Я просто ушла в себя. Вроде как спряталась в панцирь — я тут, я все вижу, но ничего не чувствую. — Берли Догерти. Здравствуй, Никто
Звонок становится для Одри долгожданным спасением. Она небрежно скидывает вещи в сумку и спешит раствориться в толпе, прежде чем кто-либо решит завести с ней разговор. Прежде чем он решит завести с ней разговор. Коллинз боится этого. Боится нежеланных расспросов, промывки мозгов, общества. Его испепеляющий взгляд пронзительных глаз ясно дает понять, что та ночь, ее не поддающийся объяснению поступок плотно заседают в его сознании, и побег — это всего лишь отсрочка, но она не может не воспользоваться ею. Свит Пи вздыхает и медленно поднимается со стула, прокручивая в голове каждую секунду урока, в которую Одри вздрагивает, стоит ему только сделать одно неосторожное и ненамеренное движение в ее сторону. Покатившаяся ручка, перевернутый лист бумаги — плевать, реакция одна. Это никак не укладывается в его голове, ведь это не похоже на ту девчонку, которая так отчаянно сигает с обрыва. Какого черта думает о ней?! Свит Пи трясет головой и направляется к выходу, когда замечает альбом, одиноко валяющийся на полу. Скорее всего, тот падает, когда Одри старается, как можно быстрее сбежать из кабинета. Змей поднимает книжку и рассматривает обложку. Альбом для эскизов. — Эй, Свит, — в дверном проеме показывается Фэнгс, который уже, как и остальные ученики, успевает покинуть класс. — Ты чего там застрял? — Да иду я, — кидает парень и прячет потрепанную вещицу между тетрадей. Следует за другом. В коридоре многолюдно и шумно. В принципе, как и всегда. Но почему-то сейчас, стоя в кругу банды, окидывая взглядом гогочущую толпу, Свит Пи ловит себя на мысли, что это дико раздражает. Мелькающие перед глазами подростки… Их много. Слишком много. Хочется наорать на них, заставить замереть на местах хотя бы на секунду в надежде, что это поможет выловить среди нескончаемого потока школьников один миниатюрный силуэт. — Она та девушка с крыши, не так ли? — замечая бегающие глазки друга, улыбается Тони. Змей ничего не отвечает, только молча наблюдает за тем, как Топаз нагло облокачивается о него, будто он стена. Обычное дело в их компании. Хотя, если посмотреть с другой стороны, это риторический вопрос, и он не требует ответа. Всем и так все понятно после короткого «это она», кинутого Фэнгсом еще в кабинете математики. Антуанетта едва толкает локтем в бок Свит Пи и указывает на шкафчики, располагающиеся в нескольких метрах от них. Даже она со своим маленьким ростом более полезна, нежели Змей-великан. — А она ничего такая, — оценивающе протягивает Тони и чувствует, как кулаки Свит Пи сжимаются до хруста. Топаз усмехается. Джагхед и Бетти только сейчас обращают внимание на объект обсуждения, который, оглядываясь, будто опасаясь преследования, распихивает вещи по полкам школьного шкафчика. — Кто это? — решается нарушить неловкое молчание Свит Пи. В его голосе какие-то странные и непонятные нотки. Это что, смятение? Несвойственное грозному и опасному байкеру чувство. Это впервые с ним, как и глупые подростковые расспросы. Змей никогда не спрашивает у посторонних что-либо о девушках, предпочитает узнавать все лично. Тем более с этим редко возникают проблемы — девушки нынче говорливы.. но не она. Она молчалива и отрешена, будто все чуждо ей в этом мире. — Одри Коллинз, — с теплой улыбкой на губах отвечает Купер, склоняя голову, заставляя свой любимый конский хвостик упасть ей на щеку. — Я бы сказал: Вторая Шерил Блоссом, только менее эгоистичная, надменная и более дружелюбная версия, — Джагхед закрывает дверцу шкафчика и косится на Одри. — Хотя по ней и не скажешь. Фогарти усмехается. Ему трудно представить затюканную девушку в образе рыжеволосой бестии. — Джаг утрирует, — Элизабет хлопает по плечу своего парня, и тот недовольно закатывает глаза. Вот так всегда, даже своего мнения иметь нельзя. — Она весьма добрая и милая, только раньше никогда не могла устоять перед несправедливостью, из-за чего вечно ввязывалась в конфликты. — Особенно с Шерил, — вносит свои пять копеек Джонс. — Просто моя кузина терпеть не может, когда кто-то лучше нее, а Одри — когда кто-то проявляет свое превосходство, принижая достоинство других. — Небо и земля. Огонь и вода. Теперь наступает очередь Бетти закатывать глаза на словах Джагхеда, тем самым вызывая улыбки на лицах остальных. Всех, кроме Свит Пи. Он так и стоит, наблюдает за тем, как чертовы тетради выпадают из рук Коллинз, когда какой-то придурок из футбольной команды проносится мимо нее, не забывая при этом намеренно толкнуть ее в спину, напоминая, что не стоит стоять посреди дороги. Одри не придает значение его поступку, только присаживается на корточки и собирает вещи. Как она может быть такой спокойной? Принимать подобное отношение как должное? Вопросы, на которые нет ответа. Снова. — Но однажды она, придя во всем черном, перестала с кем-либо разговаривать, — с грустью роняет Купер. Она, как и многие, еще помнит лучезарную улыбку Одри Коллинз и ее голос, льющийся со сцены старшей школы Ривердэйла, когда та играет очередную роль в мюзикле Кевина Келлера. — Я не раз пыталась завести с ней диалог, но все тщетно. — А потом она и вовсе исчезла, а по школе поползли слухи, что папочка сдал свою прелестную дочурку в больницу для душевнобольных, — Джонс заканчивает за Элизабет и мягко притягивая ее за талию к себе. — Значит, Одри Коллинз… — произносит Свит Пи, будто пробуя ее имя на вкус. Змеи косятся на приятеля. Кажется, ее имя — это единственная вещь, которую он выносит для себя из рассказа счастливой парочки. Но ему больше и не нужно. — Смотрю, кто-то запал, — довольно усмехается Фэнгс, кладя руку на плечо друга. — Но над твоим вкусом я бы еще поработал, — совершенно серьезно говорит Фогарти, — с ним у тебя явно проблемы, учитывая тот факт, что тебя привлекают не совсем здоровые девуш… — он замолкает на полуслове, когда ловит на себе суровый взгляд Свит Пи. Фэнгс поднимает руки вверх, мол, понял, перегнул палку, сдаюсь. Он отходит на безопасное расстояние. Тишина. Свит Пи складывает в шкафчик тетради и учебники по математике, вынимая из него несколько новых, по его мнению, нудных книжек. — Ни на кого я не запал. Змей захлопывает дверцу. Его ответная реплика «слегка» опаздывает, что само собой наталкивает друзей на сомнительные мысли. Но только ли друзей? И его самого. Почему ему требуется время, прежде чем он решится обмолвиться словом с членами названной семьи? Свит Пи проводит рукой по лицу и шумно выдыхает. — Просто хотел узнать ее имя, — оправдывается он. Перед ними? Нет, перед собой. Слишком много времени он проводит в раздумьях о ней, пытаясь разгадать причины ее поступков, построить в голове хотя бы одну правдоподобную цепочку. Безответная любовь? Проблемы в учебе? Нелюбящие родители? Какая это все чушь… Быть может, нет нужды во всех этих думах и ответ до невозможности легок? Она просто еще одна сумасшедшая, а поведение таких не поддается объяснению. Еще один вздох. — Она обронила, когда убегала, — Свит Пи показывает Змеям альбом, хозяйкой которого является до жути странная девушка-загадка. — Подумал, что было бы правильным вернуть его ей. Все, что он встречает в ответ — это озадаченные лица Саутсайдских Змеев. И зачем он только распинается перед ними? Больше Свит Пи ничего не говорит, только, махнув на них рукой, растворяется в толпе. Одри защелкивает замок на шкафчике и поправляет стопку тетрадей, душа тем самым на корню их желание поближе познакомиться с полом школьного коридора. На сегодня и так достаточно. Коллинз бросает едва уловимый взгляд на наручные часы, уже без пяти — еще необходимо успеть добраться до кабинета истории. — Одри, — раздается за ее спиной, стоит ей только свернуть за угол. Вздрогнув, девушка замирает. Лишь на секунду, уже в следующую — она пытается затеряться среди спешащих на следующий урок студентов, подобно напуганному свирепым хищником зверьку. — Да стой же ты! — крепкая мужская рука ложится на ее плечо, рывком разворачивая ее к себе. Все ее тетради и массивный учебник по истории с грохотом летят на пол, привлекая внимание окружающих. Коллинз испуганно оглядывается и поднимает глаза на парня. Какого черта с ней не так?! — Прости, я не хотел тебя пугать, — только сейчас Свит Пи убирает от нее руки и поднимает их вверх, давая понять, что не собирается причинять ей вреда, — просто хотел вернуть тебе альбом, — он смотрит ей в глаза, и в его голове невольно всплывает вопрос: «Какого они цвета?». Змей мысленно отвешивает себе оплеуху, напоминая о том, что это не то, о чем он должен сейчас думать. — Ты обронила его в классе, — наконец-то заканчивает он. Разрывая зрительный контакт, Одри смотрит на потрепанный альбом для эскизов, который все еще стоящий в стойке «я не причиню тебе вреда» Свит Пи держит в правой руке. Коллинз недоверчиво, но делает шаг в его сторону. Ее взор завороженно, как тогда ночью в том самом проклятом темном закоулке, впивается в неустанно изучающие ее глаза, а рука аккуратно, стараясь не касаться, забирает то, что принадлежит ей по праву, и крепко прижимает к своей груди. Свит Пи медленно, чтобы не спугнуть ее, опускает руки и делает шаг назад. Такой крохотный и едва заметный постороннему взгляду. Звонок. Они все еще стоят в двадцати сантиметрах друг от друга, в то время как ученики старшей школы Ривердэйла стремительно стараются оставить коридоры пустыми. Одри убирает спадающие на глаза волосы на бок и присаживается на колени, собирая вещи, которые все это время валяются в хаотичном порядке на полу. Кажется, кто-то, проходя мимо, даже ради забавы намеренно успевает распинать их подальше по углам. Коллинз тянется за тетрадью, что оказывается чуть ли не в метре от места приземления, когда замечает кисть с массивным перстнем на большом пальце. Она невольно вздрагивает и облизывает пересохшие губы, вспоминая холод, которым отдает тот при соприкосновении с ее разгоряченной кожей. Одри закрывает глаза и выдыхает, пытаясь совладать с собой. Почему он не уходит, а все еще находится здесь, помогая ей? Все же уже расходятся. Коллинз берет книгу, которую протягивает ей Свит Пи, и собирается вставать, но в последнюю секунду со словами «Ты боишься меня?» парень хватает ее за руку, останавливая. Тело Одри будто пропускает двести двадцать вольт, и она, вырвав руку из сильной хватки, отскакивает, при этом умудряясь упасть на пол. Благо этого позора никто не видит. Никто, кроме него. Свит Пи следит за тем, как она за считанные секунды закидывает на руку вещи и покидает этот чертов коридор, в котором еще мгновение назад готова была сгореть от стыда из-за своих неуклюжести и неумения контролировать себя. Она просто исчезает, вновь оставляя Змея в полном недоумении. — Гребаная шизофреничка, — ворчит Свит Пи в пустоту и поднимает с пола листы, которые Коллинз забывает собрать в спешке. Змей медленно бредет к ее шкафчику и запихивает небрежно сложенные бумажки сквозь маленькие отверстия. Его лимит поиска точек соприкосновения с Одри Коллинз закончен. Фогарти прав, она просто одна из чокнутых на голову, так что нужно перестать копаться в этом дерьме и дать ей возможность и дальше спокойно жить в своем параноидном мирке. Последний лист растворяется в темноте, и кулак Свит Пи летит в шкафчик. Еще один удар оставляет весьма заметную вмятину. Этим действием он будто пытается вбить себе в голову: «Держись от нее подальше». Змей облокачивается лбом о дверцу, когда за его спиной раздается не предвещающий ничего хорошего скрип. — К директору, мистер, — Свит Пи замечает молоденькую учительницу. — Живо! Твою же мать. Он ударяет ладонью об и так хорошо подпорченный шкафчик и плетется в кабинет директора Уэзерби. И зачем он только решает проучить ее той ночью?!***
Еще один вечер похожий на вчерашний, а тот на все предыдущие. Одри лежит с открытыми глазами и считает количество маленьких звезд, глядящих на нее с ее детской фотографии, которую мать зачем-то решает прикрепить на потолок. Наверное, она думает, что счастливые лица на фоне ночного неба пробудят в ее любимой дочурке добрые воспоминания. Да, Коллинз уже прям видит эту воодушевленную толпу, где каждый давит своего соседа в надежде оказаться в первых рядах, чтобы наполнить счастьем надломленный рассудок несчастной девочки; однако тут неожиданно приходит тьма и все поглощает… Как же это смешно. Одри тянется к тумбе и резко выключает какую-то попсовую песню, которая непонятно какими судьбами затесалась в ее плей-лист. Скрип половицы, и она поворачивает голову в сторону, замечая протискивающийся силуэт матери сквозь приоткрытую дверь. Обнаружив, что дочь не спит, та открывает дверь и уверенно ступает вглубь спальни. Одри ничего не говорит, только возвращает взгляд к звездам, продолжая считать их про себя. — Милая, — женщина присаживается на край кровати и аккуратно берет дочь за руку в надежде, что та не отпрянет вновь от нее. Но все рушится в тот самый момент, когда младшая Коллинз отодвигается от нее. Мать старается как можно тише выдохнуть. Она поправляет наручные часы, нервно заправляет за ухо свой жгучий черный локон и смахивает одинокую слезинку, скатывающуюся по щеке. Нужно держать себя в руках. — Я должна уехать, — в ответ усмешка. Все, как всегда. А разве и могло быть иначе? Лори Коллинз навряд ли удостоится приза «Лучшая мать года», чего уж там говорить, она даже приза «Лучшая мать дня» не заслуживает. Лори впервые бросает свою дочь, когда той нет и четырех лет. Оставляет ее на няню и погружается в работу, совершенно забывая о том, что у нее есть и прочие обязанности. Конечно, старшая Коллинз пытается быть хорошим родителем — изредка дает советы, идет на уступки Одри, когда отец той, наоборот, воспринимает идеи и желания дочери в штыки, но этого недостаточно. Любовь матери не ограничивается этим. Хотя многие поставили бы под сомнение то, что Лори Коллинз может испытывать нечто подобное к своей единственной дочери. Как бы это нереально ни звучало, но может. Она искренне любит Одри и все свою жизнь старается ради нее. Ради нее она с головой уходит в работу, бредя лишь одним желанием — обеспечить дочери светлое будущее: лучший колледж, престижную работу… Но в погоне за счастливым будущем для дочери она упускает главное — Одри нуждается в любви и заботе матери, а не в успешной взрослой жизни, принесенной ей на блюдце с голубой каемкой. Лори Коллинз, всегда мечтавшая быть лучшей матерью для своего ребенка, сама своими же действиями растаптывает счастливое будущее дочери в тот день, когда залопывает за собой дверь, оставляя Одри одну в пустом доме, который спустя пару месяцев обезумевший отец девочки превращает в сущий ад на земле. — Это всего лишь несколько дней, обещаю, — уголки ее губ дергаются в попытке выдавить нечто похожее на улыбку. Лори говорит о скором возвращении и о том, что они смогут провести время, съездив за город или куда-нибудь еще, если младшая Коллинз захочет этого. Но ей плевать. Она не слушает жалкие оправдания матери с того самого момента, как та роняет: «Я должна…», Одри знает, чем обычно заканчиваются подобные разговоры — бесследным исчезновением матери на месяца, года. Младшая Коллинз выключает прикроватную лампу, указывая Лори рукой на выход, и отворачивается к стенке. Женщине ничего не остается: она кидает тихое «спокойной ночи» и закрывает за собой дверь, прислоняясь к ней спиной. Из ее глаз падают слезы.Можешь выпить с горя, Лори Коллинз, все происходящее — не что иное, как плоды твоей особой любви к дочери.