Стигма дьявола

Перелистывать страницы журналов и газет становилось уже страшно, даже как-то неприятно и неловко. Шото погрузился в очередную небольшую статью, которая обещала раскрыть имя его родственной души. Он сидел уже около часа в кресле, поджимая под себя ноги и не находил в себе силы, чтобы всё прочитанное осознать. «Тодороки Шото не появляется на публике, его не было на международных соревнованиях студентов, правда ли, что он решил отказаться от супергеройского будущего ради отношений?». Очередной бред читать не хотелось, он откинул цветастый журнал, который Урарака выклянчила у Момо, стараясь забыть всё, что там было напечатано. Он перевёл взгляд на Бакуго, который спал уже вторые сутки, ни разу не открыв глаза. Это было хорошо в какой-то степени: можно было сидеть рядом, не боясь криков и скандалов, просто медленно приходить в себя. Вчера Шото просидел тут больше двенадцати часов, всё так же в кресле, перечитывая старые конспекты и готовясь к зачётам, что он пропустил. Сегодня утром врач сказал, что опухоль начала спадать, ещё несколько недель и метка полностью заживёт, но будут ли эти недели? Синяки на горле начинали немного тускнеть, четкий силуэт от руки расплываться и смазываться. Самочувствие улучшалось на глазах, внутри наконец-то появилась гармония. Неужели нужно просто проводить время вместе, чтобы всё пришло в норму. Казалось бы, всё так просто, но одновременно невозможно. Сегодня был последний день, когда иностранные студенты посещали занятия здесь, потом им давалось два дня для того, чтобы собрать вещи и улететь обратно. Это означало, что Шото сможет не прятаться, спокойно доходить до кухни, а не звонить Изуку или Очако с утра пораньше, прося занести еды. Наверное, их уже это утомило, Тодороки чувствовал себя неподъёмным грузом на чужих плечах, хоть эти плечи утверждали, что совершенно не против и помогать — это их жизненная цель. Сейчас никого не было в общежитии, разве что несколько человек, которых Шото не очень хорошо знал, а они его. Все готовили прощальный концерт для студентов из Китая и Индии, Мина вечером репетировала песню на английском, Урарака резала украшения для сцены. Бакуго закопошился, переворачиваясь на спину, одеяло сползло вниз, оголяя ключицу с ломаной линией. Лестницы, они повсюду, куда не посмотри. Шото закусил губу. Можно идти с занятий, можно идти на них, спешить на метро, весело и непринужденно прыгать по ступеням в парке, но умереть из-за какой-нибудь его ошибки, от этого стыла кровь в жилах. Тодороки отвернулся, концентрируя внимание на отброшенном журнале. — Блять, — это означало только одно: настал тот момент, когда Бакуго проснулся. Шото искренне надеялся, что его в эту секунду не будет рядом, что это случится ночью или при обходе врача, но не так, как сейчас. Стук сердца отдавался в висках, становилось неуютно и тревожно, он опустил ноги на пол, повернулся в надежде, что не был замечен. Все надежды были растоптаны, потому что красные глаза просто пепелили. — Я, наверное, пойду, — он встал, раскатывая рукава. — Сидеть! Пришлось опуститься назад, потому что голос был неестественно злым, Бакуго поднялся с подушки, хрустя пальцами. Он выглядел совсем не заспанным. — Поверни голову, — Шото неохотно подвинулся, пытаясь не встречаться глазами с Кацуки. — Какого хера происходит? Отпечаток руки был на месте, не пропал, как та ночь, не растворился в рассвете, а продолжал сиять на горле. Этого Бакуго и боялся — того, что нельзя объяснить никакими известными способами. — Понимаешь, я не могу этого сказать, — Шото снова попробовал встать. — Мне правда пора. — Сидеть на месте, я кому сказал, — его дёрнули за рукав, опуская обратно на кресло. — Я не закончил. Напряжение в воздухе было предельным, Шото чувствовал, как запах гари наполняет комнату, в чужой руке назревал фаербол. — Ты чего? — он перевел взгляд сначала на небольшой сгусток взрыва, потом на Бакуго, который задумчиво смотрел в окно. — Не волнуйся, ты не взлетишь, просто психую, — огонек исчез, Тодороки расслабился. — У тебя есть какие-нибудь болячки или синяки? Вопрос прозвучал очень странно, потому что гематомы были видны абсолютно всем, даже тем, кто не хотел их наблюдать. Бакуго, осознав глупость сказанного, скрипнул зубами и пододвинулся к краю. Нужно было немедленно проверить свою последнюю гипотезу. Пару рубцов было на локте, Бакуго перевел взгляд на свою руку, рана Тодороки была в точности такая же, как и у него, только намного глубже и шире. Проколы от когтей находились в тех же местах, что и настоящие, нанесённые при бое. Кацуки резко подался вперёд, обхватывая ладонями шрамы, но Шото тут же дернулся. — Да успокойся, пиздец, ты нервный, — кожа под руками начинала разглаживаться, Бакуго становилось не по себе. — Я не люблю когда меня трогают, — вспышка холода тут же была подавлена, Шото закрыл глаза, пытаясь успокоиться. Приятное тепло распространялось медленно, совсем как ночью. Кацуки не мог разомкнуть рук, боясь увидеть правду, которую уже чуял. Осторожно размыкая пальцы, он замолчал, удивлённо раскрыв рот. Четыре шрама тут же затянулись, не оставляя ни одной отметки и ни одного напоминания о том, что вообще существовали. Шото довольно улыбнулся, сгибая и разгибая локоть, он очень зудел и не давал спать спокойно. — Как-то так, я сам не понимаю, — Ответ на незаданный вопрос. Шото снова подтянул к себе ноги и уселся глубже в кресло. — Это правда? То, что мне Иша наговорил? Ты не подумай, я помню твою истерику и слёзы, всё вот это про дьявола и про то, что я хочу тебя убить, но поверь, я ничего не мог сделать, она меня практически связала, — Бакуго не помнил, чтобы вообще говорил столько слов этому двумордому. — Ты о чём? — Тодороки настороженно прищурился, выхватывая из речи ключевые фразы. - Кто связал? — Сюин, — Кацуки злился, он не хотел повторять дважды одно и то же, но другими словами. — Ты хочешь сказать, что не помнишь? — Если честно, то нет, — разноцветные глаза были полны удивления и непонимания. — Я знаю, что ты не хочешь меня убить, это слишком, даже для тебя. Давно не спишь? — Уже минут двадцать точно, всё не мог понять, кто рядом сидит, пока ты не повернулся. Шото нервно сглотнул и переплёл свои пальцы, было очень спокойно и радостно, но он пытался не улыбаться, не хотел смутить Бакуго. Тот и так смотрел на свои руки, потом на Шото и ничего не мог сказать; лишь только открывал рот, чтобы спросить о чём-то, но не находил подходящих слов. — Правда, извини, — наконец-то прошипел и отвернулся, утыкаясь в подушку. Было видно, что эта фраза далась ему с большим трудом. Шото даже не хотел уточнить за что просят прощение. — Ты проспал два дня, почти, — Тодороки поднялся на ноги, собрал все конспекты, что разложил на полстола и был готов уходить. — А ты следил, да? — Нет, — он направился к двери, чтобы избежать неловких вопросов. — Просто попросили. Можно было выдохнуть, щеки предательски краснели и пылали, он провел по лицу рукой, прикрывая глаза отросшей челкой. Хорошо, что пробуждение не закончилось полным скандалом и криками, всё обошлось. Листы с конспектами выскочили из рук и как первый снег стелили ковер в коридоре, он тут же принялся их собирать. «Первая помощь», «Алгебра», «Климатические катастрофы» «Родственные души» Такой бред, если честно. Он покрутил записи перед глазами. Феномен, конечно; знали бы все, что несут за собой эти два слова. Непременно хотелось поговорить с тем парнем из Индии, пока он не впрягся в суету перед отъездом, он что-то знал, может, единственный, кто понимал всё происходящее и страшную цену «вечной любви». Шото ведь даже не спросил, как его зовут. Он закрыл глаза и, надеясь как всегда на лучшее, толкнул дверь обратно, опуская витую ручку. — Не долго ты, — Бакуго уже не лежал, а ходил туда-сюда по комнате. — Опять змеи уйти мешают? — Нет, но и о них речь, — Кацуки прищурился. — Как зовут того героя, что с коброй ходит? — Тебе-то какая разница? Или он тебе тоже мозги промыл, что-то рассказал? Шото уже чувствовал, что заявиться сюда второй раз за такой короткий срок — идея не из лучших. Хорошо было бы вернуть время назад и остаться в коридоре, ползать на коленках за каждым маленьким обрывком бумаги и листами, расписанными иероглифами, а не мечтать провалиться на первый этаж, да так, чтобы переломило хребет. — Тебя не касается, мне просто нужно знать, — Бакуго так сильно раздражал тем, что думал будто ему весь мир должен. Обязан отвечать, обязан молчать, обязан не бесить, да просто обязан. Шото мог терпеть эти порывы, но не всегда. Сегодня лимит был уже исчерпан. — М, ясно, тогда я думаю, что тебя его имя тоже не касается. — Так сложно ответить? — Язык не поворачивается, — он ухмыльнулся, Шото сжал пальцы в кулак, но тут же расслабил. Нельзя, ни в коем случае нельзя провоцировать ругань. — Хорошо, спасибо, я спрошу у других. Дверь за ним теперь уже захлопнули. Почему всё так сложно?

***

Урарака выглядела усталой, но смеялась от души, Изуку смотрел в пустоту. — А потом он должен будет ударить Бакуго, но не сильно, это всё же небольшая сценка. — Я всё понимаю, но почему Шото не участвует? Ты не хочешь? Тодороки сидел за столом напротив товарищей, болтая ложкой в остром бульоне. Он был мыслями совершенно не здесь, чертоги разума заполонили разные развития событий, если отец узнает о том, кто его соулмейт. Сделать ничего нельзя, об этом говорит весь мир. Практически самая обсуждаемая тема уже вторую неделю, люди с других курсов и факультетов в толпе показывают пальцем и думают, что этого не видно. Лучше было лежать дома, не просить Аизаву выпустить на занятия его раньше. Иностранцы ещё не уехали, но Незу решил, что состояние Шото намного лучше, стабильное, никто не был против того, чтобы Тодороки вернулся в строй. Вот только за то время, что он пролежал на кровати, мало что изменилось, интрига вокруг него только нарастала. Толпа людей, что училась в Академии была в замешательстве, кто же родственная душа сына Старателя. Газеты говорят одно, на деле вроде другое, они вели свое небольшое расследование, не обращая внимание ни на факты, ни на то, что первые узнали о Бакуго. — Нет, как-нибудь потом, — лишний кусок не лез в горло. Вчера, когда он шел в Академию, к нему подошли двое, прикинулись незнакомцами, которые заблудились, но вопросы, которые не тонко намекали о метке, расставили всё на места. Два журналиста, которые только начали свою карьеру, чего они хотели добиться? Расположения начальства или стать авторами умопомрачительной статьи? В любом случае, Шото сумел отвязаться, когда небольшие искры вспыхнули между ними. Те быстро ретировались, попросили прощения и скрылись за поворотом, подталкивая друг друга. — Шото, ты чего такой задумчивый? — Урарака положила свою ладонь поверх его. — Может выговориться? Легче станет. Мидория согласно кивнул, хоть и не думал, что сейчас рекой польются откровения. Тодороки всё-таки перестал болтать ложкой по тарелке и оставил её тонуть. Он откинулся на спинку стула и скрестил руки. — Ты как метку получил, так стал отдаляться как-то, — Изуку давно волновал этот вопрос, но не было подходящего момента его задать. — У меня с Ураракой такое чувство, что ты что-то скрываешь от нас. С каждым днём становилось всё сложнее и сложнее, Шото сразу понял, что жизнь поменялась, резко изменила своё направление и уже никогда не потечёт в старом русле, но это происходило как-то…быстро? Да, процесс был незамедлительный и всё упиралось именно в ту стену, которая называлась «они меня не понимают». Эту стену Тодороки выстроил сам, сложил из небольших камней, которые тоже появились из ниоткуда. Как бы ничего не случилось, перед ним те же люди, его друзья, которые просто не могут знать всего происходящего, живущие словно в другом мире; в мире, где существует одна очень добрая и яркая сказка о вечном счастье и окрыляющей любви. — Ну я же болел, совершенно сил не было говорить, — в какой-то степени это была правда. — А вчера, только поздоровался в академии и весь день потом избегал, в чём причина? — Изуку было больно это произносить в слух. Шото прикусил язык, обдумывая вопрос. Да, он не хотел вчера ни с кем говорить, потому что даже обычный диалог с учителем японского языка, который планировался только для выяснения заданий и тем для зачёта, перетёк в личный человеческий интерес о родственных душах. — Занят был, я же неделю не ходил, долгов много. — Ну-ну, — Урарака отодвинулась и закинула ногу на ногу. — Тебя Бакуго искал. — Зачем? — Не знаю, — она накинула пиджак на спинку стула. — Лучше с ним поговори, с ним же ты спокойно общаешься. Вы, кажется, понимаете теперь друг друга. — Не обижайся, — Шото искал подходящие слова. — Но мы же родственные души, понимаешь? — Не особо, если бы я и Изуку понимали, то сейчас с тобой бы не разговаривали. Объясни. А что сказать? Шото провел рукой по своей шее, которая совсем не болела. Позавчера Бакуго сам подошёл к его двери, даже после того, как они разошлись не совсем хорошо. Он не извинялся, ничего такого, просто спросил, а не легче ли будет, если залечить метку руками. Именно это и хотел Тодороки, но боялся признать. Ведь всё было хорошо, когда шрам находился в нормальном состоянии, ничего не болело. И именно так стало, когда чужая ладонь коснулась ключицы, очерчивая в узел скрученную змею. Сначала голову, потом туловище, а за ним и длинный хвост. Происходящее назвать можно было только лишь чудом, непонятным, необъяснимым, ведь синева собиралась в рисунок змеи и пропадала, словно её никогда и не было. Бакуго молчал, Шото молчал, да и что тут говорить, если всё видно. Так, не произнося ни слова, они и расстались. Кацуки был в лёгком шоке, может, оттого, что привычный мир немного покосился, готовясь перевернуться? Шото лишь касался змеиной головы у себя на коже, ощущая пальцами приятное тепло и аромат свежих яблок, что буквально бил в нос. — Немного позже, — его вырвало из этих прекрасных воспоминаний. — Просто я сейчас не могу всё рассказать, нужно время. — Ясно, — Очако попыталась улыбнуться. — Ладно, мне пора, я обещала Мине, что буду готова к этому времени. — Урарака, — Изуку окликнул её, но девушка сделала вид, что не слышит. — Она обиделась? — Возможно, я вечером с ней поговорю, — Шото тяжело выдохнул. Почему всё не может находиться в гармонии, на чашах весов всегда что-то прибавляется или убавляется, раскачивая пиалы вверх-вниз. Если с одними человеческими отношениями более-менее налаживается, то с другими всё рушится в бездну, и это очень сложно остановить, сложнее только держать в равновесии. — Привет, Момо, — Изуку махнул рукой брюнетке, та сначала засияла от радости, но, увидев Шото, помрачнела. — Доброе утро, — Тодороки приветливо махнул, надеясь на ответную реакцию. — Да, доброе, — она молча села вдали. Её завистливый взгляд ничто не могло скрыть, девушка открыла какую-то книгу и с интересом погрузилась в чтение. Шото понимал причины этого завистливого взгляда и нежелание общаться. Когда-то давно, ещё на первом курсе, когда они заполняли какие-то анкеты для психологов, Момо написала в графе о мечтах, что хочет помочь десяти тысячи людям и обрести родственную душу. Видимо, что за несколько лет ничего не изменилось, а он просто так взял и украл её мечту, потому что сходил в детстве в террариум, посмотрел на питона и приглянулся ему. Он не хотел, честное слово, так получилось. А вот он тогда написал, что желает найти себя и быть счастливым, психолог, перечитывая ответы, подозвал Шото тогда к себе, протянул новый бланк и, немного нервничая, попросил написать что-то более серьёзное, такое, что должны хотеть уже взрослые люди, сознательные. Тогда Тодороки ровными буквами вывел: «Хочу помочь в разработке лекарства от смертельных болезней». Знал бы он, что от одной из таких нет никакого противоядия. — Э, половинчатый, что сидишь? — Бакуго вырос перед ним, опираясь руки на стол. — Собирай вещи пойдем. — Куда? — На занятия, нет? Ты же вроде уже посещаешь. — Ладно, — пришлось неохотно идти за сумкой с книгами. Мидория удивленно хлопнул пару раз глазами, потом посмотрел на Киришиму. Эйджиро пожал плечами, всем видом показывая, что не знает о происходящем ничего, сам стоит в шоке. Бакуго отвернулся к стене, но чувствовал, как трое присутствующих сверлят его спину недоуменными взглядами, а Тодороки даже не спешил спускаться, еле переставлял ноги по ступенькам. — Быстрее, опоздаем, — Кацуки рванул с места. — Киришима, не отставай. Это решение было трудно принять, сложнее только позвать Шото с собой, но Тодороки молча шагал рядом, совершенно не напоминая о своем присутствии. Киришима постоянно смотрел на него, оборачивался и ничего не говорил, лишь пару раз ткнул Бакуго в плечо и вопросительно поднял брови. — Что удивляешься? Не ты ли мне пел, что нам судьба одна прописана и всё в этом духе? — Как бы да, но. — Что но? — Бакуго остановился, скрещивая руки. Шото чувствовал себя лишним, что там за столом, что сейчас на тротуаре, но если подумать, то этой прогулки до академии должно хватить на весь день, он больше не помешает. — Можно было предупредить, — Эйджиро недовольно фыркнул и снова покосился на Шото. — Чего встал, и так уже скоро опоздаем. — Я стою и он стоит! — Бакуго пару раз вдохнул, предотвращая вспышку гнева. Почему Киришима, который изначально пропагандировал поддержание отношений с родственной душой, сейчас злился? Он даже ударил мыском ботинка асфальт, чтобы не продолжать спор с Бакуго, вот только так дело не пойдет. — Так бы сразу и сказал, — Эйджиро махнул рукой, обходя стороной друга. — А я стоять не буду, как и ждать вас. Бакуго равнодушно посмотрел вслед, потом нахмурился и продолжил путь. — Каждое утро так будет? — Шото не хотел язвить или выглядеть недовольным, но со стороны это оказалось так. — Нет, тогда с ума сойду. Я решил, что до академии ты сможешь доходить со мной, а потом даже в сторону мою не смотри, живи как хочешь. — Не очень то и хотелось. Мог бы меня спросить хочу ли я с тобой, с утра пораньше, ходить на занятия. — Как бы я тебя тут силками не держу, можешь проваливать, чего идёшь-то со мной? — А у меня, по-твоему, есть выбор? Как бы есть, но он очевидный. Дальше они шли молча, лимит слов был исчерпан, да и говорить не о чем — разные люди, которые не имеют ни одной точки соприкосновения, никогда не имели. Откуда же взяться этому? Из воздуха?