— Ничего, Шото, ты пару дней там как-нибудь проживи, а потом я приеду, — Мидория поправил ему воротник рубашки. — Видишь как получилось, Урарака и меня с собой на фотосессию берёт. Круто, да?
Он тяжело вздохнул, отстраняя чужие руки. Навязчивость, непонятная и ничем не обоснованная, такая пленительная и волнительная, что по телу, кажется, идут мурашки. Мидория кивнул, сделал шаг назад и облокотился о чемодан.
— Так случайно получилось, но получилось здорово!
Да, Урарака никогда не обещала то, что не могла выполнить. Она добивалась своего, знала, с какой стороны подойти к вопросу и вот, в этот раз, ей снова удалось договориться. Мидория не до конца понимал, что надо будет делать на фотосессии рядом с озером, которое располагалось недалеко от того места, где должна была проходить практика первокурсников, но пообещал себе, что будет очень стараться. Когда Очако заявилась к нему в комнату среди ночи, у неё было очень усталое лицо, а слова не вязались в предложения. Она сняла каблуки на пороге и села на край кровати, рассказывая о том, что через два дня после начала практики, они едут следом. Изуку в очередной раз подумал, что не заслуживает такую подругу.
— Зачем ты всё это делаешь?
Она улыбнулась, так искренне и по-честному, что хотелось ответить взаимностью. Откинув каре назад и отвечая на обнимания, Урарака не спешила говорить, лишь вглядывалась в ночную пустоту.
— Знаешь, у меня только два настоящих друга — ты и Шото, — её глаза блестели. — Я очень хочу, чтобы вы были счастливы. Думаю, что он с тобой будет счастлив, ты с ним, а я буду счастлива, видя вас вдвоём.
— Ты такая хорошая, — он не расцеплял рук за её шеей.
— Хоть кто-то делает комплименты.
Из приятных воспоминаний выдернули крики Бакуго и Киришимы, что как всегда выходили вместе. Эйджиро пинал ногой чужой чемодан, потому что Кацуки недовольно махал руками в разные стороны.
— Сам ты тащить не можешь, да?
— У меня голова раскалывается, не ори, бля, пожалуйста!
— Не руки же, — чёрный чемодан перелетел ступеньку.
— Хватит его как футбольный мяч гонять, — Бакуго оскалился, поворачиваясь.
— А что ты мне сделаешь? У тебя же голова болит, — Киришима усмехнулся, отходя от ручной клади.
Шото засмеялся, наблюдая за ситуацией. Им всегда весело, по крайней мере так кажется. Истинная, неподдельная дружба, каждый друг друга подкалывает, но в душе поддерживает. Бакуго очередной раз шикнул какое-то ругательство и начал приближаться.
— Слушай сюда, — он остановился перед Шото, угрожающе скалясь. — Ты сидишь со мной, это всё уже невозможно!
Тодороки понимающе кивнул, скрывая улыбку. У него тоже все внутренности были словно отбиты, но когда боли много, то постепенно привыкаешь, тем более она сопровождает его с самого детства. И моральная, и физическая — она его верная спутница.
— Чего это он? — Мидория озадаченно смотрел на то, как Бакуго сам потащил чёрный чемодан к автобусу, положив руку на лоб.
— Не знаю, кто его поймет?
Шото схватил свою сумку, время подходило к отъезду, но легко уйти не удалось. Руки снова переплелись, а глаза встретились.
— Погоди, я хотел сказать…
Изуку замер, не зная, как связать три простых слова, которые репетировал всю ночь, да что всю ночь, уже несколько месяцев с утра и вечером, как молитву.
— Ну, давай быстрее, — Шото дёрнул руку, отворачиваясь.
— Извини, кажется, забыл.
И нет больнее слов, что не прозвучали, нет ужаснее встреч, которые не состоялись. А самый плохие мечты те, что не сбылись. Он почувствовал, как ладонь забывает чужое тепло, чужое прикосновение.
— Ладно, потом вспомнишь. Когда приедешь — то скажешь, мне пора.
— Угу.
Вот только хватит ли тогда духу, ведь смелости надо очень много. Во-первых, Изуку понял, что отказ вряд ли сможет безболезненно пережить, во-вторых, мысль о том, что он может разрушить союз мечты — соулмейтский — пугала. Сама судьба решила, что Тодороки без него будет лучше, так зачем же всё менять под себя. Это неправильно, эгоистично и в конце концов, так быть не должно.
Шото ещё раз оглянулся в автобусное окно, провожая взглядом Мидорию. Внутри остался привкус недосказанности и интерес, который не спешил затихать. Надо же взять и забыть, эх, Изуку.
— Ну-ка сел! — Бакуго толкнул его с прохода и осуждающе уставился. — Тебя где носит всё это время? Сука, девятнадцать часов, ты меня не видел девятнадцать, мать его, часов!
— Погоди, — Шото махнул в окно Тсую, что стояла рядом. Лягушка улыбнулась и покрутилась на месте. — Я помогал Изуку вроде.
— Как ты его терпишь? Тебе прям вообще не хочется его заткнуть или просто вежливость не позволяет?
— Тебя это точно не касается, — Шото сел, скрестив руки и не обращая внимание на удивленный взгляд.
— А ты что, огрызаться научился?
— Есть же у кого.
Бакуго не сразу понял о чём или о ком идёт речь, но осознание настигло. Он развернулся корпусом в сторону Шото и особо не нашёл, что сказать.
— То есть подражаешь мне, да?
— Не льсти, просто дурной пример заразительный, — голос у Тодороки был монотонный, совершенно спокойный. На конфликт развести не получалось.
— Ну, ну, оправдывайся.
Бакуго провёл рукой по тому месту, где была его ломаная линия. Она, вроде, приходила в норму, но всё ещё ныла и наводила странные чувства. Шото взволнованно смотрел за движением чужой руки.
— Всё нормально?
— А ты как думаешь? Шатаешься где попало, а я чуть коньки не отбросил, у самого-то сердце как, не остановилось?
Тодороки закатал рукава у рубашки, показывая немного синеющую кожу на запястьях. Мина всё никак не могла понять, почему он надевает вещи с длинным рукавом, когда на улице вовсю светит солнце, а Шото говорил, что обычно мёрзнет. Не всем нужно видеть подобное.
— Ясно, — Бакуго отвернулся, чтобы не смотреть на этот цвет покойной плоти. — Эту херню свести нельзя?
— Какую? — Шото наклонился.
— Метку. Я заебался, живёшь как на привязи, откуда она вообще взялась, за что?
— Есть один способ, — Бакуго удивлённо поднял глаза, отпуская свой воротник.
— И чего ты молчишь? Тебе в кайф кровью своей давиться, мазохист что ли?
— Я потом расскажу, — Тодороки подтянул к себе ногу и отодвинулся ближе к окну. — Не тут.
Кацуки злился, единственное, что его сдерживало от прямого удара или крика — это младший курс, для которого нужно было обязательно стать примером. Серьёзно, почему если разноглазый что-то знает, то не говорит, возможно, что это всё закончилось бы сразу, не затянулось на несколько месяцев. Бакуго считал про себя, чтобы восстановить здравый рассудок — это действительно помогало, но не тогда, когда Тодороки сидел рядом и с каменным лицом наблюдал за происходящим. Эта спокойность, непоколебимость — так невозможно жить, как статуя или кукла. Пришлось отвернуться.
***
Тут было много деревьев, которые видели за свою жизнь, наверное, всякие исторические события. Их огромные стволы невозможно было обхватить руками, а вековая кора имела на себе давние отметки. Шото провел рукой по ветке, ощущая этот приятный воздух, который был только за пределами города.
Он так устал ехать сюда, в этом душном автобусе, да ещё и нечаянно заснул, упал на плечо Бакуго. За эту вольность, конечно, влетело, но на подобные инциденты Тодороки уже не обращал внимания. Ну, подумаешь, орёт и орёт, просто он такой. Пришлось повернуться, ища глазами в толпе белую голову.
— Он же твой соулмейт? — рядом с ним стояла девушка с первого курса и перебирала в руках колоду карт.
Она достала из пачки одну и поднесла её на солнечный свет, как бы вглядываясь в изображение.
— Умрёт, — карта упала обратно в колоду и перемешалась.
— Чего? — Шото прищурился. — Ты кто вообще?
— Я — Маргарита, — её длинные пальцы потянулись к тузам, что торчали из карманов. — Герой-фокусник, хочешь покажу что-нибудь?
— Не стоит, уже развеселила.
Тодороки отвернулся и отошёл в сторону, всё ещё искоса поглядывая на эту странную сгорбившуюся девушку, что уже перебирала в руках монетки. Одна из них упала из-за уха, другая пропала, когда коснулась кожи. Становилось как-то не по себе, когда она снова принималась тасовать колоду карт, таких старых и потрёпанных, что они могли развалиться в любую секунду. Она махнула рукой и показала ему пиковую даму, подмигивая.
Кажется, что Тодороки слышал о ней. Она была из России, всю жизнь готовилась к тому, чтобы жить в Японии и учиться тут, и вот, совершенно чудесным образом, оказалась в Академии. Её не обсуждал только ленивый, но многие избегали общения напрямую. Девушка хромала на одну ногу, была горбатой и часто молчала, раскладывая карты на красной косынке. Шото снова зачарованно наблюдал за тем, как карты парят вокруг её рук и создают вихрь. Вдруг, она метнула одну из них, и бумажный прямоугольник со свистом пролетел около его носа, прибивая птицу к дороге. Животное было убито наповал.
— Видишь, я не ошибаюсь, — она подобрала с пола шестерку и смахнула кровь. — И очень многое знаю.
Маргарита улыбнулась и отправилась к другим, прихрамывая на левую ногу. Ей это совсем не мешало, скорее наоборот.
К чему было подобное представление — Шото так и не понял, но от него стыла кровь в жилах. Они ещё пару раз встретились взглядом, но не надолго. Вместе с ними ехал Всемогущий — он в основном и должен был организовывать классы, вот только со старшими не очень получалось.
— Эй, — рядом появилась жёлтая кофта. — Я наших больше не вижу.
— Ничего, я тоже.
Тодороки хотел сейчас говорить хоть с кем-нибудь, чтобы выкинуть из головы образ окровавленной птицы, со вскрытым горлом. Тору стояла рядом, проводя мысом туфли по дороге длинные линии.
— И что мы делать будем?
— Всемогущий сказал, что нужно будет помочь в тренировках, — Тору замерла. — Начнём с завтрашнего дня, а сегодня можно будет гулять.
— Ладно, понятно. Ты Бакуго не видела?
— Не, куда-то пропал? Наверное уже впереди группы идёт, чтобы толпу избежать.
Шото закинул голову назад, ну всё не как у людей.
***
Урарака носилась туда-сюда, закидывая одежду в пакет. Изуку провожал её глазами, совершенно не понимая, к чему такая спешка. Она звонила по телефону и постоянно набирала сообщения.
— Да, хорошо, всё понятно, — она кинула трубку и взяла с чашки яблоко. — Это конец.
— Почему? — он встрепенулся, понимая, что всё не очень хорошо.
— Только на день получается, — она снова начала носиться по комнате. — На один день! Мне вчера говорили, что четыре — минимум.
— А что мы делать-то там будем?
— Ты — ничего, а у меня будет пляжная съёмка, последняя в этом сезоне, а потом я буду отдыхать, — она выкинула из пакета половину содержимого и начала снова всё раскладывать на свои места. — Я сказала, что просто без тебя не поеду, а я как приглашённая.
— Здорово.
— Кстати, ты Тодороки сказал?
— О чём?
Больше всего сейчас хотелось избежать этой темы, которая поднялась вчера ночью. Конкретно та, что называлась «нельзя скрывать свои чувства, нужно говорить обо всем открыто». Блин, лучше было бы молчать и не рассказывать Урараке о своих тайнах, она в последнее время только об этом и думала. Как бы их оставить вдвоём или как бы организовать диалог по душам. Проблема заключалась в том, что Мидория был не готов, а Очако это отказывалась понимать. Всячески толкала на откровения, говорила как надо сказать, что надо сделать, но Изуку иногда не понимал — как она может советовать, если у самой отношений никогда не было? Что это такое?
— Потом как-нибудь, времени ещё много, — он попытался отмахнуться.
— А ты не думаешь, что уже к тому времени у Шото будет кто-то, пока ты тут раскачиваешься? — она отряхнула руки от пудры и начала разбирать косметичку. — К тому же, он должен знать, вы же друзьями были. Нехорошо скрывать подобное.
Изуку задумался. Действительно, сколько верёвке не виться, а конец всё равно настанет. Не факт, что хороший, в этом и проблема. Да и совесть глодала, невозможно было врать Шото по поводу того, как на самом деле теперь строились отношения.
— Но метка же.
— Слушай, не нуди, — она ударила рукой по столу. — Ты видел его и Каччана? Ты серьёзно всё думаешь, что у них какая-то романтика?
— Ну, они общаются лучше.
— Я заметила. Но знаешь, я с Момо тоже разговаривать больше стала — это не делает нас молодожёнами.
Блин, Изуку окончательно запутался. Всё-таки на одну ситуацию все смотрят по-разному, сколько людей — столько и мнений. Он говорил о том, что верит в силу чужой метки, но нет. Всё нутро противилось принятию подобной мысли, а иногда, раз в неделю, он с надеждой искал свой шрам, тоже на шее. От этого было не так легко отвыкнуть, как казалось.
Урарака была тем, кто разжигал уверенность и постоянно подстрекал действовать, а не сидеть. На этот раз её слова по-настоящему задели за живое, за ревность, которую он пытался приручить.
Да, сначала он не признавал, что в нём есть это чувство. Даже когда Шото выбрал Бакуго и пошёл на улицу, то Мидория пытался себя убедить в том, что Тодороки просто хочет отдохнуть от учёбы. Почти получилось, но через месяц Изуку всё же смог сам себе признаться в том, что его гложет это чувство.
— Ладно, я подумаю.
— Хорошо, но нечего думать, надо делать, — она убрала последнюю вещь.
