Стигма дьявола

— Ты никогда не хотел взять его и сорвать? — змея оплетала огромное дерево и проводила языком по красному спелому плоду. — Такое запретное, такое сладкое и манящее? — Нет, — Шото в очередной раз пытался игнорировать этот реалистичный сон и держаться в стороне от происходящих событий. — Почему? Представляешь, что жизнь может повернуться, если ты откусишь хотя бы кусочек, — пресмыкающееся не унималось и залезало на несколько веток выше. Яблоня была в центре пустыни и рыжих скал, что упирались в синее небо, кругом всё сияло; пейзаж уходил даже не в горизонт, он исчезал в пространстве. Тодороки пересыпал песок с руки на руку, мелкие крупицы обжигали бледные пальцы, они никогда до этого не касались раскаленных до придела крупинок. Рядом с ним находился след от чёрного хвоста, который обозначался гнилью и небольшими узорами от чешуи. Шото не сразу понял, что спит, но такое нельзя было назвать обычным видением, ведь всё было настолько подробно передано, что запоминалась каждая мелочь. Лёгкий ветер поднял в воздух пыль и песок, закручивая в вихрь, который тут же рассыпался около его ног, полностью обожжённых и искалеченных. — Мне этого не надо, — рассекая ладонью охристую гладь. — Съешь, — раздвоенный язык прошёлся по щеке и очертил шрам. — Может что-то изменится, например, это, — язык скользнул по ключице, где отчаянно пульсировала метка из-за приближения опасности в лице искусителя. — Дьявол примет к себе грешного, одарит вниманием и, возможно, наградит. — Как будто этой истории никто не знает! — он бросил песок в морду змее. — Сейчас я съем яблоко, потом меня изгонят из сада, которого я, кстати, не наблюдаю, а потом, по христианской вере, стану уязвимым для демонических сил. Я, конечно, далёк от подобного, но это знает абсолютно каждый. — Может ты и прав, — змеиное тело исчезало, постепенно вытягиваясь вверх. Рядом опустился женский силуэт, который пока что не сформировался, но Шото уже представлял тот образ, что являлся к нему в тот раз и предлагал выбрать таблетку. Действительно, всё повторилось вновь, только женщина носила не популярную кофту и туфли, а белую просторную рубашку, которая еле доставала до колена и развивалась на ветру. Её черные кудри так же подлетали с каждым порывом и падали на щеки. — Устарели немного методы, — она осторожно встала на ноги, осматривая эту бесконечность. — Но ничего, они всё равно работают! Пространство растворялось до тех пор пока пейзаж не разобрался по частицам, а потом не собрался в обычное помещение его комнаты. Шото сидел на кровати, ожидая чего-то не очень хорошего, как и в тот раз, но ничего не болело. Приятная усталость в костях, которая обычно бывает после сна у каждого, самое обычное чувство. Он немного шевельнул рукой, полез за телефоном на тумбочку. На экране виднелись сообщения. Кто-то писал в Инстаграме, кто-то в других социальных сетях, но на его личный номер поступила только одна строка, которая была предельно ясна и понятна: «Надо поговорить, ты меня заебал». Она была от незнакомого номера, но зачем нужны были имена, если в таком стиле мог говорить только один человек, всем известный этим. Шото выдохнул, откидывая волосы назад, сегодня снова не нужно спешить на занятия, потому что ныне было утро второго выходного, но рано, чтобы просто так взять и заявиться к Бакуго. Да и не хотелось. Наверняка это всё из-за того, что вчера по сети начала гулять фотография с Очако. Переодевшись, он вышел из комнаты, прикрывая за собой дверь. Внизу, в гостиной, уже слышалась какая-то возня и копошение. Шото спустился на пару ступеней и присел, наблюдая за тем, кто так рано в выходной что-то ищет по всему первому этажу. Урарака накладывала Момо в руки разноцветные шарфы, Яойрозу покорно распрямляла ткань и махала ей в воздухе, чтобы расцветка читалась лучше. Очако же стояла на первой ступеньке и щёлкала пальцами, оповещая о том, что можно уже распрямить другой. Ярко-синий, с традиционными Японскими узорами, какой-то платок отдаленно напоминал русскую роспись, рядом валялся китайский, вся эта куча была не такой, какой надо. — Нет, — она била пальцами по перилам лестницы. Немного напрягла руку и пару платков взлетели в воздух, отправляясь обратно в коробку, которая доверху забивалась этой чепухой. — Я же иду на серьёзное мероприятие. Ты уже была на похожем, что делать надо? Момо вручную складывала платки и косилась на чёрные лакированные туфли, которые были на внушительном каблуке. — Ничего особенного, просто умей позировать и улыбайся, фотографы сами всё сделают. — Доброе утро, — Шото спустился. — Что происходит? — А, Шоточка, — Урарака хлопнула в ладони и открыла рот, от неё веяло непередаваемым счастьем. — Не поверишь! На фотосессию позвали, то самое агентство, что работает с леди Полночь! Представляешь? — Зачем? — Тодороки не мог понять этой девичьей радости, но сделал вид, что понимает масштабы происходящего. — Просто сказали, что я буду на обложке журнала или дам интервью, что мне про нас говорить? — Да, что ей про вас говорить? — Бакуго презрительно скривил лицо, пытаясь сделать совершенно незаинтересованный вид, но не получалось. — Может, о том, что «вас» и нет вовсе? Сколько он стоял позади, наблюдая за происходящим, было не ясно, обычно его присутствие обозначалось громкими криками и ворчанием, но сейчас нутро подсказывало, что этот человек находится тут уже достаточно. Самое интересное, что он молчит. — Каччан, — девушка сделала несколько шагов вперёд, неуклюже, но всё-таки удержалась на шпильках. — Не начинай, это сделано ради тебя. Потом спасибо скажешь. Кацуки спускался со второго этажа, не обращая внимания на присутствующих. Шото закатил глаза, понимая, как всё это глупо выглядит со стороны, ситуация нелепая и не ясно, за что на него злятся. Это Бакуго проигнорировать не сумел и пристально уставился, оповещая о том, что об этом действии можно очень пожалеть. — Конечно, — оправданий он не слушал, да и никто не пытался объяснить происходящее, все замолчали. — Ради меня? Мне почему-то кажется, что ради меня вы даже не моргнёте, особенно ваша кучка. Момо стояла около корзины с фруктами, от которой исходил сладкий запах, сочные плоды манили своей красотой и цветом. Желтый, красный, зелёный — это была дурманящая гамма цветов, которая разжигала аппетит, даже если есть совсем не хотелось. Предел мечтаний. Она покрутила перед собой большое алое яблоко, перекинула его из руку в руку и повернулась. — Бакуго, хочешь? — по столу покатился фрукт. — Последнее. — Ага, — он поймал яблоко и протер о рубашку. Несколько раз ударил пальцем по сочной кожуре и нахмурился. Тодороки было не по себе, он оставил стул и сел напротив, наблюдая за тем как на гладкой поверхности уже валяется огрызок. Бакуго даже не смотрел в его сторону, только уставился на прозрачную вазу, в которой стояли уже завядшие голубые цветы. От них всё ещё доносились нотки приятного аромата, словно от дорогих духов. Рядом опустилась Момо, помешивая ложкой крепкий чай. — Шото, — она повернулась и улыбнулась. — Прости меня за то, что я так себя вела, такое иногда случается, — она наматывала чёрную прядь на палец и теперь уже смотрела на Бакуго, который всё ещё угрожающе молчал. — Ничего, я всё понимаю, — Тодороки был искренне счастлив, потому что Яойрозу больше не убивалась из-за чужой жизни. — Что-то произошло? — Да нет, ничего особенного. Просто Каминари одну историю забавную рассказал. — Ха, ты его больше слушай, — Кацуки скрестил руки и проводил взглядом уходящую Очако, которая сегодня была на редкость бесподобна. Не то, чтобы ему она нравилась сейчас, но именно в этот момент девушка была какой-то более взрослой, сдержанной и строгой, что в корне отличалось от повседневного образа. Черная юбка-карандаш, он даже не подозревал, что в гардеробе Урараки найдется хоть что-то подобное. Привычная улыбка сменилась на серьёзное и сосредоточенное выражение лица. Она схватила сумку, махнула рукой и понеслась на улицу, пересчитывая монеты. — А что, Каминари и Изуку говорят умные вещи, — Момо отхлебнула чай и взвизгнула, потому что обожгла язык. — И? — Бакуго не унимался, даже передвинулся вперёд. — Небось научное? — Сказали, что метки не важны. Я тоже теперь так думаю, два дня эта мысль из головы не выходила. Типа, смотрите, зачем они нужны, если всё равно пары совершенно разные? Вот, например, вы — ничем не похожи, так смысл держаться за эту связь? Можно любить кого хочешь, быть с кем хочешь, несмотря на шрам, — она закончила эту речь и уставилась на Тодороки, который после каждого слова всё больше и больше мрачнел. — Нет, они нужны, — он еле выдавил из себя эти слова, ощущая снова нехватку воздуха. — Нельзя связь нарушать, — Бакуго вернулся обратно за вазу. — Тебе не понять, как и им. — А ты понял это? — Шото выглянул из-за стеклянного сосуда, чтобы рассмотреть чужое лицо и эмоции. — Каким образом? — Херово мне без тебя! Башка болит, вот каким образом, — Кацуки отодвинулся ещё немного, изгиб материала вазы снова исказил пространство. — Я это ещё несколько дней назад узнал. Момо дернула плечами, но всё же не сменила своего нового мнения, которое ей казалось куда более романтичным и интересным, нежели две метки. Любить всех и всё, не обращая внимания на то, что прописала судьба. Звучало очень круто, звучало так, как начало очень хорошего романа, который мог бы завоевать сердца абсолютно всех зрителей кино. Конечно, к такому нужно было ещё привыкнуть, но второй день с подобными мыслями в голове уже жилось хорошо. — Ладно, пока, мне пора. Хочу домой съездить, — Момо положила в свою сумку пару яблок, махнула рукой и тоже исчезла. Разговор, к которому побуждала смска, не начинался, но Шото был готов объяснить любой свой непонятный поступок, который мог поставить под сомнение весь план, выдуманный Очако. Однако, на удивление, Бакуго не спешил ничего спрашивать, не начал орать, как ужаленный, а просто сидел и смотрел прямо в глаза. Тодороки на знал куда себя деть; казалось, что за вазой, которая удачно их разделяла несколько минут назад, уже не спрятаться. Она словно резко уменьшилась в размерах или стала совсем прозрачная. — Знаешь, так неблагодарно поступить — это, конечно, не каждый сможет. — Да что опять не так? — Шото уткнулся в ладони, протирая глаза. Можно ли вообще когда-либо угодить этому человеку? — Смотри, все думают, что моя родственная душа — Очако, к тебе не лезут, на тебя не смотрят, вокруг никто не мельтешит. Что не нравится? — Мне просто противно. Ты сидишь тут, а не харкаешь кровью благодаря мне, не стоит отрицать, — его перебили. — Знаю, ты не понимаешь, насколько я благодарен за это, — Шото выдохнул, осознавая, что сейчас каждый его промах будет на счету. — Я уже говорил тебе спасибо, я не знаю, что ещё сделать, как ответить? — Выставил меня каким-то идиотом. Впрочем, как всегда. Тут уже ничего не поможет. — Это почему ещё? — Шото перестал удивляться, давно пора уже. — У тебя есть пара — я, — Бакуго закинул ногу на ногу. — Ты портишь мне жизнь, опять же, напомню пока есть момент, две недели уже. Все, кто в курсе того, кто является твоей парой — Киришима, Каминари, например, вчера были просто в восторге от вашей фотографии. Я столько насмешек в свой адрес давно уже не слышал. Шото съезжал под стол, понимая, как же сильно устал от этого постоянного нагнетания ситуации. Всегда ведь хочешь как лучше, а получается, что проблема разрастается сильнее и сильнее, заволакивает всё вокруг, в первую очередь его разум. Теперь уже ничего не исправить. — И что ты предлагаешь сделать? — без какого-либо энтузиазма в голосе. — Хотя бы говорить со мной, прежде чем решать те дела, где фигурирует моё имя, даже если где-то на втором плане. Ты меня заебал, откровенно говорю. — Ты меня тоже, — повисло молчание. Небольшой синий бутон под порывом воздуха из окна упал на белую скатерть, теряя лепестки. Его время давно уже вышло, Шото протянул руку, чтобы подобрать сухоцвет. В его ладони цветок превратился в пыль и рассеялся между пальцев. Было неловко вот так вот сидеть тут, под пристальным чужим взглядом, перед человеком, от которого не знаешь, что можно ожидать. — Ну, я серьёзно хотел как лучше, чтобы тебя ничего не касалось, чтобы было всё как раньше, мы друг друга не знали, встречались бы раз в день, чтобы не злить ни тебя, ни меня, ни Киришиму, чтобы всё шло своим чередом, — Тодороки наблюдал за тем, как очередной лепесток летит вниз. — Это сделано для тебя. — Так уже не будет, не пытайся оправдываться, у тебя плохо получается. — Да иди на хер, можешь хоть иногда по-человечески разговаривать? — Шото встал, с грохотом отодвигая стул. Надоело. Просто всё вот это, что творится вокруг, человеческие отношения, которые с каждой минутой становились всё накаленнее и накаленнее. Он повернулся, кинул остервенелый взгляд на Бакуго, который не делал ничего. Просто крутил в руках шариковую ручку, что валялась на столе всегда, её никто не трогал. Кацуки не мог понять одной простой истины, которую ему уже сегодня озвучили. В основном этот поступок был сделан для него, для того, чтобы закончились ссоры, и в коллектив вернулась гармония, которая была, когда он и Шото не знались, делали вид, что мертвы друг для друга. Бакуго очень плохо помнил, когда в последний раз кто-то помогал ему, на памяти всплывали только парные работы с Киришимой в том году. Да и то не очень хорошо складывалось, поэтому он их ненавидел. Сейчас же, когда Тодороки, прикрыв глаза сказал эти самые странные слова: «Для тебя», внутри всё передёрнуло, сработала защитная реакция, чтобы не обмануться и не начать беззаботно верить в людей. Он не хотел наступать на одни и те же грабли, как в школьные годы, но об этом как-нибудь в другой раз. В грудной клетке глухо отдавался эхом импульс сердца, звук ударялся о ребра так, что, наверное, внутри появлялись синяки. Синяки в душе — это не выдумки. Грубить и язвить — защитная реакция, не более. Время шло, подходил тот час, когда все уже обычно просыпались, но по лестнице спускался только Мидория, протирая глаза. Он так же неуклюже подошёл к столу, улыбнулся и сел рядом, ожидая, пока электрический чайник сообщит о готовности кипятка. — Доброе утро, Каччан. — Куда уж добрее, — он хотел было прицепиться к какой-нибудь незначительной вещи, потому что образовалось плохое настроение, но на ум пришла совсем другая мысль. — Почему ты с Тодороки дружишь? Изуку отложил персик, который собирался надкусить и поднял брови. Очевидно, к такому вопросу он был не готов, поэтому задумался. — Не знаю, он хороший, — пожав плечами. — Если ты думаешь, что он грубый или очень гордый, то это не так, ты его просто совершенно не знаешь. Мы когда с ним ещё не общались, то я тоже так думал, но нет, ошибался, — на щеках появились предательские веснушки, Бакуго начинала нравиться происходящая ситуация. — Знаешь, Шото очень добрый и всегда думает о других, жертвует собой для того, чтобы друзья были счастливы. Это мне в нём и нравится, — зелёные глаза были полны мечтаний. — Да ладно? — Правда, — Изуку кивнул. — Всегда помогает мне, если я попрошу, не ссорится без повода, на него всегда можно положиться. Честно говоря, Бакуго немного офигел, когда подобная поэма была озвучена. Если бы его спросил кто-нибудь, почему приходится общаться с Киришимой, то он без замедления бы крикнул: «Не бесит». Над другими критериями даже не думал, не добавлял ни одного слова. Изуку поднялся, чтобы налить чай, в голове мешались мысли так же, как заварка и кипяток. — Ты рад, что вы общаетесь? — Конечно, он меня многому научил, в первую очередь быть таким, какой я есть, не пытаться перепрыгнуть через голову, идти вперёд только так, как хочешь этого ты, а не кто-то там ещё. — Он похож на меня? — это был контрольный вопрос, который сейчас решал очень многое. — Вообще нет, не в обиду, конечно, Каччан, но я с тобой общаться не могу. Не совсем получается, если ты заметил. А ты с какой целью интересуешься? — Да так, мне просто скучно. Он смахнул с руки грязь и поднял голову, осматривая столовую. Изуку всё так же непринуждённо порхал туда-сюда по комнате и не замечал чужой недоброй улыбки. Внутри бушевала самый настоящий огонь, который ещё никто никогда не переживал; черти разрывали сознание, постоянно шепча о том, что надо действовать. «Зависть» — когтистая лапа вывела алой пастой на пожелтевшей бумаге. Именно с этого недостатка началась совершенно новая история, которая должна была завершиться самой главной нотой, кульминацией, если всё будет идти так, как замыслила тьма. Рядом со словом образовалась витая единица, усмешка улетела в пустоту.