***
Изуку дочитывал параграф о первой помощи, бегал глазами по схемам и отчаянно пытался запомнить всё, что вчера не смог. Рядом с ним сидела китайская ученица и Урарака, вторая тоже была занята изучением таблиц. — Я могу объяснить проще, — Сюин заглянула на страницы учебника. — Мы уже эту тему прошли. — Нет, мы уже почти выучили, да? — Урарака кивнула. — Слушай, — книгу нужно было откладывать в сторону, иначе всё перемешивалось в кашу. — Правду говорят, что Иша змееуст? — Я не знаю, но читала в журнале, что его кобра — королева змей, и он живёт с ней с самого рождения. — Класс, — Изуку закинул голову назад. — Что с Тодороки? Очако прищурилась и посмотрела по сторонам, научный текст не шёл в голову, так хоть перед зачётом они поговорят, расслабятся. — Ничего хорошего, — Сюин не понимала японского, но делала вид, что слушала. — Ему запретили же выходить из комнаты, хотя бы до того момента, когда половина гостей уедет. Я к нему заходила вчера, он, вроде, спал? Не знаю, не поняла, но к нему хотел пройти Иша, я не пустила. — Почему? — Кто его знает, он странный: ходит туда-сюда, злится, расспрашивает меня про то, как у Шото и Бакуго отношения складываются. Я, конечно, ничего особо не рассказала, но это подозрительно. Изуку, зачем ему это знать? — Может Аизаве-сенсею рассказать? Урарака нахмурилась и сжала челюсть, взвешивая все «за» и «против». Уж слишком много хлопот у всей академии в последнее время, нельзя никого напрягать ещё больше. Многие не подают вида, но уже за эти несколько дней устали от иностранцев и радость, которая была во время их приезда, давно улетучилась. Теперь все думали о земном, о том, что близко — показательное соревнование, которое должно было пройти завтра, и зачёты по различным предметам, которые для многих были решающими. — Нет, он же пока ничего не делает, ну, такого, угрожающего. — Ладно, тогда посмотрим за ним в ближайшее время. Я пока занят, нужно сдать некоторые долги, но переживаю за Тодороки. В коридоре все расступились, пропуская злого Бакуго. Об этом стало ясно, когда послышалась ругань и какие-то зацепки к Киришиме, который шёл позади. Они мчались среди людей, расталкивая их и пугая, как ураган. — А его ебёт вообще? Что он от меня хочет? И ты туда же, ну тебя, — Урарака вжалась в стену и убрала ноги с прохода, чтобы их не отдавили. — Ну, он не просто так пришел сказать, что Тодороки мучается, ему, по сути, никакого дела до вас нет, а если он и знает, что Шото полегчает, что тогда? А ты не помог. — Я чем должен помочь? — Они замерли у окна, Бакуго выглянул в раскрытую форточку. — Быстро же ты свою точку зрения продал и пересел на другой поезд. — Я ничего не продавал, — Эйджиро одёрнул друга за рукав пиджака. — Слушай, я просто рассматриваю все точки зрения на ситуацию, вы же соулмейты, связанные одной цепью и целью! Всё может быть. — Нихера мы не связаны, я ничего не чувствую. Ни этой вашей вселенской любви, ни бабочек в животе, ни помутнения рассудка! Ни-хе-ра, понятно тебе?! Ты знаешь что в фильмах показывают? Брехня для подростков, которые верят даже в любовь с первого взгляда. Ты Яойорозу видел? Для таких, как она, мечтательных и ждущих принца на белом коне, но так не бывает, это же жизнь! Они пошли дальше, их провожал взглядами весь коридор. Куда они так спешили — никто не понимал, но суть конфликта уловили все и теперь переваривали информацию. Изуку оглянулся на Очако, которая тоже вглядывалась вслед скандальной пары. — Чего? Ты хоть что-то поняла? — Поняла, что они знают немного больше о Шото, чем мы, может быть. Как думаешь, если мы с ними поговорим, будет в этом толк? — Нет, Каччан сейчас и близко нас не подпустит, как насчёт подойти завтра? — Угу, хорошая идея.***
Потолок и пространство давило, всё сужалось, постоянно плыло, но очень нужно было встать, преодолеть боль. Шото медленно выпрямился, охватывая ребра; хуже уже не будет — апогей страданий был достигнут и даже преодолен. Он сделал неуверенный шаг вперёд и посмотрел за мутное стекло окна, где была уже ночь, которая заглядывала звёздными глазами в комнату и немного освещала путь. Холодный сквозняк пробирал до костей, пахло противной мазью, она должна была помочь. Должна. Была. Сделать ещё один шаг оказалось легче, тело медленно привыкало к вертикальному положению. Он опирался о стены и не заметил, как уже оказался у двери. Время перевалило за десять ночи, стрелка подкрадывалась к одиннадцати, с каждой минутой сокращая расстояние и завершая оборот. Рядом с ним сидела весь день Тсую, она была из немногих, кто всё сдал, кроме сочинения по японской литературе, поэтому и была освобождена на неделю от остальных занятий. Она сидела тут потому, что её попросил Аизава; никого не пускала, только Урараку, которая заглядывала после занятий. Уже третий день приходилось жить по одному и тому же режиму, да Шото был и не против, потому что в его состоянии вроде вообще не живут. Асуи приходила с утра и разговаривала, все их диалоги сходились к тому, что сочинение по литературе вообще не клеилось, нужно было составить биографию японского классика и ответить на вопрос, как это повлияло на творческий путь. По началу Шото пытался помочь, накидывал варианты о ком можно было написать, но его никто не слушал. На второй день стало ещё хуже, говорить было больно, поэтому Тодороки просто засыпал, под шепот лягушки, что монотонно зачитывала биографию Дадзая Осаму. Сегодня он вообще не помнил, о чём они говорили: все просто выпало из памяти, стёрлось и разрушилось. Внутри костром разгоралась паника и тревога, от этого хотелось избавиться. Ведь потеряешь свои воспоминания — потеряешь себя самого, свои цели и мечты, свои стремления и ошибки, радость и печаль, потеряешь всё, что нажил за эти годы. Упокоишь свою душу и останется только холодное тело, на котором нет ни одного живого места. Решение всех проблем было только одно, которое он всё-таки принял. Дверь открылась, большой пролет коридора встретил тишиной, нужно было его преодолеть, а дальше как пойдет. Он снова сделал несколько шагов и прижался спиной к стене, пытаясь отдышаться. В темноте отчётливо слышалось движение и то, как чешуйки трутся друг о друга, леденящий ужас сковал разум. Шото посмотрел по сторонам, но нигде не увидел угрозы, однако звук становился всё ближе и ближе, тогда он снова попытался идти. В конце концов, у него есть хотя бы одна попытка, глупо её не использовать и ждать той самой минуты, когда за ним придет судьба. Каждый шаг отдавался болью, а смерть всё так же пугала, как и тогда, когда его встретил демон. Он прошел половину пути, но ноги начинали подкашиваться и заплетаться, пришлось приникнуть к этой самой стене снова всем, чтобы не упасть, ведь если оступиться, то всё — пропадешь. Ему казалось, что сил встать не будет, да и времени тоже. Теперь уже слышалось шипение, угрожающее и похожее на человеческую речь. То слева, то справа — он не понимал, не мог понять, не хотел. Начинало казаться, что всё это зря, но вот, ещё несколько дверей и та самая, нужная. Он почти пробежал через это расстояние, страх окрылял как никогда, заставлял забывать о боли и о том, что ноги не ходят. Шото прижался щекой к чужой двери, выдыхая, внутри всё разрывалось на части от смешанных чувств. Пришлось пару раз стукнуть, но ответа не последовало, за стеной было тихо. Рядом с ногой чувствовался холод и движение, тогда он постучал немного громче и настойчивее, чтобы его услышали, за дверью появилось копошение. Змеиный язык дотронулся до щиколотки, как бы пробуя на вкус чужую кожу и прощупывая будущее место укуса. Нужно было ударить ещё громче, Тодороки замахнулся и не успел, потому что дверь резко открылась. Он ввалился в чужую комнату, впечатываясь коленками и ладонями в пол, громкий стон от внезапной боли сорвался с его губ и он разъехался на скользком ламинате. Теперь змея пропала, нога была свободна, наступал решающий момент, ради которого и был проделан этот путь. Из-за страха казалось, что он лежит на битом стекле, а маленькие прозрачные куски уходят глубоко под кожу, пуская алую кровь. — Ну и какого хера? — Бакуго опустился рядом, чужие руки впились в плечи, чтобы помочь подняться с пола. Опираясь на трясущиеся локти, всё же получилось, Шото чувствовал спиной прутья чужой кровати и ветер из открытого окна. — Блять, какого хера я спрашиваю? Ты оглох что ли, — в полумраке было ничего не видно, Шото осторожно провел рукой по ковру, но нечаянно столкнулся с чужой и резко отдернул. Сердце билось, очень быстро, очень больно, как загнанный в угол кролик он сидел сейчас прижатый к спинке кровати, не представляя даже, что может произойти в следующую секунду, поэтому зажмурился и закрыл лицо ладонями, вдохнуть не получалось. Бакуго отодвинулся, осматривая Тодороки с головы до ног, но так и не смог найти объяснения происходящему. Единственная теория, которая крутилась у него в голове — Шото шёл либо к Изуку, либо к Урараке, но ошибся дверью, потому что плохое самочувствие и прочее, но, судя по тому, что уходить половинчатый не спешил, она отпадала. От этого появлялась мысль, что шел он именно к нему, осознанно, целенаправленно. «Страдает без тебя» Слова Иши отдавались эхом в черепной коробке, насколько глупо они звучали. Разве слова могут быть сами по себе такими глупыми, несвязными и противными? Или интонация и ситуация их делает таковыми? В этой философии Бакуго разбираться сейчас хотел в последнюю очередь. Луч фонаря, что падал через плотные жалюзи, освещал больное лицо, которое открывалось по мере удаления чужих пальцев. — Извини. — За что? Постоянно скулишь и просишь прощения, я не понимаю; теперь ввалился посреди ночи, — Бакуго старался держать себя в руках. — Жизнь порчу, — Шото подтянул к себе ноги, пробирал озноб. — Спасибо, что хотя бы это осознаешь, мне прям лучше стало. Вдыхая чужой запах и слушая чужой голос становилось легче, впервые за эти несколько дней Тодороки почувствовал лёгкую усталость и приятную дремоту, а не полное бессилие, которое заставляло провалиться в сон. Веки сами медленно закрывались, противостоять было сложно. — Не засыпай, — ему прилетела лёгкая оплеуха, скорее для бодрости, нежели для боли. Удар приземлился на шею, где нарывала метка, задел часть скулы. Бакуго даже в полумраке видел, как синяк разошелся в стороны, открывая взору совершенно здоровую кожу, на шее Шото осталась его кисть, как будто там ничего и не было. — Что случилось? — наблюдать за реакцией Бакуго было как-то страшно, непонятно чего ждать. — Слушай, выметайся, а, — Кацуки сглотнул и посмотрел в разноцветные глаза. — Мне нужно спать, в отличие от тебя я завтра на показательных. — Да, конечно. Ему протянули руку, чтобы помочь встать. Такой внезапный и неожиданный жест, что не сразу хотелось в это поверить. Так робко, словно маленький котенок, который ступает на снег первый раз, Шото коснулся чужих пальцев и почувствовал, как его дёргают на себя. Чувство эйфории переполняло грудную клетку, залетало в каждый уголок организма и распускало там цветы. Бакуго этого не чувствовал, он сурово глядел на чужую улыбку, опять не понимая, как всё устроено в этом мире. Их руки расцепились, Шото снова почувствовал пустоту, вязкую и липкую, тягучую и мерзкую. Та самая невероятная живопись чувств, которая ветром пронеслась под кожей, тут же пропала, заглушая свои яркие краски. — Там змеи, — лавируя на краю комнаты еле слышно шепнул Шото, оборачиваясь. — Мне страшно. — Ничего, герои такой херни не боятся, — его втолкнули и хлопнули дверью так, что в голове остался звон. Ну вот, можно ли было счесть эту попытку за удачную? Возможно, потому что пульс стал сильнее, боль отступила, но этой самой эйфории оказалось так мало, чертовски мало. Шото казалось, что если ещё пару раз он переживает подобное, то потом уже будет ломаться не от боли, а от нехватки этого странного, нужного чувства. Бакуго всё ещё периодически осматривал свою ладонь, спать было невозможно: перед глазами появлялась отметина на чужой шее, он сел в кровати, обхватил голову и выдохнул. Казалось бы, что такого, мало ли привиделось, его же просто выдернули из сна. Завтра точно этого не будет, останется плодом воображения, а Шото, наверняка даже не вспомнит о том, что приходил, может у него просто бред из-за температуры? Было не по себе, а вдруг то, что сегодня они обсуждали днём с Киришимой и Ишей — правда, просто очень странная и не всем понятная. Хотя о какой странности может идти речь, он, блять, соулмейт, феномен двадцатого века, отголосок прошлого, нынешняя редкость и как бы объект обсуждения, не, всё нормально, вообще ОБЫЧНО. Тогда из этого рассуждения возникла другая дилемма, может ли Бакуго быть истязателем, просто обходя Шото стороной, ведь он ничего не делает, что может навредить другому человеку, однако и не помогает. Есть одно слово — соулмейт, а что оно значит — мало кто понимает. Теперь Бакуго окончательно убедился в том, что не понимает этот сакральный смысл, а ещё убедился в том, что всё катится в какой-то ад.