Шото ненавидел это — звон телефона, особенно тогда, когда нужно быть в другом месте и общаться с другим человеком, а не с тем, кто так внезапно встрял в привычный быт. Как бы связь, общение за тысячи километров, приятные смс с утра и вечером, конечно, хорошо, но не тогда, когда ты очень спешишь или разговариваешь с другими. Это сбивает с толку, теряется нить и атмосфера диалога, а иногда и важная мысль. Он нервно доставал телефон из кармана, не отцепившись от дверной ручки.
Короткая надпись, всего четыре буквы, а снова калейдоскоп неприятных ощущений и очень много плохих предчувствий, ведь отец никогда не звонил просто так. Он неохотно поднял трубку и развернулся в сторону своей комнаты, отступая от двери Изуку, которую так и не открыл.
— Да?
— Шото, у меня вопросы, — конечно, кто бы сомневался. Не для того же звонить собственному сыну, чтобы рассказать приятную историю или похвалить. Совершать вызов абонента необходимо исключительно для того, чтобы устроить самый настоящий допрос. — Почему ты молчишь?
— В каком смысле? — он вывернул другой карман в поисках ключа от своей двери. Телефон практически выскользнул на пол.
— В прямом, — Старатель был раздражён, об этом свидетельствовало многое. — Твоя родственная душа учится с тобой!
— Ну да, — тревожно, очень. — В моём классе, мне это не мешает. Мы почти не общаемся.
— Да что ты говоришь? Вы с ней с первого курса поддерживаете какие-то дружеские отношения, ты серьёзно? Не надо врать.
Шото осенило, пресса и интернет сделали своё дело — до отца дошла вся информация. Теперь уже пришло время выходить на очень скользкую тропу, потому что ни одной статьи с Очако он не прочитал, всё откладывал на потом. А на счету девушки их уже было несколько, в каком-то журнале их даже напечатали вдвоем, правда фото было в виде коллажа, но тоже произвело фурор. Интересно, читал ли отец весь это бред. В любом случае, скоро станет всё ясно.
— Я не вру, мы друг другу не мешаем. Она заинтересована в учёбе не меньше меня, поверь, — он захлопнул дверь и сел на диван. — Ты же знаешь, ей на фирме надо родителям помогать, ей совсем не до меток, как и мне. Я же будущий герой номер один, — последние слова дались с трудом, но именно это сейчас было тем, что хотели слышать.
— Да? А как вы вечерами гуляете ты рассказать не хочешь?
Шото наклонился к журнальному столу, вытряхивая из коробки пару новых выпусков, которые ему с радостью отдала Момо в честь того, что они снова хорошо общаются. Разноцветные страницы, мелкий шрифт, пару фото Очако и громкие заголовки о том, что родственные души всегда вместе, время друг без друга — смертная тоска.
Встряхнув головой, Шото начинал понимать, что нужно было не отвлекаться на вечно недовольного Бакуго тем утром, а всё же обсудить с Очако хотя бы примерный план того, о чём она станет говорить публике.
— Ничего такого, — пальцы сами перелистывали страницы. — Ты же понимаешь, прессе нужна тема для обсуждения, вот мы и наговорили.
— Ладно, исходя из этого. Почему на обложках только эта никому неизвестная девка? — голос становился всё равнодушнее и равнодушнее. — Почему сын Старателя сидит в академии и не использует такой шанс сделать рейтинги?
— Отец, я тренируюсь, мне некогда.
— Чем же ты таким занят? — пришлось отодвинуться от телефонной трубки, потому что становилось громко.
— А… Я говорил, говорил тебе, что для меня специальное задание. Меня готовят, да, оно такое серьёзное, что вот уже вторая неделя.
Сегодня врать было легче, даже самому верилось, что есть эта самая особая миссия, которая являлась целью номер один. А так всегда — один раз солгал, почувствовал безнаказанность и можно дальше; главное, чтобы голос не дрогнул и гордо смотреть на других, совершенно не колеблясь. Не сразу, конечно, такое мастерство появляется, но почему-то Тодороки казалось, что времени будет ещё очень много, чтобы прекрасно отточить этот навык. Его учили никогда не врать, но, оказывается, данное умение просто необходимо. Для блага многих.
— Я позвоню, выясню.
— Не надо!
— Это ещё почему? — становилось страшно, хотелось сбросить трубку и просто забыть о том, что происходит.
— Айзава-сенсей занят, у него правда очень много работы, сейчас же зачёты, — он болтал всё, что мог, лишь бы не молчать. Тишина на данный момент главный враг. — Ему Изуку звонил, он сказал, что его не надо тревожить. Ну ты же сам понимаешь, да? Учителя они такие, за всех переживают, помогают, ну, вспомни.
— Знаешь что, — Старатель снова успокоился. Шото не понимал ничего. Обычно отец был спокойным в двух случаях — всё хорошо на работе и он очень устал для того, чтобы учить других как жить, либо стадия злости зашла слишком далеко. Судя по всему, сейчас был не тот момент, когда жизнь казалась медом. Шото с каждой секундой всё больше осознавал, что влип. — А я позвоню всё равно, почему только я переживаю за твоё будущее? Ты вообще не думаешь, тебе наплевать? Будь как будет, да?
— Нет, — эти вечные нравоучения достали.
Старатель ошибался. Шото думал о будущем не постоянно, но довольно часто, в отличие от других. С самого детства он понимал то, что станет героем. Подобная цель ему была буквально навязана отцом, запоминающимися образами в кино, в литературе, она его очаровала. Такая пленительная, интересная профессия — спасать людей, помогать стране, помогать миру и нести каждому человеку добро. Быть в какой-то степени нравственным идеалом, хотя бы на экранах телевизоров. Это круто — осознавать, что кто-то может быть вдохновлён твоим примером, мечтать оказаться хоть на секунду в твоей шкуре.
Вечные интервью, посещение благотворительных концертов и вечеров, знакомство с влиятельными господами, признание и вера в тебя от людей. Быть героем, значит быть первым во всём и везде. Жаль, что Шото это осознал поздно, когда все силы были брошены на то, чтобы поступить в академию и назад уже невозможно было повернуть, да что повернуть? Даже подумать о таком нельзя. Зато, сидя тут, за партами, он понял одну простую вещь — он хочет быть героем, но не для всех, а для тех, кто ему дорог. Да, может он не будет ездить по миру и протягивать руку помощи каждому, но этого и не надо. Достаточно помогать своему городу, где он вырос, быть местным волшебником, что может решить любую проблему и улыбнуться, как будто подобное было легко. Зачем рваться на самый верх рейтингов, если можно совершать добрые дела в тишине, без света вспышек и камер. А то в нынешнем мире многие герои просто слепнут, мечтая покорить верхушку пьедестала почёта, забывая, что самое главное не количество спасённых человек или обезвреженных злодеев, самое главное — делать это от души, вкладывать все силы в свою профессию и выполнять любую миссию так, словно она самая важная в жизни.
Отцу было не понять, в телефоне раздавались длинные гудки, которые оповещали о законченном звонке. Протяжные, унылые и мерзкие, они заседали в голове и не хотели исчезать. Шото всё так же находился на полу, поджав под себя ноги и медленно перелистывая страницы прессы, от которой пахло печатной краской. Журналы ещё по новому хрустели, призывая окунуться в мир идеальных лиц и таких же историй в которых не было смысла.
«Мы поняли это сразу. Я как увидела Шото, так сердце ушло в пятки, и так много любви парило в воздухе, что кислорода не оставалось, чтобы вздохнуть».
Да, Тодороки помнил как увидел Бакуго и как лёгкие действительно сдавило, но не от любви и счастья, а от страданий, которые до сих пор иногда просыпаются внутри. Ну почему никто не понимает и вот это вот штампуют в типографии? За что? Это делает больно, словно вонзают острый нож в спину, который задевает кости, а затем и другие внутренние ткани. Рисуют такую сказку, а под ней скрывается плесень и гниль. Стоит только красивой обложке спасть и вдруг на тебе, просто шут.
«Мы всегда были похожи. Он и я — лучшие друзья, но теперь, конечно, уже немного больше (смеётся). Наши редакторы задали вопрос Урараке Очако о метке, где она находится и как выглядит: «Она, тут, на боку, такая розочка небольшая, черным контуром сделана, похоже очень на тату, но в ней куда больше смысла, чем во всех этих уродливых рисунках: она — символ отношений». Мы не могли поверить в это! У нашей приглашённой родственной души метка точь-в-точь как у популярной актрисы того века, иначе как чудом не назвать».
Он смял страницу в ком, читать больше не хотелось, от этого было тяжело, правда.
***
Урарака сидела на стуле, распрямляла юбку руками и качала ногой. В её руках была небольшая книга, обложка которой оставляла желать лучшего, наверное, издание было старше самой Очако, оно разваливалось прямо на глазах.
— Ну, вообще-то, если подумать, то просто так ситуацию оставлять нельзя, — она сгорбилась и легла на поверхность письменного стола, разгребая руками записки и ручки. — Вообще молчать нельзя, будет только хуже. И тебе, и ему.
— Ты хоть понимаешь о чём говоришь? — Изуку уже жалел о том, что рассказал подруге про свои душераздирающие проблемы. — Это ненормально, неестественно.
— Ненормально убивать других людей или бить, а любить — вполне благородно и похвально. Он поймет, — она настаивала.
Хотя от подобных откровений по спине пробежали мурашки. Очако никогда не могла даже подумать, что Изуку восхищённо смотрит на Тодороки не просто потому, что они друзья, а потому, что там происходит самая настоящая химия отношений. Но пришлось быстро откинуть странные вопросы и мысли, потому что в первую очередь необходимо было поддержать Мидорию, ведь на нём не было даже живого места. Лицо красное, глаза тоже — уже несколько часов назад, предположительно, была истерика, но она её не застала. Только последствия, из-за которых тоже хотелось начать плакать, наблюдая за не чужим человеком.
Изуку спас её на вступительных, она до сих пор помнила этот момент и хотела отплатить чем-то значимым. Пока не подворачивался такой случай, но сейчас происходил момент судьбы, к которому легко можно приложить руку.
— Изуку, я спрошу его.
Она крутила в руках всё ту же книгу, пока из неё не вылетела страница. Теперь приходилось хрустеть пальцами, чтобы немного сбавить напряжённость, которая давила со всех сторон. Говорить об этом было сложно; она не знала подходящих слов хотя бы потому, что сама ещё не влюблялась так откровенно и искренне. Были симпатии, какие-то предпочтения, но все они пропадали через неделю или максимум месяц. Получалось дружить, отдавать всю себя в приятельское отношение, но любить? Нет, ей было уже нечего предложить тому самому человеку, её не хватало на подобное. Не ясно, как люди заключают мир в одном человеке, когда вокруг теплоты и ласки хотят все, просто не признаются.
— Нет! Только попробуй! Я…Я тебе не знаю что сделаю, но что-нибудь, обязательно, — он встрепенулся и накрыл глаза ладонями. — Зачем я рассказал, дурак.
— Ты не понял, не про тебя же я буду говорить, просто спрошу как он относится к тому, что двое людей одного пола любят друг друга. Ну?
— А потом меня приплетешь? Не надо, я сам разберусь.
Изуку уже думал, что нужно откладывать подобные чувства в далёкий ящик и запирать на миллионы засовов, ведь можно только сделать хуже. Так, как сейчас, хотя бы есть одна надежда, что после долгой ночи, утром, можно увидеть его, быть рядом и так незаметно ни для кого находиться близко. Беззвучно следовать за Шото, бледнеть и краснеть от каждого случайного взгляда и просто изводить себя несбывшимися надеждами, надеясь на то, что однажды тот обязательно поймет.
— Нет, обещаю. Даю слово, честное-пречестное, — она легла рядом на диван, совершенно наплевав на юбку, которую старательно разглаживала уже минут двадцать ладонями. — Ты только не расстраивайся.
— Даже не думал, — Изуку повернулся к ней и подложил руки под щеку. — Тут нет ничего грустного.
— Вот, такой настрой мне нравится, — Урарака улыбнулась и убрала волосы с лица, — Нельзя сдаваться, тем более что это за метки такие? Они не должны тебе счастье ломать, если надо, то мы их самих ух!
Да, именно чужой поддержки не хватало, чтобы утвердиться в своих догадках. Если Урарака верит и говорит подобное, то тогда точно метки фигня, они не смогут помешать, если вдруг чувства откроются всем окружающим, неважно каким способом.
— Я так рад, что у меня есть такой человек, как ты, — Изуку буквально чувствовал, как душевная боль отступает. — Не достоин таких друзей.
— Не мели чепухи, достоин, ещё как! Может даже кого-то лучше меня в сто раз, а таких много.
***
— Я захожу, а тут такая картина маслом! — Киришима ещё пару раз недовольно фыркнул и полез в карман, доставая новую пачку сигарет. Он курил достаточно давно и даже удачно скрывал, не хотелось, чтобы Тодороки заметил. Сейчас они стояли вместе с Бакуго за углом общежития и подпирали стены. — Подумать только, сидят вдвоём, Тодороки и ты, я думал сначала, что сплю.
— Ну хватит уже драматизировать! — Бакуго недовольно рявкнул и скрестил руки. — Я что, не могу с ним говорить? Не имею права по-твоему?
— Что ты, что ты, имеешь, — Эйджиро не унимался и всё время ухмылялся, оголяя акульи зубы. — Просто я не привык к тому, что ты у нас такой общительный, да ещё и не орёшь как сумасшедший, что он тебе такого подсыпал?
Киришима действительно не понимал, как такое могло случиться, ведь месяц назад Кацуки и Тодороки делали вид, что не знают друг друга. До этого дня они тоже особо не проводили время вместе или просто он не видел этого? Тогда почему ему никто не рассказал о том, что творится под носом, и все уже давно забыли прежние обиды. Нужно срочно найти Каминари, чтобы уточнить обстановку в общежитии. Несмотря на то, что Эйджиро в основном проводит тут время, что-то упускается.
— Ничего, это моя инициатива. Мне вообще твоя компания надоела, только истерики закатываешь по поводу того, что я внезапно кого-то позвал с нами до академии пройтись.
— Ах, вот как? — ситуация начинала выводить из себя. Дым, который наполнял лёгкие и должен был успокаивать не действовал.
Да, Бакуго был токсичным, умел паразитировать на эмоциях, ощущал чужие слабые места во время разговора и мог на поражение ударить словом, к счастью, с Киришимой так не получалось, оттого они и сошлись. Его причуда — превращать клетки тела в камень каким-то образом отражалась и на внутреннем мире. Словами красноголового задеть не получалось, да и кулаками тоже, себе дороже будет. Поэтому максимум, как можно было достать Киришиму — вывести из себя любым спором.
— Да, — Бакуго был подозрительно спокоен. Он тоже следил за белым дымом и крутил головой, прослеживая траекторию. — Ты не думал, что нам надо отдохнуть друг от друга хоть пару дней?
— Думал, но ты же мне пишешь, — он повернул экран телефона, демонстрируя диалог в социальной сети, который скорее напоминал монолог.
«Грустно, когда тебя ждать?»
«Умираю от уныния.»
«Отвечай, игнорщик, я сейчас от тоски завяну».
И всё в том же духе.
— Номером ошибся, — Кацуки недовольно хмыкнул и отвернулся, чтобы не читать утренние строки. Он и так прекрасно помнил, что набирал на клавиатуре несколько часов назад. Однако, теперь эти слова ничего не значили, они утратили свою ценность в тот момент, когда настроение начало улучшаться.
— Да? Несколько раз подряд? — Киришима прижался спиной к холодной стене, всё так же сверля взглядом другого человека.
— А что такого?
— Какой же ты мудило, если бы мы с тобой не общались с первого курса, то я с размаху сейчас же тебе въехал, — его кулак невольно сжался. — Жалко только тебя, идиота, один ведь останешься.
Бакуго шире открыл глаза и вдохнул, успокаиваясь. Он ненавидел ощущать полное одиночество, когда даже не с кем ругаться, просто так говорить о чём-то хорошем и не очень. Это пришлось познать с детства, когда наступили школьные будни и понеслось всё не так, как хотелось бы. Но подобную историю из его уст ещё никто не слышал, да и вряд ли когда-нибудь услышит. Тема школьной скамьи как табу.
— Ладно, забыли, — он отвернулся от взгляда Киришимы.
— Ага, уже не вспомню, — Эйджиро откинул бычок в сторону, выдыхая последний дым. — Только ты в голове держи то, что я сказал.
Он скрылся за угол общежития, оставляя Бакуго одного со своими раздумьями. Они заполняли всё в голове, казалось, что выходили за границы дозволенного, переплетаясь с нелегкими воспоминаниями, которые возвращали в школьные годы за тёмные парты. На его рабочее место, где никто никогда не сидел, которое пустовало из года в год, покрываясь лёгкой пылью; у огромного окна, откуда расстилался хороший вид на небольшой сквер, где зацветала нежная сакура — иногда её лепестки ветер заносил в распахнутое окно. И всё это было прекрасно, но только это прекрасное не с кем было разделить, а значит смысл был утрачен.
