Вероятность ничтожна

            Что есть наша жизнь, как не испытание на прочность? И что бывает с теми, кто это самое испытание не прошёл?             Я вам скажу: такие люди просто ломаются. Да так ломаются, что части, на которые они развалились, уже невозможно ни сшить, ни склеить, ни тем более восстановить как разобранный паззл. Их уже не собрать заново в ту личность, которой они были. Не вернуть той улыбки, что когда-то была на их лице. Свет, что жил внутри до поломки стремительно гаснет, оставляя после себя лишь пустоту и забвение. А ещё очень острое и губительное нежелание жить.             А теперь представьте, что чувствуют те, кого начинают ломать чуть ли не с самого рождения, день изо дня втаптывая сам факт их существования на белом свете в мутную грязь.             Правильно: они медленно, но верно умирают изнутри, а на месте их некогда трепетно бившихся сердец всеми оттенками чёрного раскрываются зияющие дыры.             Именно этого Чонгук и боялся всю свою сознательную жизнь – дыры под рёбрами размером с солнечную систему.             До последнего не позволяя этой бездонной пропасти себя заполнить, он до земли прогибался под её мощнейшим напором, упрямо отказываясь сломаться и самозабвенно превратиться в ходячий безэмоциональный труп.             Всё ради папы – единственного источника света во всепоглощающей тьме, тягуче окутавшей всё вокруг своей удушающе-мрачной атмосферой. Родителя, что всегда ему улыбался, даже если в глазах стояли жгучие слёзы, а на лице расцветали бутонами тёмно-фиолетовые синяки.             Человека, ради которого Чон добровольно готов был стерпеть все пытки и унижения на свете и твёрдо выстоять перед всеми невзгодами лицом к лицу.             По крайней мере, брюнет действительно так думал, пока собственный отец не доказал ему обратное, сделав то, что его окончательно и бесповоротно разбило, варварски разодрав сердце в клочья и оставив в душе настолько горький осадок, что даже папина любовь стала казаться слишком крохотным препятствием на пути к такой желанной заманчивой смерти.             Омега и представить себе не мог, что эта душераздирающая боль будет лишь отправной точкой к боли адской и разрушительной, что настигнет его почти сразу же после приезда в Сеул.             Ведь именно здесь, в небольшой частной клинике с большой витиевато-зелёной вывеской "Лекарь души", перед дверью которой Чонгук стоял уже битых пятнадцать минут, панически втягивая носом воздух, не в силах им надышаться – его душу безжалостно растоптали в мельчайшую пыль, поставив перед выбором, любой из исходов которого казался ничем иным, как молчаливым приговором.             Брюнет бы никогда, никогда не вернулся в это злосчастное место по собственной воле. Но он здесь ради Чимина, и эта мысль - единственное, что не дает ему сбежать, трусливо поджав хвост и позорно спрятавшись в своей комнате под большим ватным светло-коричневым одеялом, оберегавшим его от невзгод с самого приезда в Сеул.             Точно таким же одеялом, как и в его комнате в Пусане, принявшем на себя не один поток его горестно-крокодильих слёз и ставшем безмолвным свидетелем бесчисленных постоянно появлявшихся на его теле следов от отцовских побоев.             Какое из двух одеял впитало в себя больше его страданий Чон не знал, но был уверен лишь в одном: если бы постельные принадлежности могли говорить - оба оглушающе-громко выли бы в голос.             Жадно затянувшись кислородом и резко выдохнув его через ноздри, Чонгук уверенно схватился за ручку двери и, стараясь особо не фокусироваться на (до острого приступа тошноты) знакомых едких запахах всевозможных лекарств, смешавшихся в одну большую какофонию шлейфов, решительно направился к стойке администратора.             Пусть он и плохо помнил это место из-за нервного потрясения (верного спутника, что ни на минуту не покидал брюнета на протяжении месяца, что он здесь провёл), нежно-голубые обои с принтом в виде крупных беспорядочно разбросанных по ним незабудок и множество ярких светильников на стенах, от которых неприятно резало глаза - всё это было настолько знакомо, что настырные воспоминания двухлетней давности то и дело самовольно норовили промелькнуть перед глазами, будучи тут же грубо схвачены и насильно заточены обратно на самое дно большого «скелетного» шкафа омеги.             Взять, к примеру, воспоминание об этой высокой деревянной вешалке для верхней одежды, что мирно стояла возле стойки – Чон хорошо запомнил лишь то, как громко кричала администратор клиники, когда он запустил в неё этой самой несчастной вешалкой. Господи, хоть бы медицинский персонал за прошедшие годы успел поменяться.             - Здравствуйте. Доктор Ким Сокджин сегодня принимает? - вежливо улыбнулся Чонгук, нервно теребя пальцами нижний край своего красного худи и ненавязчиво пытаясь разглядеть в овальном лице миловидной шатенки напротив хоть какие-то знакомые черты. К великому облегчению – безуспешно.             - Здравствуйте! Его приём на сегодня окончен, но если вы поторопитесь, то ещё успеете застать его в седьмом кабинете, - дежурно улыбнулась она в ответ, кивая головой в сторону ряда кабинетов, расположившихся по левую сторону.             - Большое спасибо! - признательно бросил ей брюнет, бегом срываясь в сторону кабинетов и довольно быстро находя нужную дверь, из которой как раз показалась до боли знакомая блондинистая макушка.             - И на сколько ты задержишься? - с лёгким укором произнёс в телефон, зажатый между ухом и плечом, высокий широкоплечий омега с мягким запахом белых роз, закрывавший дверь своего кабинета. - Хорошо, я пока попью в холле к...- резко осёкся он, подняв голову и растерянно уставившись на Чонгука, тяжело сглотнувшего и опустившего виноватый взгляд в пол.             - Я...в общем, увидимся, - поспешил прекратить разговор Ким, быстро пряча телефон в карман чёрной кожаной куртки и неуверенно прокашливаясь перед тем, как произнести: - Чонгук, я...Я очень надеялся, что ты когда-нибудь послушаешь меня и придёшь на приё…             - Я здесь не ради себя, - категорично перебил его Чон, скрещивая руки на груди в защитный замок и поднимая на него взгляд, полный струной натянутого напряжения и явного нежелания здесь находиться. – Моему…другу нужны таблетки для облегчения боли во время течки. А вы единственный доктор в Сеуле, которого я знаю.             Мгновенно смягчившийся взгляд Сокджина и едва заметная улыбка на его полных губах заставили брюнета непроизвольно расслабить плечи, затёкшие от долгого и утомительного таскания на себе пудового груза вины, милостливо дав разрешение на долгожданный и такой нужный ему сейчас выдох.             - Я рад, что ты наконец вернулся домой, - с искренней теплотой заметил Ким, вытаскивая из кармана ключи и непринуждённо начиная открывать дверь своего кабинета. – Видимо, Лиен всё же передал тебе мою визитку. Я пару раз приезжал к нему после твоего побега, но так ни разу и не смог его заст…             - Почему вы не злитесь? – непонимающе хлопнул густыми ресницами Чонгук, заставляя омегу остановиться на пороге кабинета и посмотреть на него взглядом, полным смиренного понимания с меланхоличными нотками отчётливой грусти.             - За то, что ты разгромил половину моей клиники из-за нервного срыва? Или за то, что наградил мою левую бровь довольно симпатичным мужественным шрамом, которым я, к слову, умудрился подцепить очень даже прекрасного альфу? – с явной иронией заметил Сокджин, добродушно усмехнувшись и жестом пригласив стыдливо замявшегося на месте омегу внутрь.             - Поверь мне, малыш, это всё полная ерунда по сравнению с тем, что тебе пришлось пережить, - безрадостно подытожил он, садясь в кремовое кожаное кресло возле широкого дубового стола и терпеливо ожидая, пока Чон наконец не усядется на рядом стоявший стул, бок о бок прислонённый к столу и обтянутый точно такой же кожей, что и кресло.             - Сколько лет твоему другу? – перешёл на профессиональный тон Ким, доставая из верхнего ящика тумбочки под столом медицинский бланк с печатью клиники и вытаскивая из внутреннего кармана своей куртки сине-золотой паркер.             - Д-двадцать. Но это его первая течка, - неуверенно промямлил брюнет, опасливо озираясь по сторонам и мысленно благодаря само провидение за то, что до этого дорогущего кабинета ему так и не дали добраться санитары, вовремя вколовшие в его шею сильное успокоительное. Хотя ущерб и без этого наверняка вышел довольно приличный.             - Такое иногда случается, это не страшно, - успокаивающе улыбнулся Сокджин, что-то сосредоточенно записывая на бланке. – Вот, я написал названия таблеток, которые сейчас принесу из кладовки, и дозы их приёма внутрь. Советую не пить больше положенного и привести своего друга ко мне на приём сразу же после окончания течки.             - Большое спасибо. Сколько я вам должен? – легонько кивнул Чонгук, засовывая бланк в задний карман джинсов и собираясь достать деньги из переднего, но тут же боязливо вздрагивая от тёплого прикосновения пальцев, протестующе дотронувшихся до тыльной стороны его ладони.             - Мне не нужны твои деньги, Чонгук, - отрицательно замотал головой блондин, призывно заглядывая ему в глаза. – Мне нужно лишь, чтобы ты хоть изредка появлялся у меня на приёме.             - Да какой в этом смысл?! – раздражённо хмыкнул Чон, подрываясь со стула и нервозно ретируясь к противоположной стене, сплошь усеянной дипломами и почётными грамотами за заслуги в области классовой медицины. – Вы же сами сказали, что вероятность того, что я снова смогу стать омегой - никчёмна.             - Ничтожна, - мягко поправил его Ким и уже открыл рот, чтобы что-то сказать, как вдруг резко открывшаяся дверь в кабинет бесцеремонно разрушила все его планы.             - Прости, дорогой, эти грёбанные пробки…- оторопело застыл на пороге тёмно-русый альфа, во все глаза шокировано уставившись на Чонгука, в антрацитовых глазах которого всего на одно незначительное мгновение ослепляюще ярко мелькнула фантомная боль.             - Намджун, - предательски охрипшим голосом выдохнул брюнет, не в силах оторвать взгляда от альфы, что некогда перевернул его катившуюся под откос жизнь, безропотно отдав своё сердце в безграничное и совершенно безвозмездное пользование Чона.             - Вы знакомы? - удивлённо вскинул брови Сокджин, подходя к натянуто улыбнувшемуся ему альфе и нежно чмокая его в губы.             - Да, мы...             - Нас как-то общий друг на вечеринке познакомил, - как можно небрежнее бросил Чонгук, смущённо отводя от парочки взгляд и усердно пытаясь сфокусировать его на нефритовой вазе, стоявшей в углу кабинета на небольшом мраморном постаменте.             - Ну что ж, земля круглая, как говорится, - беззаботно пожал плечами блондин, хватая со стола ключи и бодро направляясь к выходу из кабинета. - Я за таблетками. Скоро вернусь, - бросил он через плечо, исчезая за дверью и оставляя Чонгука наедине с человеком, чьё разочарованное выражение лица наскальным рисунком отпечаталось на внутренней стороне его черепа, глубоко въевшись в кость и разойдясь по её тканям мириадами болезненно саднивших ответвлений.             После возвращения к папе, ему почти каждую ночь снился Намджун: он то дико смеялся над ним, называя последним ничтожеством, на которого он зря потратил драгоценные полгода своей жизни, то яростно кричал на него, желая ему медленной мучительной смерти и браня на чём только свет стоит, а иногда, совсем иногда - невыносимо горько плакал, тоскуя о своём разбитом сердце, об которое Чон чёрство вытер ноги и даже не поморщился.             Вот только он поморщился, да и ещё как.             - Хорошо выглядишь, - устало улыбнулся альфа, обнажая ямочки на щеках и заставляя сердце брюнета болезненно съёжиться, замедлив циркуляцию крови по организму и напрочь перекрыв доступ живительного кислорода к мозгу и лёгким.             - Ты тоже, - вымученно улыбнулся в ответ Чонгук, неловко переминаясь с ноги на ногу и робко посматривая на него из-под длинных ресниц. - Я рад, что у тебя всё хорошо.             - Да, спасибо, - неуютно поёжился Намджун, бегло окидывая обширное пространство кабинета фальшиво заинтересованным взглядом. – Ну, а ты? У тебя…всё хорошо?             Горькая усмешка, невольно сорвавшаяся с губ Чона, заставила альфу едва заметно передёрнуться и инстинктивно сделать шаг ему навстречу.             В этом был весь Намджун: сколько бы боли не причинил ему брюнет, сколько бы обидных слов не сказал ему на прощание, сколько бы раз не ударил его тупым ножом в самое сердце – он всё равно всегда тянулся к нему.             - Ты же знаешь, я не создан для отношений, - печально улыбнулся одним уголком губ омега, с трудом проглатывая ком из безмерного сожаления и рвущей изнутри ненависти к самому себе.             - Ты это мне или самому себе сейчас говоришь? – проницательно заметил альфа, переводя на Чонгука взгляд, полный досадного огорчения, на дне которого блестяще сквозила обезоруживающая доброта, некогда и подкупившая побитое жизнью сердце омеги.             - Я наконец-то к вам вернулся! - весело пропел Сокджин, впархивая в кабинет словно человек, только что выигравший миллион в лотерею или получивший в наследство большой особняк на Карибах. – Вот твои таблетки, малыш. Они непременно помогут твоему другу, - участливо добавил он, вкладывая в ладонь Чона две большие синие упаковки.             - Большое спасибо, доктор Ким, - благодарно выдохнул Чонгук, бросая осторожный взгляд на альфу и быстро срываясь с места в сторону двери.             - Не забудь привести ко мне на приём своего друга! – донесся ему в спину поучительный возглас блондина, тут же сменившийся на радостный заразительный смех, отозвавшийся в сердце Чона приятным согревающим жаром и ясным осознанием того, как сильно он счастлив за Намджуна.             Резво ворвавшись в комнату Чимина и застав его в полном сознании, протяжно стонущим и кубарем катающимся по кровати, Чон с ужасом осознал, что не успел.             Не мешкая ни одной лишней минуты, он быстро подошёл к краю кровати, предательски трясущимися руками достав маленькую овально-желтую таблетку из упаковки, что была в кармане худи, и аккуратно дотронувшись до плеча омеги, в попытке повернуть его к себе лицом.             - Тебе нужно это выпить, так что…- начал было говорить Чонгук, как вдруг краем глаза заметил позади себя какое-то странное копошение, резко обернувшись назад и испуганно вскрикнув от вида незнакомого мужчины с длинной шваброй в руке, уже было замахнувшегося ей для удара.             Его не менее испуганное встречное визжание заставило брюнета слепо шарахнуться назад, выпуская таблетку из руки и жёстко падая на кровать, а точнее прямиком на болезненно корячившегося на ней Чимина, громогласный вопль которого наверняка услышали все соседи в округе.             - Ну, ты…и лошадь…- прокряхтел красный как рак Пак, когда Чон с него наконец слез, непрерывно извиняясь за причиненные неудобства и искоса поглядывая на мужчину, всё ещё крепко державшего в руках швабру. – Пап…в следующий раз…бери что-нибудь потяжелее…и бей сразу по темечку.             - Да иди ты знаешь куда! – негодующе воскликнул брюнет и уже было хотел ударить омегу по этому самому темечку, как внезапно до него наконец дошёл смысл сказанных им слов. – Мистер Пак? – нерешительно обернулся Чонгук, тщетно пытаясь всмотреться в лицо мужчины, черты лица которого невозможно было разглядеть из-за выключенного света.             - Он самый, собственной персоной, - с вызовом хмыкнул он, гордо задирая подбородок вверх и сканирующе окидывая Чона взглядом. – А вот ты кто такой и почему у тебя есть ключи от нашего дома - ещё тот вопрос, не находишь?             Да уж, его боевую стойку со шваброй вполне можно понять – какой-то незнакомый парень на всех парах вваливается в дом, бежит в комнату к его сыну (у которого, к слову, течка) и пытается втюхать ему какое-то непонятное лекарство. Та ещё картина Репина.             - П-простите, я…я друг Чимина, Чонгук. В институте у него началась течка, и я привёз его домой, потом сразу побежал за таблетками, уменьшающими боль во время течки, и вот я здесь, наедине с вами и…и вашей шваброй, - потерянно протараторил брюнет, бросая жалобный взгляд в сторону пытавшего не заржать сквозь боль Пака. - Скажи ему, Чимин!             - Пап, я абсолютно никакого понятия не имею, кто это. Показать тебе, где находится темечко? – с самым серьёзным выражением лица произнёс омега, тут же получая от убийственно зыркнувшего на него Чона смачный удар по затылку.             - Я тебе знаешь куда сейчас эту швабру засуну! - едва слышно процедил сквозь зубы Чонгук в макушку Пака и как ни в чем ни бывало развернулся к ничего не понимающему родителю, выжимая из себя приветливую улыбку, больше похожую на острый приступ запора.             Тяжко вздохнув и раздражённо потерев переносицу, мужчина неспешно прислонил швабру к стене и, ни слова больше не говоря, шаркающе направился в сторону кухни.             - Он что, пошёл за чем-то потяжелее? – взволнованно поинтересовался Чонгук, заставляя Чимина звонко прыснуть от смеха и тут же мучительно охнуть из-за новой волны режущих спазмов.             Вернувшись из кухни со стаканом воды и поставив его на прикроватную тумбочку, мужчина присел на кровать и бережно помог Чимину принять сидящее положение, легонько потрепав его по волосам и бросив опасливый взгляд на топорщившийся карман худи Чонгука, из которого виднелся край одной из упаковок с таблетками.             - Они ему действительно помогут? – серьёзным тоном спросил он, смотря прямиком в глаза Чона и пусть в комнате и было темно, но готовность порвать за сына любого ясно читалась в его взгляде.             - Обязательно, - одними губами улыбнулся брюнет, доставая из упаковки новую таблетку и несмело протягивая её мужчине, немного замешкавшемуся, но всё же принявшему её из его рук.             Взяв с прикроватной тумбочки стакан с водой, он заботливо помог сыну принять таблетку и, уложив его под тонкое стёганое одеяло всех цветов радуги, нежно чмокнул в лоб, словно самое драгоценное сокровище на свете.             - «Чем-то папу напоминает», - мысленно умилился Чон, вслух же осторожно заметил: - Ну, я пойду. А то вечер уже, как-никак.             Вытащив из кармана обе упаковки таблеток и положив их рядом с подушкой уже успевшего провалиться в глубокий сон Пака, Чонгук уже было развернулся, чтобы уйти, как его тут же цепко схватили за руку и настойчиво потащили в сторону кухни.             - Ну, уж нет! У моего любимого мальчика в кои-то веки появился настоящий друг, а я совершенно ничего о нём не знаю! Так не пойдёт! – уязвлённо затараторил мужчина, решительно усаживая брюнета за стол и начиная бойко носиться по кухне, ставя чайник на огонь и вытаскивая из холодильника все имевшиеся в нём годовые припасы.             - Спасибо вам, конечно, мистер Пак, но может, всё-таки не нужно? Уже поздно и мой папа…             - Без никаких там «но» и «если», сынок! – укоряюще цыкнул на него мужчина, пресекая любые попытки к сопротивлению и давая наконец Чонгуку возможность себя разглядеть - ну просто вылитый Чимин, только старше, немного полнее и с лёгкой проседью в зачесанных на бок каштановых волосах. Даже пухлые щёчки и те один в один с сыном.             Поняв, что ему наверняка не отвертеться от этого импровизированного допроса, Чон обречённо вздохнул, терпеливо ожидая, пока хозяин дома не закончит все свои приготовления к вечернему чаепитию, краем глаза следя за его мельтешением по кухне и неожиданно понимая, что же во всей этой семейной идиллии не так.             Запах. Дом был полностью пропитан одним лишь Чимином.             И даже пусть у него и течка, запах другого омеги брюнет бы всё равно мог с лёгкостью распознать. Но нет, никаких дополнительных примесей в насыщенном аромате спелой дыни не затесалось, а это могло значить только одно – папа Чимина был бетой.             Бетой, у которого по факту не могло быть детей.