Стукачка!

Первое сентября. Лондон. Вокзал «Кингс-Кросс». Платформа 9¾. 08:00 утра.       Ощущение, когда хочется провалиться сквозь землю и долго оттуда не выбираться, лишь бы не видеть этот мир и не слышать человеческих голосов, называется преждевременным безрассудством и спонтанным бессилием. Твой пульс затрагивает самые больные и уязвимые места, вызывая там жгучий поток крови, а тело раскалывается от давления, которое исходит от гнетущей толпы. Затылок ноет, будто несносный младенец, и все волнообразные болевые потоки то спускаются к пояснице, то ударяют в голову. Однако хуже всего обстоит с сердцем: орган, позабыв о своих основных функциях, разрывает все мышечные нити, стучит как у контуженого беглеца, а кровь все сильнее к нему приливается, наполняя его до предела, чтобы оно лопнуло, словно воздушный шар.       «Эти люди… они смотрят сюда. Прямо сюда. Прямо на меня. Нужно убираться отсюда. Ночь… скоро ночь. Она наступит быстро. И луна… и полнолуние. Оно будет. И оно уничтожит меня. И…»       — Сынок? — в голове оглушительным скрежетом прозвучал мужской голос. — Как ты себя чувствуешь?       Сын, с трудом отвернувшись от отца и его обеспокоенного взгляда, посмотрел на темно-серую платформу. В отцовские глаза не хотелось смотреть, поскольку страх всегда отражался во взгляде.       — Слегка встревожено, пап, — сухо ответил мальчик, сжав дрожащими мокрыми пальцами ручку чемодана. — Здесь слишком много людей.       — Действительно, — согласился отец с хладнокровной сдержанностью, почесав макушку. — Стоит быть осторожнее при стычках с этими неотесанными… ребятами.       Мужчина, положив необъятную ладонь на плечо сына, обмерил взглядом перрон. Ему, как и мальчику, было непривычно находится в столь удушающей динамичной обстановке. Они стояли возле огромной кирпичной стены, через которую прошли к платформе 9¾. Множество буйных детей толпились кучками, иногда пробегая мимо окружающих их людей, либо же внезапно срывались с положенного места, пугая прохожих.       — Папа, а то, что сказал Дамблдор, это… правда? Мне действительно нечего бояться в Хогвартсе? — Его тон был безотрадным и тоскливым. Мать, услышав эти слова, присела на корточки и окутала ладонями лицо своего сына.       В уголках глаз сверкали слезы. Возникали внезапные покалывания в носу, отчего женщина вымученно сжимала губы.       — Ремус, мальчик мой, мы с отцом никогда бы не отправились сюда, если бы не были уверены в твоей безопасности, — говорила мать, остерегаясь внезапных слез. Что-то преграждало ее дыханию. — Мы любим тебя больше всего на свете… и хотим, чтобы ты был счастлив…       Мать на последних словах не выдержала и судорожно вздохнула, тщетно пытаясь не расплакаться. Внутри все разрывалось на мелкие клочья, а голубые несчастные глаза сына разбивали испытанный временем купол самообладания. Мамино сердце обливалось кровью.       Лайелл Люпин, ее муж, спрятал от сына заплаканное лицо жены, уткнувшееся в грубую ткань его пальто. Он сильно напрягся и глубоко вздохнул, увидев пугливый взгляд Ремуса. Мальчик посмотрел на затылок матери, боясь ей что-либо сказать, и затем перевел взгляд на отца, который с печальной суровостью устремлял взгляд перед собой.       Спустя пару минут мимо семьи Люпинов пролетает мать с сыном, которые, схватив с собою сразу несколько сумок и один чемодан, бежали к поезду. Когда те почти добрались до проводника, который уже подготавливал все документы, они остановились чуть поодаль, чтобы не быть в центре внимания, и расселись на соседней лавке.       — Успели, — выдохнула женщина, опустив голову, тяжело вздыхая. — Слава Мерлину! — с натяжным вдохом произнесла она, взмахнув рукой в сторону неба.       Это была женщина средних лет, но из-за лишнего веса выглядевшая гораздо старше. Однако лицо ее было хоть и розовато-коричневым, веяло от нее свежестью духа. Это была энергичная, хоть и с вечно уставшим выражением лица, женщина. Она была способна пробежать несколько километров, если имелась от этого выгода, в отличие от ее сына, который только мелкими шажками успевал гнаться за матерью.       Женщина вытерла липкий пот со лба и висков. Щеки ее горели и были такого цвета, словно их обмазали свёклой. Она скрестила руки и свела сероватые брови.       — Сколько раз я должна тебе говорить, что нужно собираться вовремя! — с разгоряченными словами, которые небрежно выходили из ее рта вместе со слюной, говорила женщина. — Я что, должна переться сюда, чтобы в итоге опоздать? Из-за тебя?       Ее сын был не самым красивым и не самым умным ребенком. Он был молчалив, задумчив, весьма небрежен и медлителен. Порой забывал про свои обязанности, отдавая предпочтение дневному сну или вкусной трапезе. Частенько закрывал глаза на издевательства окружающих. Ему льстило то, что его хоть как-то, но замечают. Упреки матери почти всегда заходили слишком далеко, что не могло не возбудить в сыне желания убраться подальше от этой женщины. Однако оно быстро погасало, не успев прорыть землю и пустить свои корни в его сознание.       За темно-пшеничными, жесткими, редкими прядями, за круглыми щеками почти всегда кисло-ягодного оттенка, за длинными передними зубками и за тонкими бесцветными губами скрывалась одинокая, изолированная душа. В нем не было ни самоуважения, которое управляет твоей жизнью. В нем не было ни стрежня, благодаря которому ты способен добиваться своих целей. В нем не было тех качеств, которые были у всех. Абсолютно у всех. У этого мальчика с пухлым животом и тонкими ножками не было сил на то, чтобы бороться. Все люди вокруг вертелись, кружились, скользили, но выбивались из рутины и достигали своих намерений. Питер Петтигрю, мальчик с водянистыми пустыми глазами, не имел ничего, кроме ноши «дурачка, на которого никто и никогда не обратит внимания».       — Ну ты посмотри на этих аристократов! — злобно произнесла мать, лицо которой сделалось до жути противным и морщинистым. — Совсем позабыли о скромности!       Перед ними прошли люди в черной одежде. Миссис Петтигрю возмутила их надменность во взгляде и высокомерное отношение к окружающим. То, как они, темные и презрительные, важно проходят мимо таких же волшебников, одаривая тех (только если тем повезет) ужасно брезгливым взглядом. Среди них было два взрослых родителя, отец и мать, а также их сыновья.       — Мне не так важно, чтобы наш сын учился лучше всех, — произнесла мать, остановившись рядом с их проводником. — Лучше, чтобы Сириус продолжил традицию и поступил в Слизерин.       — Я согласен с тобой, — спокойно произнес отец. — Но учеба всегда должна быть на первом месте. Неважно, на каком факультете.       — Отлично. Тогда пусть он поступает туда, куда хочет! — рявкнула мать, поспешно кивнув головой и так же быстро ее повернув.       Регулус ухмыльнулся, глазея на вымученного брата. Сириус напряг мышцы лица, сдвинув брови, из-за чего между ними появилась глубокая складка, и грозно фыркнул. Их мать недовольно присмотрелась к толпе волшебников. Они поспешно вытаскивали из карманов свои удостоверения, сверяясь с данными в волшебных документах. В конце очереди стояла семья Поттеров, чьи имена часто можно было услышать за столом Блэков.       — Интересно… — задумалась Вальбурга. — Какая встреча! Нисколько не советую тебе, Сириус, сходиться с мальчишкой Поттеров.       Сын вопросительно взглянул на мать, отчего та лишь недовольно смерила его взглядом.       — Ты же не хочешь быть таким же, как он? — вскинув брови, спросила она. Не дождавшись ответа, Вальбурга обратилась к своему мужу: — Помнишь, что нам говорили Малфои на днях? Этот мальчишка несносен! Что за повадки у них в семье? Вроде бы чистокровные, а ведут себя словно мерзкие магглы… А что еще хуже — как грязнокровки.        Старший сын Блэков посмотрел в сторону семьи Поттеров. Они были словно из другого мира: чрезвычайно простые во многих планах, включая их поведение и внешность.       Сын Поттеров выглядел на свой возраст; его одежда смотрелась достаточно дорогой, но как будто уличной, скромной и без излишеств. В отличие от Сириуса, у Поттера-младшего не было «барских» замашек - он был другим. Он казался примером идеального ребенка в идеальной семье.       Но, как известно, везде есть свои тонкости и нюансы. Поттеры, по мнению Блэков, являлись «предателями крови» просто потому, что вели себя по-другому. Они не окружали себя роскошью дорогих домов, не посещали торжественные балы и мероприятия, не ставили на первое место свою чистоту крови и статус. Сириус очень удивился, узнав, что Поттеры чистокровные. Значит, чистокровным не обязательно жить как патриции и вечно строить из себя аристократов?       — Ну, ма-ам… — сын Поттеров сморщил нос, обратившись к матери. — Я уже взрослый. Зачем мне эта теплая одежда?..       Юфимия Поттер, что держала в руках сумку с шарфами и двумя пуховиками, выпучила светло-карие глаза и выгнулась в спине, посмотрев на сына.       — Зачем?! Сынок, как ты будешь без верхней одежды? Замерзнешь ведь! — с заботливым восклицанием сказала она, торопливо закидывая сумку на чемодан сына.       — Ох, ну перестань, — отозвался муж Юфимии, Флимонт. — Ты посмотри на этого мужчину, — гордо произнес отец, взъерошив и без того лохматые волосы сына. — Ему все нипочем! Даже мороз и холод!       Черноволосый мальчишка широко улыбнулся, высоко подняв голову и расправив плечи. Ему угождало то, что отец считает его настоящим мужчиной.       — Прекращай свои шутки, Флимонт! — приказала мать, мимолетно улыбнувшись, наблюдая за счастливым мужем и сыном. — Поищи лучше билет Джеймса.       Поттер-старший хлопками прошелся по своим карманам. Достав нужный конверт цвета застывшего воска, мужчина осторожно раскрыл его и протянул сыну со словами:       — Давай, Джим. Доставай.       Мальчик с превеликим удовольствием залез пальцами в конверт и, вытащив долгожданный билет в один конец, показал его родителям.       — Мам, пап… — с широченной улыбкой, полной благодарности, произнес Джеймс. — Жду не дождусь, когда отправлюсь в Хогвартс!       В глазах юного Поттера читалась его любознательность ко всему новому. Ему действительно хотелось почувствовать на себе все, что таит эта школа, которая уже сегодня будет видна из окна поезда. Сказка, про которую рассказывала мать каждую ночь перед сном, окажется явью. В это просто-напросто не верилось.       Джеймс был открытой книгой. Энтузиазм отражался в его взгляде, а блики на стеклах очков с круглой оправой говорили о непременной любопытности и жажде приключений. Это был мальчик, который без сомнения вырвется вперед, заполучив все, что только пожелает.       Как и других любопытных детей, Джеймса заинтересовала картина, которая вырисовывалась неподалеку. Старшая дочь семьи Джексонов ругалась с матерью, которая то и дело настаивала на своем.       — Раньше я могла еще терпеть твое увлечение этими маггловскими книгами, — говорила мать с непривычным строгим тоном, — но заполнять ими весь чемодан - уже слишком!       Клод, стоявший слева от Женевы, посматривал на ручные часы. Он со спокойным, совершенно хладнокровным лицом глубоко вздыхал, щуря глаза, и смотрел на поезд. Множество воспоминаний прокручивались в голове. Первая поездка в Хогвартс на этом лихаче на рельсах была одним из лучших моментов из его школьной жизни, ведь именно тогда Клод повстречал тех, с кем провел почти всю сознательную жизнь. Несколько невысоких мальчиков, что пролетели мимо, напомнили Джексону его первые проделки на этом вокзале. Когда-то он также бежал вместе со своим другом и, что-то крича прохожим, прогонял посторонних с дороги. Он помнил, как взрослые и дети в ужасе расходились. Он помнил эти каменные выражения лиц, что мгновенно становились бледными от испуга.       Уголки губ немного приподнялись в доброй манере. Вскоре, когда восклицания жены, которые уже были схожи с возгласами дочери, становились все громче, Клод сместил брови и повернулся к семье.       — Дорогая, перестань срываться на нашу дочь, — грозным, но сдержанным тоном потребовал отец.       — Что?! — возмутилась Женева, на лице которой появилась нервная усмешка. — Ты не против того, чтобы Шанель этим увлекалась? — Миссис Джексон предъявила Клоду небольшую книгу с кровавым переплетом и потухшими светло-серебряными буквами. — Ты хоть понимаешь, чем интересуется наша дочь? — спросила мать. — Это ты даешь ей эти книги? — допрашивала Женева, залившись холодной вишневой краской.       — Шанель умная девочка. Ее нельзя обделять наукой. Она проявляет неплохие успехи в...       — Мне все равно! — вскрикнула женщина, махнув рукой. — Ей не нужна эта маггловская дрянь, которую ты называешь «наукой». В Хогвартсе Шанель направит свои умения в нужное русло.       В носу начало больно щипать. Как же не хотелось ругаться с матерью перед отправлением. Мысль о том, что это их последняя встреча перед рождественскими каникулами, не давала девочке покоя.       — А то, что ты подсовываешь ей такие книги... С этим мы разберемся позже, — заключила Женева, посмотрев на своего мужа.       Противное жжение во рту и болевые постукивания в солнечном сплетении с новой силой возобновили свое действие, когда удручающая тишина сменилась гулом заведенных двигателей поезда. Часы били без пятнадцати одиннадцать, что было знаком скорого отправления в Хогвартс.       — Милая, — обратилась Женева к своей старшей дочери, которая неохотно перевела взгляд с поезда на мать, — это для твоего же блага. Ты — волшебница. У тебя нет ничего общего с магглами.       Та злосчастная книга все еще находилась в руках матери. Клод, воспользовавшись моментом, аккуратно взял ее к себе и отвел руки за спину.       — Ну что же, — промолвил Джексон, улыбнувшись дочери. — Время.       По сообщению проводника, осталось еще десять минут до отправки.       — Ты так ничего и не скажешь на прощание? — все так же улыбаясь, спросил отец.       Девочка продолжала молчать. Она поджала губы, опустив взгляд, и быстро вздохнула. Проводник уже добавил ее имя в список, проверив заодно и билет. Слезы душили горло, и голос девочки едва не дрожал от обиды.       — Я буду скучать, — тихо сказала Шанель. — Правда.       Отец не сомневался в словах дочери. За все эти долгие годы, что были потрачены на изучение собственного чада, Клод мог без любых колебаний сказать, что она пойдет по его стопам. Джексон наблюдал за тем, как у дочери растет интерес к маггловским наукам, что являлось еще одним подтверждением. Он наклонился к дочери, обнял ее и поцеловал в макушку. Мама стиснула Шанель в объятии и поцеловала в пухлую щечку, но лучше бы этого не делала: девочка почувствовала, как больше не может сдержать слезы.       — Сестренка.       Маккензи перевела взгляд с крыши поезда на Шанель. Она первая сделала шаг и крепко-крепко прижала сестру к себе. Маккензи уже свыклась с мыслью, что Шанель старше и она должна уехать в Хогвартс раньше. Однако странное чувство сдавливало грудь, и младшей сестре было ужасно обидно, что отныне она будет совсем одна проводить эти дни.       Раздался голос проводника. Он требовал, чтобы все немедленно зашли в поезд, что совсем скоро будет отправление. Мать на прощание погладила дочь по голове, вновь что-то бормоча о маггловской дряни, которую девочка должна выбросить из головы. Клод широко улыбнулся, и в его глазах появилась загадочная искорка. Джексон незаметно подложил украденную у Женевы книгу в боковой карман чемодана.       «Хогвартс-экспресс» вскоре тронулся с места и стартовал, оставив позади плачущих родителей и платформу 9¾, которая будет пустовать до рождественских каникул.

* * *

      В купе, в котором сидела Шанель, оказалось слишком шумно. Двое мальчиков, что сидели напротив, пулялись друг в друга лакричными палочками и липкими зелеными конфетами, внутри которых была взрывная карамель. Все дошло до того, что Джексон молча покинула кабинку, хлопнув дверью купе.       Шанель вытащила из волос лакричную палочку и брезгливо поморщилась, выбросив ту в ближайшую урну. В поезде было неумолимо душно. Книга отца была не слишком толстой, и девочка использовала ее как веер, освежая свое лицо и гуляя по коридору. Поиск купе, в котором была бы абсолютная тишина, оказался нелегким занятием. Примерно после десяти минут поиска, когда Шанель оказалась в третьем вагоне, она столкнулась с двумя ребятами, которые порывисто выходили из своей кабинки.       — До скорого, Нюниус! — раздалось из купе, когда дверь захлопывалась.       Шанель с малым испугом посмотрела на этих двоих: один из них был не на шутку рассерженным, с кислым выражением лица, уже одетый в черную школьную мантию; его волосы блестели то ли от света верхних ламп, то ли от того, насколько они грязные. Рядом с ним была девочка, не менее сердитая и раздраженная. Темно-рыжие волосы, расстелившиеся на ее плечах, совсем не были похожи на эти сальные, смолистые и редкие пряди, что небрежно скользили по лицу и голове ее приятеля.       Мальчик опередил свою подругу, но не отходил далеко, и столкнулся с Шанель, задев ту плечом.       — Смотри, куда идешь! — рявкнул мальчишка, одарив Джексон неприязненным взглядом.       — У вас какие-то проблемы? — раздался голос позади.       Он принадлежал высокому блондину со значком старосты и с серебристо-зеленым галстуком, который отличал Слизерин от всех других факультетов. Шанель узнала в нем Люциуса Малфоя, с которым часто встречалась на торжественных мероприятиях.       — Почему вы все еще не разошлись по купе?       Черноволосый мальчик сразу же отозвался:       — Мы как раз таки собирались это сделать, — холодно ответил он, взяв свою подругу за руку.       Они ушли в другой вагон. Люциус Малфой также скоропостижно скрылся с глаз.       Шанель выдохнула, прикрыв глаза, и продолжила поиск свободного купе. Девочка решила заглянуть в то купе, из которого раздался звонкий мальчишеский голос несколько минут назад. «Мало ли. Может, этот Нюниус реально того мальчика довел» — говорила Шанель сама себе, оправдывая ученика, крикнувшего неприличное слово.       На ее лице все еще была широкая улыбка, хоть и менее жизнерадостная. Однако после того, как Джексон увидела одного из пассажиров купе, веселое выражение лица мгновенно сползло.       — О, Стукачка! — оживленно, с неожиданной для себя радостью крикнул Сириус, встретившись взглядами с Шанель. — Привет!       — Ради Салазара, — выдохнула девочка, закатив глаза.       На ее темно-каштановых волосах виднелась розовая заколка, отделяющая левые боковые пряди от лица. Заколка напоминала небольшое солнышко малинового цвета с острыми лучиками.       — Да постой же ты! — окликнул ее Сириус, когда Шанель собралась захлопнуть дверь купе. — Джексон!       Дверь в ту же секунду защелкнулась, издав звонкий хлопок.       — Вот же... — Сириус долго не мог подобрать подходящее слово, — ...упрямая.       — Ага, — вяло согласился его сосед, Джеймс Поттер. — Кто это?       — Шанель Джексон, — девчачьим голосом представил Сириус, выпрямившись в спине. — По совместительству редкостная зануда, — тем же голосом произнес он, выставив перед собой руку для поцелуя.       Джеймс задорно посмеялся, после чего, быстро среагировав, взял за руку нового друга и по-джентельменски встал перед ним.       — О, какая честь для меня встретить вас, — подыгрывал Джеймс, чмокнув руку Блэка. — Вы просто очаровательны!       — Да-да, я знаю, что я красивее всех!       Приятель не выдержал и заразительно расхохотался, плюхнувшись на сидячее место. Сириус тоже посмеялся, откинувшись назад, и посмотрел на друга. Тот, взявшись за живот, свободно разлегся на сидении и оголил передние белоснежные зубы, продолжая посмеиваться.       — Почему она такая злая? — вытирая слезы от смеха, спросил Джеймс. — Что ты ей сделал, негодяй?       Сириус усмехнулся. Он понимал, что приятель шутит, но все равно ответил, так как Джеймс продолжал выжидающе смотреть.       — Облил водой, — признался Блэк, пожав плечами.       — Что ты сделал?! — переспросил Джеймс, заново заливаясь смехом. — Да ты труп!       — Знаю, — согласился приятель, громко вздохнув. — Джексон мне этого не простит.       — Не бойся, дружище. Я не дам тебя в обиду этой девчонке! — торжественно пообещал Поттер, подняв кверху невидимый меч.       — Э-э-э, — возмутился Сириус. — Я не боюсь ее!       Мальчики не заметили, как быстро прошел день. Скоро должны были наступить сумерки.       Перед глазами расстилалась долина оливкового цвета, на которой цвели поздние маки. Горы, которые величаво обустроились по соседству, впитывали в себя цвет розовой вишни, который обильно опадал на непокорные склоны и округлые горные вершины. Вдалеке расположились долины-призраки, погрузившиеся в долгожданный сон осени. Легкий, слегка прозрачный туман окружил ярко-красные бутоны цветов, а его верная подруга, преждевременная изморось, накрыла огромное поле своей не менее громоздкой серебристой пеленой. Ветер вскоре поспешил к ним на помощь. Он сопровождал фиолетовые облака в противоположное от поезда направление. Они скользили по небосклону плавно и неторопливо, отправляясь в ночное приключение, наполненное мглой, черным туманом и устрашающим ветром.       Лишь только одинокое малиновое солнце украшало небесный купол, который уже успел избавиться от облачной пелены. Оно было идеально круглой формы, его лучи едва пробирались сквозь плотную воздушную материю. А этот цвет... Он напоминал Сириусу что-то до боли знакомое, но, в то же время, абсолютно неизведанное.