Он твердил, что всё будет хорошо. Я была ребенком, но знала, что всё хорошо не будет. Он не был обманщиком. Он был отцом. — Джонатан Сафран Фоер. Жутко громко и запредельно близко
Большой палец руки в какой раз проходится по корешку дневника Одри. Свит Пи тяжело вздыхает, закрывает глаза и приоткрывает то, что Коллинз так тщательно скрывает. Тут же закрывает его и откладывает в сторону. Встает с дивана. Насколько это возможно, он прикрывает дверь в комнату, где устраивается Одри, лишая свет возможности доступа в нее. Сомневаясь, он возвращается к столу и, приглушив свет, наконец поддается своему любопытству. Открывает дневник, вылавливая взглядом аккуратные строчки, написанные рукой Коллинз.«Я слышала их крики вновь. Отца и матери. Это было невыносимо, он просил ее вернуться, но… думаю, она вновь отказала. Она всегда отказывала ему, сколько себя помню»
Свит Пи скользит взглядом по тексту, пропуская «предисловие», задерживаясь лишь на мгновения на моментах, вводящих его в замешательство. «Как и следовало ожидать: она не приехала, отца забрали, и я осталась одна в этом чертовом замке. Думаю, пора завести лохматое чудище, чтобы не было так одиноко по вечерам. Да? Нет? Надо позвонить отцу, полагаю, он поддержит меня… Он всегда боялся, что я останусь одна. Надеюсь, он будет в порядке, я не переживу, если потеряю и его» Южный Змей озадаченно трет переносицу и переворачивает страницу, приглаживая ладонью листы, чтобы те не топорщились. Он вспоминает шрамы на теле Одри. В голове не укладывается мысль о том, что тот, кто дорожил своей дочерью и кого она так горячо любила, мог сотворить нечто ужасное… Свит Пи продолжает вчитываться.«Шесть часов. Я провела в больнице шесть часов после звонка сослуживца отца. Его демобилизовали по ранению, скоро он вернется домой, где мы позаботимся друг о друге. Мы справимся с этим, я верю в него, в себя… в нас. Он никогда не сдавался ради меня, и я не сдамся. Все будет хорошо, пока я верю в это»
Южный Змей трясет головой, а затем запускает руку в волосы, убирая непослушные пряди назад. Тянется к полупустой кружке кофе, которая появляется на журнальном столике, пока тот читает. Нет, она не материализуется из воздуха, Свит Пи сам его готовит, не отрываясь от строк, которые постепенно приближают его к тому самому дню, когда жизнь Одри перестала быть прежней.«Отец вернулся домой, и все вернулось на свои места. Если не считать его постельный режим и бульоны, которые он отказывается есть, бубня, что не я должна заботиться о нем, а он обо мне. Я успокаиваю его тем, что «это все временно, и ты еще устанешь обо мне заботиться», а он смеется и у соглашается есть, будто ребенок. Но иногда он кажется чужим: прикрикивает за нарушение режима, которого не было, за короткие юбки, яркий макияж и прогулки с неизвестными для него людьми. За отсутствие инстинкта сохранения. Думаю, он просто переживает, что не сможет меня защитить, если случится беда. Верно, в его положении это крайне сложно. Однако я сама могу за себя постоять. Полагаю, нужно напомнить папе об этом завтра»
Южный Змей наискосок пробегает глазами по страницам, переворачивает одну за другой, пока ему не попадается «он ударил меня».«Сегодня он ударил меня. Впервые. Я задержалась лишь на пять минут. Он был в гневе и говорил, что я превращаюсь в нее. Становлюсь такой же безответственной и безрассудной, что однажды я поступлю, как и она. Но как? Я не понимаю. Я никогда прежде не видела его таким. Я никогда не ощущала столько злобы по отношению к себе… горящих отпечатков ладоней на щеке… Никогда. Сегодня он сломался, преступил свои устои, правила. Сегодня он причинил мне боль, не только физическую, но и душевную»
Свит Пи делает глоток кофе и отставляет кружку в сторону, устраиваясь удобнее на диване, вчитываясь в слова Одри.«Говорят, молчание — золото, а тишина — лучший друг. Закрывая рот ладонью, подавляя рвущийся на свободу крик, я напоминала себе это в тот самый момент, когда неудачно уворачивалась от его руки, а потом стояла под холодным душем, отрывая от своей спины футболку, окрашенную в багровый цвет, и когда собственноручно сдавалась в плен струям воды, стекающим по спине, окрашиваясь в цвет моей крови. Было невыносимо больно, но я сдержалась и не проронила и слова»
Он листает страницы одну за одной, обнаруживая десятки эпизодов домашнего насилия, но в памяти остаются лишь «яркие» моменты:«Раны начали стягиваться и вновь разошлись от очередного его удара»
Его глаза опускаются ниже:«Черный цвет не так уж и плох: в нем я выгляжу стройнее и незаметны капли крови, которые проступают на спине, когда я делаю неаккуратные движения»
Страницей дальше:«А молчание не так уж и страшно. Раньше одиночество угнетало, теперь оно отдушина. Сотни вопросов о том, что со мной не так, давят. Все считают, что я изменилась. Стала другой. Но это не так, я стала собой. Точнее, той, кем хотел видеть меня отец»
Еще одной:«Не думала, что отрывать окровавленные бинты тяжелее. От ударов тем самым чертовым ремнем, на котором мне хотелось вчера повеситься, их текстура нарушалась и волокна залезли в раны… те, что не заживают месяцами. Они начинают гноиться, и сегодня я впервые почувствовала странный запах, мне началось казаться, что мое тело буквально разлагается на глазах, а потом… А потом все прошло, словно и не бывало. Мне кажется, я больна. Я схожу с ума»
Неожиданно донесшийся из спальни грохот привлекает внимание Свит Пи. Оторвавшись от дневника Одри, он направляется на шум. Отворив дверь, он замечает забившуюся в угол Коллинз. Она переворачивается на бок и задевает лампу на прикроватной тумбе, смахивая ее на пол. Пальцами впивается в подушку, будто хочет разорвать ее ногтями. Мотает головой. — Эй, Одри, — произносит Южный Змей, присаживаясь на кровать рядом с ней. Коллинз не реагирует, она мечется по кровати, задевая парня. Отложив дневник Одри на прикроватную тумбочку и подняв лампу, Свит Пи перехватывает руки девушки и примыкает к ней со спины, крепко прижимая к себе. Та вздрагивает, впиваясь ногтями в предплечье парня, оставляя глубокие отметины, но он даже не замечает этого… только крепче ее сжимает в своих объятьях, успокаивая. Вскоре Коллинз умиротворено обхватывает его руку и утыкается носом в его грудь. Южный Змей засыпает. Просыпается Свит Пи с восходом солнца один. Потянувшись, он присаживается на кровати. Одри нет. Он осматривается. Ее одежды нет. Засунув телефон в задний карман, Южный Змей плетется на кухню. Открыв кран, он умывается и хватает зубную щетку из стаканчика, нанося на нее зубную пасту и высматривая в окошко Коллинз. Он сплевывает в раковину и в ускоренном темпе полощет рот, замечая силуэт Одри с большим бумажным пакетом среди трейлеров. Закрыв кран, Свит Пи набрасывает по привычке куртку и распахивает дверцу трейлера. Пригибаясь, он показывается на улице. — Ты где была? — вместо «доброе утро» начинает Южный Змей. Коллинз показывает ему пакет. Свит Пи заглядывает в них. Продукты. — Больше не ходи одна, — он забирает у нее пакеты и пропускает в трейлер, — это не безопасно на южной стороне. Не желая спорить, Одри кивает и заходит внутрь. Там тихо и светло. Южный Змей ставит пакеты на стол и, обмолвившись с Коллинз парой фраз, направляется в душевую. Возвращается он по истечении минут двадцати, заставая Одри в комнате за просмотром своего дневника. Девушка обращается на шорох. — Ты его прочел? — спрашивает она. Свит Пи трет волосы полотенцем и вешает его дверцу шкафа со словами «частично». Коллинз смотрит на него, не понимая. — Я остановился на той части, где ты приходишь к выводу, что больна, — поясняет Южный Змей. Одри усмехается, убирая прядь волос за ухо, а затем складывает руки на груди и перекатывается с носков на пятки. — Можешь забрать, я узнал достаточно. Одри хмыкает, отпуская «ты лишаешься возможности узнать тайны нашей местной психбольницы». Свит Пи бросает «обойдусь», и они направляются на кухню. За последние дни он и так узнал больше, чем ожидал. Завтрак и поездка в школу проходит в ставшей привычной тишине, а вот стены школы встречают их скандалом директора и неизвестной Южному Змею дамочки. — Я понятия не имею, где ваша дочь, — повторяет директор, — следить за ней после школы не входит в мою компетенцию. Полагаю, это ваша обязанность. Единственное, что могу сказать, она уехала вчера с одним из наших учеников. Несмотря на бурную реакцию дамочки, директор Уэзерби держится достойно: еле заметно стискивая зубы, он успокаивает женщину, убеждая, что она всегда может найти свою дочь в стенах школы. Необычно громкий хлопок дверцей шкафчика, созданный Одри привлекает внимание спорящих. — Боже, Одри! — с то ли наигранным, то ли действительным облегчением женщина кидается к Коллинз. — Я так переживала, — она обнимает девушку, но та тут же спешит вырваться. — Где ты была? И что… — мать оглядывает с головы до ног Свит Пи и опускает глаза на дочь, — ты делаешь рядом с членом банды Саутсайда? Миссис Коллинз не ожидает, что Одри ответит, но та произносит: — Сижу на большинстве предметов, а сегодня ночью спала с ним в одной кровати, — глаза матери лезут на лоб. — Спасибо, что вспомнила о материнском минимуме в этот чудесный день, можешь вновь собирать свои вещи. Ее слова задевают мать за живое. — Скоро слушание у твоего отца… Одри не дает ей договорить и обрывает на середине фразы: — Да, я думала, что ты вернешься после него, — она просто не может смотреть ей в глаза, — если вернешься. Но не переживай, у тебя есть еще целая неделя, чтобы сделать то, что ты так любишь — свалить обратно, — злоба переполняет Коллинз и, задев плечом мать, она уходит. — Извините, это было грубо, — произносит Свит Пи. Женщина поднимает на него глаза, собираясь, сказать «все в порядке», но Южный Змей, как и Одри, не дает ей высказаться, — но абсолютно оправдано. Он удаляется, оставляя женщину один на один со своими мыслями.***
В половине двенадцатого зал судебного заседания открывает свои двери для участников процесса по делу мистера Коллинза. Атмосфера разборок и склок тут же проникает под кожу присутствующим, и внутренняя чуйка Свит Пи подсказывает ему, что это судебное разбирательство не сулит ничего хорошего. Обменявшись парой фраз с Фогарти и решив, куда им лучше сесть, он взглядом выхватывает в толпе силуэт Одри. Та стоит на пороге, не решаясь зайти. В какой-то момент она все же перебарывает свои внутренние страхи и делает шаг внутрь. Первым, кого видит Коллинз, становится ее отец. Он сидит в первом ряду, по правую руку от защитника мистера Бронса, в костюме. В голове тут же всплывает картинка, как мать кричит «да катитесь вы отсюда!» и кидает одежду отца в лицо адвокату, пришедшему просить предоставить мистеру Коллинзу что-нибудь более презентабельное, чем роба. Внешний вид ведь имеет значение. Замечая, что отец ловит ее взгляд на себе, она плетется в противоположную сторону зала. Присаживается между прокурором Райли и матерью, зачем-то изъявившей желание оказать ей материнскую поддержку на глазах у публики. Осознание того, что это фарс, злит Одри. Быть может, она даже сорвалась, если бы не подбадривающие голоса Южных Змеев,уверяющих ее, что все будет в порядке. К слову, после вскрытия ситуации с ее отцом, поддержать ее собирается больше людей, чем она ожидала. Приходят даже те, кого она не знает, но они так или иначе связаны со знакомыми ей людьми. Неизвестным слушателем остается только светловолосый молодой человек, появляющийся уже после оглашения обвинения. Он занимает последний ряд. После краткосрочной дискуссии об очередности исследования доказательств судом, первой вызывают миссис Коллинз. Она отвечает на вопросы сумбурно, порой подпрыгивая на месте и проклиная своего мужа за все те страдания, которые он приносит в их семью. За что неоднократно слышит в своей адрес «сохраняйте, пожалуйста, порядок в зале судебного заседания». Райли задает ей пару простейших и не дискредитирующих ее в глазах суда вопросов. Благодарит его и присаживается на свое место. Тактика защитника мистера Коллинза оказывается агрессивнее. Он задает ей четыре вопроса: 1. «Где Вы были в момент систематических выпадов моего подзащитного в сторону Вашей дочери?». 2. «Как долго Вы отсутствовали дома?». 3. «Были ли какие-либо предпосылки к возможному изменению отношения Вашего мужа к Вашей дочери?». 4. «Произошедшее можно ли было предотвратить по вашему мнению?». Ответить уверенно и внятно миссис Коллинз смогла только на два последних вопроса и то кратко: «нет». — У стороны защиты больше нет вопросов, Ваша Честь, — защитник присаживается на место. Убедившись в том, что больше нет желающих обратиться к миссис Коллинз, судья отпускает ее. Та, постоянно одергивая рукава платья, возвращается за стол. Судья Морис задумчиво трет подбородок и перекладывает листы на своем столе, а затем со словами «думаю, мы готовы заслушать следующего свидетеля» поднимает глаза на присутствующих. Встает прокурор Райли, вызывая для допроса доктора Холли Роджерс. Речь доктора Холли Роджерс лаконична и содержательна. Без примеси эмоциональной окраски, свойственной людям не вовлеченным в ее профессию — уж слишком многое она видела на своем веку. Она приветствует суд, клянется говорить правду и только правду, а затем о том, что проводила обследование Одри. По показаниям доктора при осмотре на теле девушки были обнаружены рубцы, покрывающие ее спину, местами плечи и живот. По форме они напоминают, предположительно, следы ремня. На этом вопросы прокурора заканчиваются и, переходя к столику с вещественными доказательствами, Райли демонстрирует ремень, изъятый в доме Коллинзов, делая акцент, что на показаниях доктора Холли Роджерс. — Каким удивительным образом все хорошо складывается для стороны обвинения, — комментирует адвокат Бронс и отвечает на вопрос судьи «есть ли у него вопросы к свидетелю?» словами «нет, Ваша Честь». Следующим заслушивают школьного психолога Мартинса. Он долго размышляет о посттравматическом синдроме, который может быть следствием замыкания в себе. По его мнению, именно он является причиной несговорчивости девушки. По его наблюдениям в школе мисс Коллинз предпочитает держать дистанцию, сторонится учеников… Всех, за исключением одного — Свит Пи. Она ни с кем не разговаривает, отвечает на вопросы преподавателей письменно либо кивком головы. Иногда может что-то демонтировать. Единственные пару раз, когда Одри Коллинз обретает дар речи в стенах старшей школы Ривердэйла — это, когда встает на защиту Южных Змеев и высказывает недовольство своей матери, больше мистер Мартинс не слышал слов от Одри в стенах школы после ее неожиданных изменений. Прокурор заканчивает допрос свидетеля. В дело вступает адвокат мистера Коллинза. Он задает лишь два вопроса: 1. «Что стало причиной конфликта мисс Коллинз и ее матери?», на что психолог отвечает, что, скорее всего, действия миссис Коллинз кажутся ее дочери несправедливыми по отношению к ней. 2. «То есть можно сказать, что все причины обретения мисс Коллинз голоса связаны с несправедливостью?». Мистер Мартинс кивает: «Я сказал бы так, но не исключаю и иных случаев». Адвокат делает несколько пометок и заканчивает допрос. Судья объявляет перерыв. Днем позже слушание продолжается с допроса Фэнгса Фогарти. Он подробно рассказывает о знакомстве с Одри на южной стороне Ривердэйла. Ровно до того момента, как Коллинз взбирается на крышу. Об этом они со Свит Пи условились молчать. Далее повествует, как видит ее в школе и событиями, сопутствующими тому. В целом ничего полезного для суда, за исключением подтверждения странного поведения Коллинз, а именно: ее любви к темным и объемным вещам, молчаливости и «если вы ходите знать больше, вам лучше обратиться к Свит Пи. У них какая-то непонятная для меня химия». Прокурор занимает свое место. Адвокат акцентирует внимание на последних словах Фэнгса, уточняя, что он имеет в виду под «химией». Фогарти поясняет, что по его наблюдениям со временем Свит Пи становится единственным, кому Одри открывается. Время от времени она делится с ним сокровенным на словах. — Как вы думаете, чем это обусловлено? — интересуется мистер Бронс. Фэнгс пожимает плечами, строя догадку, что «возможно, все дело в его прилипчивости и харизме», и мысленно добавляет, что становится неким героем, который не единожды спасает ее. Судья приглашает Свит Пи. Он дает клятву, и стороны буквально разрывают его следующий час. Один за одним он отвечает на вопросы о знакомстве, совместном времяпровождении, их «химии» и многом другом, что может иметь значение для дела. Южный Змей, глядя на Одри, дублирует показания о их первой встречи, на которой ему выпадает шанс пугнуть северянку, но безуспешно, поскольку Коллинз восприняла его воспитательные манеры спокойно. Прокурор Райли спрашивает, что Свит Пи понимает под «воспитательными мерами». Тот поясняет, что пытался ее припугнуть при помощи ножа. Следующий вопрос не заставляет себя долго ждать: «Как часто вы носите с собой подобные вещи?». Свит Пи, будто рассказывая о плюшевом мишке, усмехается: «Я живу на южной стороне, мой нож всегда при мне», — и чуть помедлив добавляет: «За исключением сегодня, все же мы в суде». Еще не хватало, чтобы его начали обыскивать. Прокурор кивает и возвращается к более существенным вопросам: «И так, по показаниям вашего друга мистера Фэнгса Фогарти, Одри Коллинз беседует с вами, это так?». — Если одно-два простых предложения в день можно назвать беседой, то да, — трет подбородок Свит Пи. — И это в лучшем случае. По правде говоря, Одри не самый разговорчивый человек. — Но Вам в отличие от остальных удалось достичь определенного успеха во взаимодействии с мисс Коллинз, — на словах прокурора Южный Змей закатывает глаза. — Как Вам удалось это? — Чрезмерная надоедливость Вам в помощь, — разводит руками Свит Пи, и слышится смешок в зале. Мистер Райли пропускает мимо ушей язвительность парня и спрашивает, известно ли ему о том, что происходило в доме Коллинзов. О насилии, о котором он узнал буквально вчера. Свит Пи медлит: проводит рукой по волосам, перебирает пальцами по трибуне, вынуждая прокурора вновь задать свой вопрос. Наконец-то он подает голос, роняя негромкое «Да». — То есть она Вам все рассказала? — воодушевляется прокурор. — Не совсем, — качает головой он. — У Одри есть дневник, в котором она все записывает. На днях, после моих многочисленных вопросов, что произошло в их доме, она дала мне его прочесть. — И Вы ознакомились со всем его содержимым? — Только частично. — Можете рассказать подробнее? — Думаю, я не вправе делать этого, — Свит Пи бросает взгляд на Одри, видя ее еле заметную улыбку. — Если у Одри будет желание, она поведает Вам сама его содержимое. Впервые в допрос Свит Пи вступает судья, напоминая о том, что он находится под присягой и обязан отвечать на вопросы сторон. Змей мнется, смотря на Коллинз, которая одобрительно кивает, понимая, что за молчанку у него могут быть проблемы. — В нем она рассказывает, как отец измывался над ней, как она это все терпела и как боролась с последствиями. — То есть в нем ее рукой написано, что все те следы на ее теле оставил ее отец? — Да. Прокурор довольно улыбается и передает свидетеля в руки защиты. Поправив пиджак, он начинает с вопроса, касающегося все того же содержания дневника. Его интересует все ли так печально в нем или, быть может, есть проблески света. И они есть. Свит Пи указывает, что Одри отмечает, что ее отец заботливый и добрый человек, который в один момент сломался. Причину он не называет, поскольку по записям Одри не совсем понимает причину произошедшего. А строить догадки касаемо того, что его изменил его отъезд он не хочет. — По показаниям свидетелей до Вас можно сделать вывод о том, что орудием совершения преступления, является ремень. В записях мисс Коллинз говорится что-нибудь об этом? Свит Пи кивает, вспоминая последнее, что читает и добавляет, что он не может утверждать, что отец избивал Одри всегда лишь ремнем. Однако то, что они отныне вызывают у нее страх, может. Он рассказывает, как у нее происходит приступ при виде офицерского ремня. Прокурор советуется с миссис Коллинз о том, что дело решено в их пользу. Мистера Коллинза ждет тюрьма. — Я считаю, что недостойно поднимать руку на женщину, но я не имею права судить его. Есть то, что известно только семье Коллинз, и, не зная этого, никто не может просить у суда высшую меру. Думаю, такое право есть только у Одри. Свит Пи проходит на свое место. Очередь Одри пройти тот же путь, что и допрошенные, но она не спешит. Прокурор просит перерыва для беседы с потерпевшей. Суд назначает слушание на следующий день на то же время. В двенадцать зал заседания заполняется, и Одри проходит за трибуну. Прокурор обращается к ней: «Пожалуйста, расскажите о том, что произошло в вашем доме, что привело к тем ужасным шрамам на вашем теле?». Ответом становится тишина. Проходит секунда, две, три. Однако Одри не говорит. Ее мать подскакивает на месте с тирадой: «Посмотрите до чего довел ее мой муж-изверг! Она боится проронить и слово в его присутствии. Знай я, что такое могло произойти, я бы никогда не оставила свою дочь с ним наедине. Это не отец. Он монстр, заслуживающий высшей меры наказания». Злость затмевает глаза матери так, что она не слышит ничего: ни реплики адвоката, ни стук молотка судьи, ни прокурора. Абсолютно ничего. — Я бы убила тебя своими руками, если бы… Женский смех отрезвляет ее. Она оседает на стул, наблюдая за дочерью, которая рисует пальцами по микрофону. — Моя мать так пытается дискредитировать моего отца в глазах суда и самой предстать в лучшем свете, что забывает главное: мой отец не был плохим человеком, — ее речь медлительна, и может показаться, что не совсем относится к делу; но никто не смеет ее прервать. — И он не был плохим родителем. Он был моим единственным родителем, — миссис Коллинз прикрывает рукой приоткрытый то ли от удивления, то ли от боли рот, — который обретя меня, потерял все, что когда-либо имел. Но он никогда не упрекнул меня в этом и не пожалел об этом. Как и я не жалею, что он мой отец. Впервые за время рассмотрения дела мистер Коллинз поднимает глаза на дочь, по щекам которой текут слезы.Вы так долго желали услышать хоть словечко от своей любимой дочери, мистер и миссис Коллинз, но придется ли Вам по душе то, что она произнесет в зале суда?