История ее смерти

      Мы — ведьмы учимся жить без деймонов на привязи. Мы ослабляем нашу связь во время особого ритуала инициации. Тебя еще маленькой девочкой сажают в лодку и заставляют переплыть реку, оставив деймона на берегу. Это сложно и до смерти больно. Но после обряда душа твоя способна улетать на любые расстояния, а тебе остается только научиться жить с чувством абсолютного одиночества, оставшимся вместо былой связи. И вскоре ты привыкаешь. Нет того с чем не способен смириться человек, а тем более ведьма.       Но с чем теперь я не могла (вру, Добрые Крылья — я не хотела) мириться, так это с чувством незащищенности. Я была посреди неизвестного мне мира, мой Кайса был ранен, а из оружия при мне остался только небольшой кинжал — верный друг в ближнем бою, но оружие не достойное ведьмы. Мне нужен был лук.       Я оставила Кайсу в пещере, уверенная, что мой новый знакомый не способен теперь причинить ему вред, и отправилась на поиски дерева для лука. Как и говорил Бродяга, на улице бушевала метель. Сугробы были столь высоки, что мне стоило больших усилий перебираться через них, а путь мне предстоял неблизкий. В пустошах деревья редкость, но если найдется посреди вересковой пустыни одинокий дубок, боярышник или крушина — то нет цены их древесине, а встреча с идеальным для доброго лука тисом стала бы судьбоносной. Ночь была темна и я шла наугад, прислушиваясь к своим внутренним ощущениям.       Ветер буйствовал и острые кристаллики снега впивались в мою кожу, едва защищенную все тем же старым платьем, в которое я была одета, когда попала в этот мир. Я решила дать название этому миру, чтобы провести границу между (теперь) моими двумя домами. И таким образом, в эту ненастную ночь новым домом мне стал «мир Бродяги», когда «мир Лиры» мне пришлось навсегда отпустить.       Я вверила эту вселенную в его руки, так как чувствовала, что, хотя разум его и был пленен сожалениями, душа его стремилась на волю. В этом я видела нашу с ним связь. Он мог бы быть вечно неприкаянным сыном ведьмы — человеком с птичьей душой, навсегда привязанной к земле. И я была не столь далека от истины.       Когда зарево рассвета потеснило черноту неба, я наконец смогла видеть. Пещера, Кайса и Бродяга остались далеко позади — их не было видно за бугристым рельефом пустоши. Ветер унялся и хлопья снега падали беспрепятственно прямо, словно легкий гусиный пух. Вид на голубеющие в зареве пушистые холмы ласкал глаза, но не радовал мои измученные ноги. Единственное что вело меня дальше — чувство близости моей цели. И правда, вскоре я взобралась на вершину особо высокого холма и увидела с другой стороны, у подножия его, темное пятно с расходящимися по сторонам паучьими лапами. То был старый тис, а под ним голубела тонкая полоска еще не замерзшего ручья.       Почувствовав прилив сил, я побежала навстречу моему одинокому другу и вскоре была у его ног. Стоя на коленях я припала к источнику, омывавшему корни дерева. Ледяная вода с землистым вкусом вернула мне ясность мысли и наградила решимостью.       Я выудила из-за пояса острый кинжал и взобралась на дерево. Я уже видела ту самую ветку, что станет мне защитницей. — Я беру часть тебя, — прошептала я заклинание, — и мы будем с тобою едины. Я спилила упругую ветвь и, проколов острием кинжала палец, смазала кровью своей место среза, продолжая заговор: — Я отдаю тебе часть меня, как клятву, как обещание.       Ветер загудел в голых ветвях тиса, открывая моему взору пару веток-близняшек достойных стать меткими стрелами. Я срезала и их. Спустившись на землю, я поклонилась дереву учтиво, и устроившись в корнях принялась за свое дело.       Тетива была сплетена из пряди волос, оперением стрелам стали перышки Кайсы, что давно висели ожерельем на моей груди. Когда работа была закончена я получила оружие достойное ведьмы и могла возвращаться в пещеру. К этому времени солнце поднялось из-за горизонта, а снег прекратился. Мои следы замело и обратную дорогу пришлось искать, ориентируясь по слабой нити, что еще связывала меня с душою.       Нетерпеливый случай уже скоро позволил мне опробовать новый лук. Мой путь к пещере пересек резвый черный кролик. Как каменный блинчик, пущенный по водной глади, он отскакивал от сугробов, не проваливаясь под их волны. Недобрый это был знак и я сняла с плеча лук, запустила стрелу в тетиву и в следующий миг она прошла сквозь оба его глаза. — Прости, все мы жертвы этого круговорота, — сказала я еще дергающемуся в предсмертной битве зверьку и выдернула стрелу, — ты придашь сил моему изнуренному знакомому, а органы твои дадут мне напутствие.       Я вынула кинжал и пустила кролику кровь. Она ошпарила снег, и в красном пятне мне привиделся силуэт в плаще. «Ну разумеется, смерть, — подумала я, — ты единственная неизбежность. Только ты и ждала меня в этом мире». Но я ошибалась.       К полудню я наконец добралась до пещеры. Бродяги внутри не было, но Кайса уже очнулся. — Ты бросила меня! С ним? — обиженно проворчал мой деймон. — А если бы ему снова взбрело в голову вонзить в меня клыки? — Он не убийца, Кайса, и он признал свою ошибку. — Он голодный пес! — Ну, а я принесла ему кролика, на сегодня можешь забыть о страхе. Лучше помоги мне кое с чем, ты в этом смыслишь лучше.       Я подхватила Кайсу и вынесла на улицу. Там на широком плоском валуне я устроила свой алтарь и принялась за разделку. Когда кроличья голова была отрезана, а шкурка слезла с тушки как теплый свитер, я разложила парящие в морозном воздухе внутренности на камне. — Что скажешь? — обратилась я к Кайсе. — Скажу что ты права… — деймон вздохнул, — права насчет этого пса. Смотри какой нарост на дружественной стороне печени. Он нам друг, и похоже ему нужна помощь. — Я это и без гаданий скажу, — я улыбнулась, — что скажет сердце? — С ним не все ладно. Слишком чистое и симметричное. — Это не так уж и плохо. — Но посмотри сюда, — Кайса клювом повернул орган, — трещина. Он отмечен болью. Несчастливый он, темный. Я вижу тоже и в селезенке и в почках и в желудке. Быть может ему поможет кто-нибудь другой? Нам незачем рисковать ради незнакомца. — За тебя говорят не зажившие раны, Кайса. Легкие, например, велят держаться к нему поближе, смотри какой разрез. — Гадаешь? — раздался за спиной голос Бродяги. — Да кто ты такая? Дриада? Банши? Злобная Фейри? — Я та, что принесла тебе обед, — я сгребла внутренности кролика в кучу, — по тебе не скажешь, что ты сносно питаешься. — Ну раз такое дело, то я прощу тебе архаичные методы прорицания… — мужчина задумался. — По правде говоря, любые методы прорицания — собачий бред. Вот что тебе сказали органы этого несчастного? — К сожалению, только то, что мне нужно было знать.       Я отнесла кроличьи потроха в пещеру и кинула их в костер. И снова страшная фигура в плаще показалась моим глазам.       Кролик был зажарен на вертеле, сделанном из трех палок. Косточки его я тоже отправила в огонь. Они растрескались красивыми ровными прожилками и знак этот мне понравился. После сытного обеда разговор наш пошел на лад. Я не могла расспрашивать Бродягу об устройстве его мира, не рассказав о своем. И я выложила перед ним правду, пока Кайса взволнованно перебирал перышки. — Так он может говорить? — кивнул мужчина на моего деймона. Я видела в его глазах большой интерес, но он сдерживал свой напор, чтобы самому не пришлось быть слишком откровенным. — Конечно, деймоны способны общаться с нами и между собой тоже, — я глянула на Бродягу исподлобья, — только не жди от него особой разговорчивости, он еще обижен на тебя и твоего деймона тоже. — Говоришь и у меня он есть? Этот деймон? Вчера ты сказала что его имя Бродяга, если я правильно тебя понял. — У всех есть. Не станешь же ты отрицать существование своей души? — Нет, не стану, — согласился со мной Бродяга. — И где он? Я его не вижу? Как он выглядит? — Он всегда рядом с тобой. Черный пес. Но я вижу: он не хотел этой формы, ты сам отчего-то заставил его стать таким. Как-будто тебе это было навязано извне. Такое случается иногда с очень волевыми людьми. Но и, к сожалению, с очень несчастными.       Бродяга молча ухмыльнулся, думая о чем-то своем, о чем-то, что он не готов был мне еще рассказать. Я решила перевести разговор в иное русло, пока он не стал слишком неприятным для собеседника. — В моем мире я была предводительницей клана ведьм, я вижу, что наши миры не столь различны, где я смогу найти моих сестер в этом мире? Бродяга сверкнул глазами. — Во твоем мире только женщины занимаются магией? Или это особенность твоей страны? Откуда ты родом? — Я из Лапландии. Но сестринство ведьм распространено по всему моему миру. Только избранные мужчины способны постичь таинства ведьминского ремесла. Их очень мало там где я жила. Да, они изучают магию… В основном — в теории. И делают это так, как мужчины всё любят делать: сухо, без души и понимания природы. Магия для шаманов как математика. Они не проходят обряда инициации и не имеют способности к долголетию. Ни один клан не примет такого, но все же, мы к ним лояльны. — Что же… — Бродяга поскреб подбородок грязными ногтями. — Я знаю, что в Восточной Европе можно найти кланы ведьм, живущих по принципам тебе знакомым. Но для большей части магического мира ваши устои устарели. Я мужчина и занимаюсь магией не хуже любой женщины, если она не маггла, разумеется. — Я не хотела тебя оскорбить, Бродяга, — сказала я, но Кайса еле слышно хмыкнул, — я лишь описала как устроен мой дом… мой бывший мир. Ни одна ведьма, что я знала, не была способна принимать форму своего деймона, в этом один ты преуспел над всеми нами. Кого ты называешь магглами? Я не в первый раз слышу это слово из твоих уст. — Магглы — не маги. Мы стараемся не попадаться им на глаза. А они не ведают о нас. Так что не чуди перед ними, если не хочешь попасть в психушку. Или того хуже. — Бродяга кивнул на костер. — Расскажи мне о своей магии, если мне, мужчине, позволено это знать…       Наш разговор продолжался до самого вечера. Я много ему открыла и много узнала о мире Бродяги. Но сейчас я и не вспомню что именно. Из разговора мне более всего запомнилось немногое, что относилось лично к Бродяге: то были его немногочисленные слова и невысказанные тяжелые мысли, отражавшиеся на усталом лице. Он не лгал днем раньше: с виду он был страшен, но в целом… он не был «ничего», потому что «ничего» — это отсутствие плохого. Он был куда больше и лучше. И мне отчаянно хотелось знать почему мир его отверг? С какой целью он скитался отшельником? А цель у него была и она горела в глазах его деймона. И главное: чем я могла ему помочь?       Но я предоставила ему самому решать когда выбрать время для откровенности. И когда он наконец рассказал мне все, что давно терзало его — он будто бы разрешился от тяжкого бремени. И у него появился союзник. Но до этого суждено было произойти еще кое-чему…