История ее смерти

      Я открыла глаза и в них ворвался безжалостный свет, отравив мою бедную голову болью. Собравшись с силами я приподнялась и огляделась. Источником света был костер и освещал он влажные стены пещеры. Скорее всего я была под одной из небольших гор, что находились недалеко от деревни. Жители этой деревни, как полагается, придумывали небылицы про живущих в этих пещерах феях и эльфах, и похоже, я попалась в лапы одному из них. Вокруг костра валялись его скудные пожитки, но ни одной живой души кроме моего бедного обессиленного Кайсы в пещере не было.       Деймон лежал рядом со мной на перинке из сухого вереска. Его грудка была изорвана когтями вчерашнего монстра (раны эти ныли в моей груди), крыло его было сломано. Однако кто-то умело наложил ему шину, сделанную из веточки и куска ткани.       Я подползла к Кайсе и взяла его на руки. Он был так обессилен, что казалось вот-вот рассыпется золотистым пеплом. Я укачивала его как когда-то укачивала своего маленького сына, а из глаз моих текли слезы. Но я едва ли что-то чувствовала, пока душа моя была на грани смерти.       Я сидела так довольно долго, прислушиваясь к слабому биению сердечка Кайсы, и не заметила как что-то промелькнуло у входа в пещеру. Однако, когда внутрь вошел незнакомец, я неожиданно для себя вскочила на ноги и прикрывая собой деймона, приготовилась дать отпор. — Уже проснулась? — прохрипел мужчина, голос его был слаб, будто бы он редко им пользовался. — Не бойся ты, я только выгляжу кошмарно, но в целом я ничего.       Он и в правду выглядел устрашающе: черные спутанные волосы по плечи и неухоженная борода обрамляли изнуренное лицо, поношенная грязная одежда бесформенно висела на худом и высоком теле. Но больше всего меня поразил взгляд мужчины: у него были глаза загнанного зверя, а не человека, собаки, что всю жизнь просидела на цепи.       Я не зря подумала о собаке, ибо видела его сокрытого деймона и то был пес. Тот самый, что напал на моего Кайсу. Мужчина не обращая на меня внимания уселся на землю около огня и протянул руки. — Ух и вьюга началась пока ты спала, страсть! Адского пекла не хватит, чтобы прогреть мои кости. Но есть в этом один плюс…       Он достал из холщовой сумки, что валялась рядом небольшую металлическую емкость. Я решила, что глаза меня подводят, потому что сумка, как мне казалось, изначально была пуста. С этой емкостью он вышел из пещеры и скоро вернулся, но уже со снегом в ней. Он поставил жестянку на огонь и обратился ко мне: — Чаю у меня нет, но я завариваю травы, что найду по дороге. Выходит даже лучше чая, не зря, значит, на зельеварение ходил. Не побрезгуешь со мной из одной чашки пить? Я, знаешь ли, всегда один, и приборов у меня соответствующее количество.       Его показное спокойствие действовало на меня с обратным эффектом. Мой страх был иррациональным — животным. Все человеческое во мне сейчас спало у меня в руках. И как дикий зверь я ждала дикости от человека напротив. Я поднесла свободную руку к поясу, где в складках платья прятала свой кинжал и спросила голосом, меня не слушавшимся: — Вы тот кто не дал мне умереть или тот кто напал? Мужчина хмыкнул и глянул на меня насмешливо. — Ты умеешь задавать вопросы. Я тот — кто не причинит тебе вреда, только оставь свой кинжал в ножнах. — Тот пес, что напал на нас принадлежит вам? — я пересилила себя и села у костра напротив него. — Пес напал только на птицу… — прохрипел мужчина, глаза его сузились, и для меня, сидящей по ту сторону огня, они казались дьявольскими. — Ты же лишь упала в обморок при виде этой картины.       Я не знала что на это ответить. Казалось он понимал одолевшее меня смятение и, как бы не замечая заминки, принялся готовить чай. Он снял с огня горячую воду и сыпнул туда трав из небольшого мешочка (который также вынул из пустой сумки). Я почувствовала запах дикой мяты, чабреца и лаванды. Запах немного меня успокоил. — Вот, соберись с мыслями, — он протянул мне жестянку, обернув ее сначала грязным платком. — Сначала ты попей.       Я подумала, что после того как он касался моего деймона, трапеза из одной посуды — довольно незначительное нарушение личного пространства. Вскоре травы подействовали и я почувствовала как Кайса в моих руках потихоньку оживает. — Вы не ответили ваш ли это пес, — снова спросила я, передавая мужчине его импровизированную чашку, — и как мне вас называть? — Можешь звать меня Бродягой, — нехотя отвечал он, — и какая разница чей был пес, главное — его тут нет, и ни тебе, ни твоей птичке ничего больше не грозит. Что это, кстати, за птица? Какой-нибудь редкий карликовый Лебедь? — Это арктический гусь, Бродяга. Но ценен он не своей редкостью… — Ваши с ним жизни как-то связаны. Ты чуть не умерла той ночью. Я все понять не мог как тебе помочь. В итоге плюнул и стал помогать птичке, тут-то тебе и полегчало. — Это очень верное наблюдение. Спасибо, что спас меня, Бродяга.       Мужчина пожал плечами. Он о чем-то напряженно думал, что-то решал и все же сказал: — Ладно… Думаю, будет нечестно скрывать от тебя, что это я — тот пес. Если бы я знал об этой странной связи, я бы ни за что не стал… Я просто был голоден.       Признание его меня обескуражило. Но не то, что он — человек, а тем более — мужчина, мог перевоплощаться в животное (это даже наоборот показалось мне совершенно очевидным); нет, меня удивила его честность. У мужчины в грязных обносках были принципы высокого качества. — Меня зовут Серафина, — помедлив представилась я, — а птицу — Кайса. Кайса — моя душа, ее физическое проявление. Убив его, ты бы убил и меня.       Мое признание, в свою очередь, мало удивило Бродягу. Он лишь изогнул угольно черную бровь и кивнул. — Редкое для этих мест у тебя имя… — Я не из этих мест, иначе бы знала, что люди здесь могут обращаться в зверей. — Я, конечно, не так уж много где успел побывать в последние 12 лет, Серафина, — отвечал мне Бродяга, — но уверен что не найдется в этом мире места, где встретишь людей, чьи души можно потрогать. — На самом деле, у нас не трогают чужие души, это неприемлемо!       Мое замечание развеселило мужчину и он отрывисто засмеялся, словно залаял. Я улыбнулась. Наш диалог выходил престранным. Но еще не время было рушить преграду между нами, и мы продолжали вытаскивать из стены по кирпичику, стараясь не удивляться виду, что открывался в просветы. — Прости, Серафина, но свое имя я не могу тебе назвать, меня даже в мире магглов объявили в розыск, а ты вообще непонятно откуда такая взялась, — мужчина подкинул полено в костер. — Это не страшно. Я вижу, что это имя — Бродяга, много значит для тебя. Оно связано с твоей душой — твоим деймоном. Это его имя. — Теперь я совсем перестал тебя понимать, — мужчина криво улыбнулся, — но ты подсядь ближе к огню, совсем замерзла наверно. — Холод меня не беспокоит, — я задумалась, выбирая следующий вопрос, — почему ты в розыске? Ты преступник? — Ты поверишь мне, если я скажу что не виновен? — Я увижу, если ты солжешь.       Мужчина потупился. Я увидела как душа его завыла. — Я не виновен — это все, что я могу пока сказать. — Ты говоришь правду, хотя сам в это не веришь.       Бродяга покачал головой в задумчивости и зевнул. — Уже довольно поздно, ты конечно на славу выспалась, но мне бы хотелось восстановить те жалкие остатки сил, что мне положены. — Спи, Бродяга. Я пока посижу у огня. — Я тебе отчего-то доверяю, Серафина, так что не подведи меня, хорошо?       Я кивнула в ответ. Бродяга улегся там же где и сидел — на сырую землю и, подложив вместо подушки под голову кулак, довольно быстро заснул.       Мы стереглись друг друга, как два диких зверька, которых посадили в одну клетку. И хотя эта клетка была открыта, я не хотела ее покидать. Ах если бы Кайса был достаточно силен. Он бы рассказал мне о нем куда больше. Но душа моя спала, оставив меня полагаться на инстинкты.