В пятницу всегда много народу, и все бухают до потери сознания… Ты тут как? Мирон, немного смущенный, сказал: — Вань, познакомься, это Тимофей. Я тебе о нем говорил. Красноволосый расплылся в дружелюбной улыбке и кивнул Тиме. Затем сбросил ботинки и устремился к обеденному столу. — Сорян, не знал, что ты не один, — сказал он Мирону. — Так перекантовался бы где-нибудь пару часиков. — Или пошел бы домой, — подсказал ему Мирон с улыбкой. — Сам знаешь, там Фаллен лютует. Ну нахер, лучше переждать. Пока Мирон и Ваня разговаривали, Тима воспользовался отсутствием к себе внимания и, подобрав свою одежду, выскользнул из постели в ванную. Там быстро оделся, умылся и, собравшись с силами, вышел. Пришлось лгать. Глядя в растерянные глаза Мирона, он говорил что-то о том, что решил все-таки пойти домой и что очень торопится. Мирон пытался уговорить его остаться, но и сам, судя по всему, немало стеснялся Ваниного присутствия. Он быстро подошел к Тиме, когда тот был уже в дверях, и протянул ему книгу в мягком переплете. — Я давно хотел тебе ее подарить, — сказал он и замолк. Наверное, хотел произнести что-то еще, но лишь впился в лицо Тимы взглядом, полным сожаления. Тима не глядя взял книгу и, сухо попрощавшись и поблагодарив за все сразу, едва ли не выбежал из квартиры, провожаемый смущенным взглядом Мирона и веселым — Вани.5.
Тима лгал. Домой он не пошел. Добрел до какой-то кофейни. Сел за самый дальний столик, заказал чай. Все утро просидел за чашкой холодного чая, пялясь в окно. Думал о Мироне. Вспоминал того парня, о котором ему рассказывал в темноте. Вызвал в памяти фрагменты его внешности, интонации голоса. И вдруг понял, что он был очень похожим на Мирона. Только, гораздо моложе. Он словно был неким предвкушением Мирона Яновича. Подготовительным этапом. Поразительно. В обед кофейня до отказа наполнилась людьми. Из-за их голосов Тима не мог сосредоточиться на своих мыслях. Пришлось уйти, оставив на столике деньги и чашку остывшего чая. Весь оставшийся день Тима гулял по городу. Прятал мерзнущие руки в карманы и бродил по людным улицам. Иногда смотрел на витрины. Иногда вглядывался в лица прохожих. Когда начало смеркаться, и зажглись первые фонари, сел в автобус. Поехал домой. А что оставалось? Дом встретил его тишиной. Мать возилась на кухне, кажется, мыла посуду. Заметив приход Тимы, она кинулась было к нему, но замерла у дверного косяка. Поняла, что он не хочет разговаривать. Проводила грустным взглядом. Тима шел в свою комнату, но вдруг решил зайти к Полине. Она еще не спала. Лежала в расправленной кровати, что-то рисуя на листе бумаги. Прикроватная лампа освещала ее сосредоточенное личико. Тима улыбнулся. — Привет, Полин. Огромные глаза метнулись к нему. Девочка весело проговорила: — Смотри, я нарисовала песика! Тима сел рядом с ней на кровать и посмотрел на рисунок: неровную кляксу с рожицей и точками-глазами. — У тебя здорово получилось. — Ага. Дядя Антон обещал принести мне такого… — Дядя Антон? Это тот, что к маме приходил? Полинка кивнула и принялась окружать кляксу розовыми цветами. Тима погладил сестру по мягким волосам, собранным в косичку. — Ты только не привыкай к нему, ладно? — Что это значит? — снова взгляд огромных глаз. — Это значит, не думай, что он теперь всегда будет с нами. — А мама привыкла? Полина отложила рисунок и прижалась щекой к руке Тимы. Тихо попросила: — Спой мне песенку. — Я не знаю песенок. — Придумай. Она сказала это так просто и легко, словно это было само собой разумеющимся. Возьми и сложи в голове песню. И Тима сложил. Гладя сестру по плечам, под ее сопение пропел: И вновь уходят вдаль последние поезда. Мне снова нужно бежать на встречу в наши места. Ты только не уходи, прошу тебя в сотый раз - Я очень тебя люблю, ты тоже, но не сейчас.