При встречах с тобой мне часто хотелось сказать тебе об этом, но меня удерживал какой-то едва не дикарский стыд… — Марк Туллий Цицерон
Жизнь — это преисподняя. Одри понимает это в пятнадцать, стоя в ванной под холодным душем. Ее длинные волнистые волосы превращаются в сосульки, спадающие на обнаженную грудь, которую она кое-как высвобождает, разрезая тупыми ножницами когда-то белую футболку и черный бюстгальтер. По щекам неустанно текут слезы. Коллинз закусывает до крови нижнюю губу и отрывает от спины едва размокшую хлопчатобумажную ткань. Одного рывка не хватает, и она дергает еще. Футболка местами порванная на спине и окрашенная в багровый цвет падает к ее ногам, намокая и отдавая девичью боль воде. Дело остается за малым — снять бюстгальтер и «насладиться» еще одной пыткой. И Одри делает это: падает на колени и открывает рот в безмолвном крике, чувствуя, как холодные струи воды стекают по открытым ранам, оставленным любимым отцом. Ей хочется прислониться спиной к стене и закричать, что есть мощи, но она перебарывает себя и, сжимая пальцами ткань футболки, поднимается с колен. Так Одри учится молчать. Любимая одежда ей больше не в пору. Она слишком давит на покрывшиеся тонкими корочками раны, поэтому приходится выбирать объемную… и темную. Каждое неправильное движение влечет за собой новое травмирование израненной кожи. оставляя багровые следы на светлых вещах, но Коллинз приспосабливается и к этому. Она обматывает свое тело бинтами и облачается в черную толстовку с капюшоном и джинсы того же цвета. Так в Одри просыпается любовь к черному и серому. Отдирать окровавленные бинты тяжелее. От ударов офицерским ремнем их текстура нарушается и волокна проникают в глубокие раны, которые не заживают месяцами и начинают гноиться. Купленные на последние карманные деньги лекарства не помогают. В зеркале Коллинз больше не видит отражение красивого девичьего тела. Все, что предстает ее взору, стоит ей только обернуться к нему, — это уродливые линии. В какой-то момент она сталкивается с острым трупным запахом и темными пятнами на теле. Первое следует за вторым. Ей начинает казаться, что ее собственное тело гниет и разлагается… она превращается в ходячий труп. Этот страх посещает Коллинз внезапно ночью, когда она просыпается в холодном поту и бредет в ванную комнату, чтобы смыть с себя ужас ночного кошмара. Однако, взглянув в зеркало, обнаруживает, что сон становится явью. Одри начинает трясти. Ей хочется кричать, но, открыв рот, она понимает, что голос исчез. В висках пульсирует боль, а в голове эхом разносится зловещий смех. Коллинз зажмуривается, пытаясь успокоиться. И у нее это выходит. Она спокойно выдыхает и трижды осматривает свое тело, прежде чем понимает, что ее мандраж, слезы, спертое дыхание и странные видения — не что иное, как последствие ее больного воображения. Так Одри понимает, что психически больна. Она никому не говорит и продолжает прежнюю жизнь заложницы беспричинной агрессии отца. Он также часто срывается, но раны на ее теле все же успевают зажить. Теперь некрасивые рубцы покрывают всю ее спину, плечи и местами живот. Они отличаются от ткани здоровой кожи: на них нельзя разглядеть ее бледность или загар, на них не растут волосы и они не изменятся с возрастом. Это то, что останется с ней навсегда, как напоминание нескончаемой боли за желание обрести голос. Коллинз больше не разговаривает с людьми, старается обходить их стороной и никому не раскрываться. Она многого боится и оборачивается на любой подозрительный шорох, однако смелость выражать свою волю она не утрачивает. И пусть у нее больше нет певучего голоса, у нее есть голос ее дел. Так в голову Одри приходит ее первая безумная идея. Многие люди намеренно калечат себя, тем самым прячась под, так называемым, чехлом шрамов. Нанося на свое тело многочисленные порезы, ожоги, они стараются спрятать свою боль, отчаяние, слабость. Поначалу Коллинз следует их примеру. Она погружает тонкое лезвие себе в ладонь, заглушая душевную боль в надежде спрятать в самом дальнем уголке своего сознания то, что творит с ней отец. Но это не помогает. Одри только оставляет на себе еще один след, повторяющий линию ее судьбы. Навязчивое желание смыть с себя прошлое, очиститься от тяжелого бремени на сердце, медленно разрушающего ее изнутри, заседает глубоко в ее надломленном рассудке. Спасение она видит лишь в одном — в огне. Превозмогая боль и стискивая зубы, Коллинз пытается выжечь шрамы на животе. Получается, и несколько тонких рядом располагающихся линий превращаются в одну, пряча под собой следы, нанесенные отцом. Однако на сердце рубцы остаются. Одри долго мучается, осознавая, что новые шрамы не забирают у нее воспоминания об издевательствах отца. Это наталкивает ее на мысль, что она хочет убить себя. Ту определенную часть, которая никак не хочет забыть, как рука любимого человека сжимает ее горло и больно бьет наотмашь по лицу. Вынимает офицерский ремень из брюк и складывает его пополам. Как заставляет его опуститься на ее спину и не останавливается, пока ее одежда не пропитывается кровью и она не теряет сознание от боли. Ей хочется взять и бросить ее в костер. Стоять и наблюдать, как она медленно дотлевает, унося за собой все ее тревоги. И Коллинз бросает. Точнее, ее нога ступает в костер, разведенный на заднем дворе. Чувствуя его тепло сквозь одежду она успокаивается и закрывает глаза. Но очищение не приходит. Ее вытаскивают раньше, чем языки пламени успевают коснуться ее бархатной кожи. Горящую одежду стаскивают с нее случайные прохожие — те, которые спасают ее от смертельных последствий ее безрассудного поступка. Одри падает на колени и плачет. Никто так и не понимает движущего ею мотива. В них нет отваги, чтоб спросить. Да и решись они, она никогда бы не открыла им правду. Ведь она не умеет говорить. Отец списывает поступки дочери на временное помешательство и сдает ее в больницу для душевнобольных. Он верит, что там ей помогут очиститься и искупить ее грешную душу. Избавиться от мыслей, толкающих ее на нарушение Божьих заповедей. Так Одри переезжает из одного ада в другой.***
Одри переворачивается на бок и вдыхает окутывающий ее аромат мяты. Он успокаивает и наполняет бодростью, заставляя хрупкий сон отступить. Коллинз открывает глаза. Она находится в гостиной, лежит на диване укрытая одной лишь кожаной курткой с разъяренной змеей. В голове сразу же всплывают картинки прошлого вечера: приступ, осколок стакана и Свит Пи с порезом на щеке. Одри испуганно ойкает и садится на диване. Куртка спадает с плеч на колени. Взгляд Коллинз находит кресло, медленно скользит по нему снизу вверх. Одри закусывает нижнюю губу, обнаруживая прикованную к ней пару уставших глаз. Свит Пи. Южный Змей спускает ноги с журнального столика на пол и упирается локтями в колени. Трет глаза. По нему видно, ночь была несладкой. Он не спал. Только изредка позволял глазам сомкнуться... до первого шороха. А таких за эту ночь был не один десяток. Свит Пи зевает и разминает затекшую шею. Коллинз обращает внимание на щеку, на которой виднеется глубокий порез и местами засохшая кровь, которую парень размазывает, когда ее становится много. К горлу подступает ком. Одри виновато тупит взгляд в пол и беспокойно сжимает воротник его куртки. Змей замечает это и усмехается. — Ничего лучше в качестве покрывала найти мне не удалось. На самом деле он особо и не искал. Так осмотрел пару раз гостиную и, успокоившись, стащил с себя куртку. Она теплая и прекрасно своим размером сходит за детский плед. Кроме того, в ней комфортно. Коллинз благодарно улыбается и поправляет его куртку на коленях. Тишина окутывает дом. Свит Пи становится не по себе. Он смотрит на настенные часы. В голове речитативом играют вопросы, задать которые Южный Змей не решается. Хочется закурить, сполна наполнить легкие ядовитым дымом и насытится успокоением, которое он принесет. Но он заставляет себя собраться с пересиливающей желание силой воли и, встав с кресла, садится на диван рядом Коллинз. Он мягкий и сразу применяет форму тела грозного байкера, не то что треклятое кресло, на котором ему приходится ютиться всю ночь. Свит Пи умиротворенно закрывает глаза. Его безмятежный покой сокрушает едва ощутимое прикосновение к раненой щеке, он морщится и приоткрывает правый глаз, улавливая пугливую Одри, которая так и замирает с поднятой рукой. Кажется, она рассчитывала остаться не пойманной. Одри пытается опустить руку, но Южный Змей не позволяет ей. Он перехватывает ее и нежно, насколько ему свойственно, сжимает тонкие пальцы в своей шершавой ладони. Коллинз привычно вздрагивает, но руку не одергивает. Она смотрит в его темные глаза, они проникают в самую ее душу, подобно фонарю освещают путь своему хозяину и позволяют приблизиться к такой недосягаемой Одри Коллинз и наконец познать ее. Таинственный и пугающий взгляд будоражит, становясь цепью, прочно связывающей их. Одри пробует отвлечься, зубами подхватывает одну из корочек на своих губах, которые просто не проходят из-за ее дурацкой привычки кусать их, и нервно отрывает ее. Выступает маленькая капля крови, но Коллинз тут же слизывает ее языком. Глаза Свит Пи останавливаются на ее едва приоткрытых губах. Одри запускает пальцы в длинные спутанные волосы. Небрежно убирает их на бок в надежде спрятаться от Южного Змея и предпринимает неудачную попытку сбежать — спотыкается о ковер, стоит ей только сделать шаг, и падает на парня. Сгорая от стыда, Коллинз спешно сползает на пол. — Ты должен был уйти, — прочищает горло Одри. Свит Пи не отвечает. Он запрокидывает голову к потолку и прикрывает глаза. Коллинз права, ему не стоит быть рядом с ней, и причина далеко не в том, что она безумна и порыве беспамятства оставляет на его щеке кровавую отметину. Южный Змей может вытерпеть десятки подобных… просто они разные. Одри предпочитает одиночество и спокойствие, Свит Пи же не приближен к этому. Ему больше по нраву шумные посиделки до утра в баре и разборки с псами. Он импульсивен, редко контролирует эмоции. Ее умиротворенности можно только позавидовать. Коллинз излучает свет, Южный Змей — тьму. Она будто воплощение чистоты и невинности, а он и есть сам порок. Каждая секунда нахождения рядом с ней подобна преступлению закона, который Свит Пи раз за разом нарушает без зазрения совести. С блаженным упоением Южный Змей позволяет своему внутреннему змею пробираться Одри под кожу, отравлять ее измученный рассудок своим ядом, вынуждая построенные ее усиленным трудом стены превращаться в тонкие и шаткие перегородки. Неловкие и неуклюжие прикосновения, редкие фразы и длительные пронзительные взгляды… сама того не замечая, Коллинз поддается его пленительным чарам, разрешая ему искусно взламывать печати ее души. Свит Пи видит это и не желает останавливаться на достигнутом, как демон, заключающий в свои сети безгрешную душу и жаждущий ее полного падения. Южный Змей прекрасно знает, чем обернется вскрытие последнего замка ее души, — она утонет в его всепоглощающей тьме. Иначе со Змеями просто не бывает. Однако Свит Пи по-прежнему погружает в нее свои ядовитые клыки, и от осознания этого ему становится мерзко… лишь на секунду, потом приходит сладчайшее послевкусие, вызываемое ее искренней податливостью и внутренним и еще не осознанным желанием пасть также низко, как и Южный Змей. Он понимает, что это все неправильно, но поделать с собой ничего не может — уж слишком Одри Коллинз заседает у него в голове. И это кажется полным безумием. Одри обладает необычайно красивыми глазами… но на этом все. Ее «призрачный» облик больше отталкивает, нежели пленяет. А попытки вечно скрыться за длинными волосами и сбежать в неизвестном направлении и вовсе заставляют нервно крутить пальцем у виска. Обратить внимание на такую может только такой же психически нездоровый человек. Чего нельзя сказать о Свит Пи. Он полностью здоров, но непреодолимая сила магнитом притягивает его к ней. Даже, когда Южный Змей дает себе установку «не приближаться к Коллинз», судьба разыгрывает свою партию и вновь сводит их пути воедино, будто благословляя его на марание ее и так отчасти небезгрешной души. — Я предпочитаю самостоятельно принимать решения о своих поступках, — наконец нарушает тишину Свит Пи, когда Одри поднимается с пола, — и желаниях. Южный Змей чувствует, как содрогается ее рука от его не на шутку пугающего дополнения, и выпускает ее холодные пальцы из своей горячей ладони. Коллинз обхватывает себя руками и удаляется на кухню. Там в навесном угловом шкафу она находит аптечку и, поднявшись на носочки, с трудом цепляется за нее пальцами, двигая на себя. Когда Одри берет ее в руки, она бесшумно закрывает дверцу и, оборачиваясь, утыкается в грудь возвышающегося над ней Свит Пи. Аптечка выпадает из ее рук, однако Южный Змей юрко ее ловит и возвращает Коллинз. — Твое лицо, — она прижимает к себе аптечку, заставляя неаккуратный изогнутый край врезаться в живот. Свит Пи делает два шага назад и присаживается на стул. Одри коленками взбирается на соседний, сохраняя между ними дистанцию. В коробке с медикаментами она отыскивает перекись и бинт, намочив который прикладывает к лицу Южного Змея. Из-за разделяющего их расстояния Коллинз начинает заваливаться вперед. Это не уходит незамеченным от Свит Пи. Рукой он пододвигает ее стул вплотную к своему, и она опирается о стол, чтобы не упасть. Южный Змей придерживает ее за талию и слегка запрокидывает голову, когда Одри вновь аккуратно касается его щеки и дует на рану в надежде, что это хоть немного поможет Свит Пи избавиться от неприятного чувства жжения. Сердцебиение Коллинз учащается. — Прости, — отыскав в аптечке пластырь, Одри поднимает на него виноватые глаза, судорожно отсоединяя липкий кусочек ткани от бумаги. Южный Змей берет ее руки в свои ладони, прекращая ее суматоху. — Все в порядке, — отвечает Свит Пи и забирает у нее пластырь. — Этого достаточно, — он косится на перекись и местами багровый кусок бинта. Южный Змей никогда не обрабатывает раны, он всегда довольствуется малым — холодной проточной водой и чистым полотенцем, если таковое, конечно, имеется под рукой. Так что Коллинз сполна оказывает «первую медицинскую помощь». Свит Пи льет на ладонь недоумевающей Одри перекись, и она невольно морщится, закусывая губу. Затем насухо промокает чистым бинтом и заклеивает пластырем порезы, остающиеся от осколков лопнувшего у нее в руке стакана. — Спасибо. Парень ухмыляется и бросает взгляд на часы. Десять минут девятого. Если не поторопиться можно опоздать в школу. Свит Пи с удовольствием прогулял бы чертову химию, но, как любезно объявил мистер Моррис пару недель назад: «Еще один раз, и Вам придется ему в новом учебном году сначала слушать мой курс». К такой пытке он точно не готов. Улавливая, к чему он клонит, Одри спускается со стула и направляется в ванную комнату, расположенную на первом этаже. Южный Змей не успевает и опомниться, как рядом с ним приземляется чистое полотенце и новая зубная щетка. Хотелось бы ей обеспечить его большим, но, к сожалению, в ее доме не водится мужская одежда подобных размеров, за исключением папиной… но она и видеть ее не может. Со словами «теперь в меня есть своя собственная щетка в твоем доме, можно спокойно впредь оставаться с ночевкой» Свит Пи лениво плетется к умывальнику. Последнее, что он видит, — это искреннюю улыбку на ее лице. Одри надевает первые попавшиеся черные джинсы, футболку и куртку, когда дверь ее комнаты приоткрывается и показывается Свит Пи, вытирающий волосы. Похоже, его абсолютно не беспокоит перспектива простыть, раз он готов выйти на улицу с мокрой головой. Южный Змей застает ее врасплох. Это видно по округлившимся глазам и дрожащему в руках пузырьке с лекарством. Она так его и не открывает. Вместо этого отправляет на дно сумки. Свит Пи непременно счел бы это подозрительным, не будь она столь отрешенной от людей. Однако в силу указанных выше обстоятельств, он даже не предает этому значения. Они обсуждают… точнее, Южный Змей говорит, что подвезет ее и что, если Одри хочет, он высадит ее где-нибудь неподалеку, откуда она спокойно сможет добраться до школы сама. Коллинз хочет возразить, но прежде Свит Пи ставит ее перед фактом, что это не обсуждается. Ей ничего не остается, кроме как согласиться с его ультиматумом во избежание последствий. К слову, погода на улице мерзкая, крайне не располагающая к пешим прогулкам. А потому Одри оказывается безумно благодарна настойчивости Южного Змея. Она не произносит этого вслух, но Свит Пи привыкает понимать ее и без слов. Как и обещал, парень останавливается в безлюдном переулке в паре метрах от школы. Коллинз слезает с его железного друга и, помахав рукой, перепрыгивает лужу, устремляясь к учебному заведению. Южный Змей выжидает пару минут и заводит мотоцикл. Невзирая на погоду, на пришкольной территории толпятся ученики. Саутсайдские Змеи располагаются южнее северян. Хоть их и всеми фибрами души пытаются выкурить не только со старшей школы Ривердэйла, но и с юга, они стараются оставаться ближе к своему дому, находясь и на северной стороне. Свит Пи паркуется рядом с Фэнгсом, восседающим на своем железном коне и докуривающим сигарету. Рассматривая друга, он присвистывает и давится едким дымом. Тони усмехается и пихает Фогарти локтем в бок, намекая, что нужно быть более сдержанным в своих реакциях. Свит Пи хмыкает. — Кто это тебя так? — вскидывает бровь Топаз, пряча руки в задние карманы джинсов. Свит Пи молчит. Краем глаза он замечает добравшуюся до школы Одри. Их взгляды пересекаются, но уже в следующую секунду она теряется среди толпы. — Только не говори… — откашливается Фэнгс, замечая объект внимания друга, — что… это она? Свит Пи слезает с мотоцикла. — Я вообще молчу, если ты заметил, — Змей хлопает по плечу Фогарти. Тот бросает на землю окурок, наступает на него ногой и слезает с байка. С протяжным «Свит» следует за устремившимся в школу другом. Не без улыбки Тони направляется за ними. Уж слишком комично выглядит для нее эта ситуация. Свит Пи ничего не отвечает. Вопреки всем ожиданиям урок проходит спокойно. Южный Змей даже правильно решает химическое уравнение у доски, хотя и терпеть не может этот предмет. По правде говоря, Свит Пи в целом не любит требующие точности и определенности науки. Конечно, северяне скажут: а что ему вообще нравится? Вряд ли он является любителем истории или биологии. Спорить с этим сложно, он не особо питает интерес к учебе, и это еще одно его отличие от Одри. Однако, если разобраться, Свит Пи не деградирует. Его интересует спорт, литература. О последнем не принято говорить в их кругах, он же выходец из Саутсайда, а там в школе никто не любит, когда на занятиях раскрывают рот. К остальным предметам парень относится нейтрально, за исключением математики, физики и химии — три его злейших врага, если не брать в расчет придурка Реджи и Упырей с юга.***
— Серьезно?! Никогда бы не поверил. Коллинз закрывает школьный шкафчик, когда крепкая мужская рука останавливает металлическую дверцу, а из-за спины звучит изумленный голос. Повернув голову, Одри видит Свит Пи, пялящегося на ее форму. — Ты была лисичкой? — его глаза загораются интересом и оценивающее скользят по изгибам ее тела, закутанного в мешковатую одежду. — Должно быть, и фигурка у тебя под всем этим ничего, — подмигивает он. И как Юзный Змей только не замечает эту треклятую форму полторы недели назад, когда обыскивает ее шкафчик? Коллинз закатывает глаза и захлопывает шкафчик перед любопытным носом Свит Пи, впервые наблюдавшим подобную реакцию с ее стороны. Он усмехается. Оказывается она может испытывать не только страх и стыд. — Ты забыла в кабинете истории, — Южный Змей отдает ей тетрадь, оставленную в классе. Одри благодарит и прячет ее в сумку. На самом деле она часто что-нибудь забывает: альбом, ручку, тетрадь, порой и учебник. Свит Пи всегда удивляется, как можно забыть чертов учебник, особенно по истории, который весит по меньшей мере килограмма полтора. Когда Южный Змей возвращает ей его в последний раз, то минут пять подтрунивает над ней, а потом самодовольно заявляет, что в следующий раз, если понадобится помощь с тяжелыми книжками, стоит просто попросить, а не делать вид «я случайно забыла этот булыжник в классе». Тогда Коллинз недовольно фыркает и, сохраняя молчание, уходит. Слова Свит Пи не на шутку ранят ее, ведь она действительно случайно забывает этот чертов учебник. — Сегодня после уроков на том же месте? Каждый день он задает ей этот вопрос и каждый раз, получив на него утвердительный кивок, удаляется. Конечно, поначалу Одри противится его настойчивому желанию сопроводить ее до дома на своем железном коне, однако на третий день, заведомо понимая, что их очередной глупый спор и его «убедительные» аргументы не приведут к желаемому ею результату, она даже не вступает с ним в войну, из которой Свит Пи всегда выходит победителем. И причина тому то, что Коллинз не умеет достойно отстаивать свою позицию. Точнее, так считает Южный Змей. Но, откровенно говоря, он просто не предоставляет ей возможности сказать и слова и ставит перед фактом, что хочет она того или нет, но поедет с ним. В противном случае он всегда может применить грубую мужскую силу и закинуть ее на плечо, а с этим уже не поспоришь. На первый взгляд может сложиться впечатление, что Свит Пи абсолютно не волнует мнение Одри, однако не верно. Он просто хочет держать ситуацию под контролем. Подвозя ее утром до школы, а вечером до дома, Южный Змей убеждается в том, что ночью Коллинз остается в своей кровати, а не в грязном спортзале или еще того хуже — бродит по темным закоулкам Саутсайда. Осознавая это, ему засыпается проще. Друзья-Змеи быстро мирятся с новым распорядком дня Свит Пи, однако не перестают шушукаться за его спиной. Особенно Фэнгс. Его до сих пор поражает нездоровая тяга друга к девушке с севера. — Да, — звучит с уст Одри, и привычная реакция парня не заставляет себя ждать. Неожиданно двери старшей школы Ривердэйла распахиваются и впускают шерифа Келлера с никому неизвестной женщиной, сотрясая мирную обстановку. Толпа начинает гоготать. — Неужели по ваши змеиные души наконец-то пришли? — с вызовом кидает откуда ни возьмись выросший в коридоре Мантла. Не обращая внимания на стычки между учениками, шериф направляется в кабинет директора. — А знаешь, что я думаю?! — ярость закипает в жилах Свит Пи, и он делает шаг навстречу псу. Рука Джонса преграждает ему путь. Змеи медленно обступают бушующего Свит Пи, сдерживая его порыв броситься на Реджи. Бульдоги не теряются, занимают свои позиции вокруг Мантлы. Назревающую стычку прерывает голос директора Уэзерби: — Прошу мисс Одри Коллинз незамедлительно пройти в мой кабинет.Твои тайные страхи ближе, чем ты думаешь, милая наивная девочка. Можешь начинать дрожать.