Стигма дьявола

«Знаете что, скрипка? Мы ужасно похожи» ©Маяковский. Скрипка и немножко нервно Урарака стояла около воды, вытягивала ногу вперёд и придерживала руками огромную соломенную шляпу. Волосы, которые были полностью усыпаны блёстками, развивались на ветру. Она ловко меняла позы, подстраиваясь под камеру. Изуку сидел недалеко от неё, кидал маленькие камни, нарушая идеальную гладь горного озера с ужасно холодной водой. Очако улыбнулась ему, подмигнула, к ней подошла какая-то девушка и начала орудовать кистью для макияжа, растирая румяна. — Скоро закончится, — он прочитал почти по губам. Ох, лучше бы не заканчивали. — Очако, а где ваша метка соулмейта? — фотограф, который просматривал снимки, наконец оторвался от экрана. — Мне кажется или она у вас должна быть на боку? Она замерла, соломенная шляпа выскользнула из руки и упала в воду. Чёрный купальник и лёгкое парео, которое просвечивало, открывало вид на бок, где должны быть заметны узоры, складывающиеся в цветок. Мидория испуганно открыл глаза, понимая, что сейчас рухнуло абсолютно всё, что могло рухнуть. Он встал с песка и подошёл к фотографу, заглянул на небольшой черный экран камеры и кивнул Урараке. — Знаете, вы только, пожалуйста, никому не говорите, — она зашла в воду уже по колено, чтобы достать обратно дизайнерскую шляпу, которая обошлась бы в несколько тысяч Йен точно. Повезло, что работа сегодня была не с крупным брендом. — Я не соулмейт, подрисуйте, пожалуйста, потом. Поймите, так надо. Изуку всё ещё осознавал происходящее, но ничего хорошего в голову не лезло. На плечах Урараки лежала большая ответственность — нести тайну метки, выдавать себя за другого человека, но сейчас эта лёгкая миссия оказалась провалена. Старик усмехнулся и достал сигареты, откладывая в сторону камеру. — Так стоит это денег, постобработка всё же, отдельно от редакции журнала. — Мы найдем их, да, Изуку? Мидория кивнул. Они только что так сильно подставили Тодороки, что нельзя даже полностью представить масштаб проблемы. Урарака, кажется, побелела, но уже натягивала на себя оранжевое платье и хлопала глазами, стараясь держать равновесие. — Ничего Шото не говори, понял? — Конечно, думаю, что всё решится по-тихому, — Мидория помог ей удержаться на месте. Они побежали через лес к тропинке, что должна была привезти их в тренировочный лагерь. Изуку волновался так, как будто должен был видеть Шото в первый раз. Вчера вечером он написал ему двадцать восемь сообщений, по его расчетам в лагере уже была идти подготовка к отбою. Он спрашивал обо всём. Как дела? Как погода? Как первый курс? Как настроение, кто-нибудь ссорится? Но не получил ответ ни на одну строчку. Однако, галочки показывали, что сообщение доставлено и прочитано. От этого становилось как-то не по себе, внутри сворачивался очередной ком неуверенности, но на этот раз он появлялся не на фоне геройской тематики. Урарака остановилась, оглянулась на Изуку. Её щёки были красными, скорее всего от стыда и смятения, но это были всего лишь догадки. — У нас есть один день, у тебя есть! — она улыбнулась и хлопнула в ладони. — Я так старалась для тебя. Мне кажется, что сейчас самое время признаться! Ты только посмотри как тут красиво, — она раскинула руки в стороны и закружилась. — Птицы поют, природа какая! Мидория лениво посмотрел по сторонам, на этот раз не пропитываясь оптимизмом. Ему часто казалось, что во многих историях он лишнее звено, запасной вариант, сейчас в это особо верилось. Однако, душа пела от приближающейся встречи. Хотелось снова обнять Шото, посмотреть в его глаза, которые бы сияли в лучах этой самой невероятной природы. Он поспешил за Ураракой и, наконец, сравнялся. — Ты думаешь, что у меня всё получится? — Конечно, почему нет? — Не знаю, у меня очень плохое предчувствие.

***

Утро начиналось ужасно. Шото медленно поднялся с кровати, одурманенный очередным кошмаром и образом чёрной девушки, что постоянно давила на психику. В этот раз она протащила его в старые воспоминания, показала мать с кипятком в руках и заставила пережить этот момент девять раз. Голова болела, кругом всё плыло, большие чёрные круги мешали и закрывали обзор на мир. Он попытался встать, но руки разъехались и пришлось снова упасть на подушку. Шрам напоминал о себе и, казалось, что в воздухе витает запах палёной плоти, перемешиваясь с яблочным, что он принес сюда из комнаты Бакуго. Шото посмотрел на часы, время уже было далеко за восемь утра, нечаянно проспал всё, что только можно и нужно. Теперь спешить было некуда, да и встать не получалось, пробирал озноб, словно поднималась температура. — Ну за что мне это? — он посмотрел в потолок, затем в окно на небо. Там, к сожалению, ответов не писали, зато за окном появились огромные синие банты, которые стягивали тугие косы. В открытую форточку залетала игральная карта с червонным валетом и небольшая записка. Корявые иероглифы явно писались иностранцем. «Его позвать?» Шото покрутил в руках другую карту, где был изображён змей: он обвивал какой-то кубок с питьём и опасно смотрел даже с рисунка. Тодороки кинул карту в сторону, она пару раз невысоко взлетела, а затем воспарила как птица и улетела обратно в окно. Тонкая рука поймала вальта и убрала в карман. — Как знаешь, ну ладно, люди сами свою судьбу пишут. Господи, она его раздражала, потому что лезла не в свои дела, постоянно. Он, конечно, знал, что русские не отличаются особой вежливостью или тактичностью, но не настолько же. Маргарита была, мягко говоря, странной и подозрительной. Особенно её бегающие из угла в угол глаза и бешеная ухмылка, когда карты рассказывали историю. Кажется, Шото теперь понял, почему её гнали из леса. Почему-то процентов девяносто была уверенность, что именно из-за её нелепых предсказаний и начиналась потасовка. Она всегда была не в то время и не в том месте. Банты за окном исчезли, и снова наступила тишина. Тодороки потянулся за телефоном, на экране высветились сообщения от Изуку, которые он вчера смахнул в сторону и даже не открыл. После всего этого лёгкого безумия перед отбоем, разговор с Мидорией — это первое, о чём можно было не мечтать. Вчерашние воспоминания вызвали лёгкую дрожь и неприятный осадок. Его оттолкнули, довольно грубо и не в шутку. Не так он себе представлял свой первый поцелуй, ой не так. Кажется, что над подобными мелочами задумываются многие, Шото, в свои детские годы, не стал исключением. Мечталось совсем иначе: красивая девушка, закатные лучи и всё в лучших романтических традициях. Да, так банально и неинтересно, зато вон как жизнь-то повернулась, сплошные приключения. Закат сменился на пыльную комнату лагеря, девушка на Кацуки Бакуго, а романтикой даже не пахло, пахло таблетками. Просто сказка, феномен двадцатого века, истинная романтика, родственные души, эталон любовных отношений — лучше и не придумаешь. Рука уже так сильно не болела, он осторожно ей пошевелил, почувствовав пальцы. В дверь легко постучали, Шото вжался сильнее в одеяло, но на пороге появился тот самый парень с седой головой, что вчера бесследно пропал. — Извините, меня Всемогущий послал, — он облокотился о стену, откидывая чёлку. У него были полностью чёрные глаза, Тодороки не сразу понял это, но когда осознание пришло, то немного ужаснулся. У Ашидо хотя бы имелась жёлтая радужка, а тут совсем ничего, было непонятно куда незнакомец смотрит. — Я не могу, я заболел, передай ему, — Шото всё ещё наблюдал за чужими глазами. — Не надо пялиться, я тоже могу на твой шрам, но не делаю так, — парень развернулся и снова закрылся чёлкой. Тодороки не знал, что сказать, потому что действительно поступил не очень хорошо, в наглую рассматривая незнакомца. Как бы он тоже был с такой проблемой, по началу на него все оборачивались в академии, и это давило. — Извини, я не хотел, — дверь уже хлопнула, оправданий никто не слушал. Шото снова лёг, ощущая слабость, всё выбилось из привычного режима. Обычно в девять они с Бакуго были вместе и стояли рядом, сейчас же циферблат часов уже показывал полдень, обгоняя их план дня на четыре часа. Возможно, кто-то скажет, что это немного, но это скажет тот, кто не ценит время. Тодороки же за эти месяца осознал ценность каждой доли секунды, проведенный одному или вместе. Эта усталость и слабость накладывалась поверх и так не очень хорошего самочувствия, что окончательно приковывало к кровати. На этот раз дверь открыли с ноги, Шото даже не повернулся, уже понимая, кто несётся с такой злостью сюда. Бакуго встал около окна, зло пыхтя. — Ты понимаешь? — Нет, — Шото даже не дослушал, не повернулся. Было как-то неудобно, словно общение разделилось на до и после. — Четыре часа! У меня голова просто раскалывается! Бакуго схватил графин с водой, наливая себе целый стакан и выпил залпом, потом замер, осматривая комнату, в которой ещё ни разу не был. Тут было все в строгом порядке и как-то довольно холодно. Шото выдохнул, понимая, что речь сейчас пойдет о том, как нехорошо не являться на встречи, которые нужны одинаково обоим, как же ужасно, что он просрочил на четыре часа спасительную прогулку. Кацуки долбил пальцами по столу, требуя объяснений и извинений, Тодороки же молчал, не желая оправдываться. — Чего замолк? — Бакуго сделал шаг ближе и навис над лежащим, всем видом показывая, что безмолвие не поможет. — А что сказать? И вновь совершенно безэмоционально: даже сейчас, заболевая, гордый вид и спесь с Тодороки не сошли. Бакуго едва сдерживался, чтобы не ударить, но прекрасно помнил, что синяки, полученные от него, в сто раз хуже обычных. — Действительно, что сказать? Объясниться, может? Повис на мне вчера, как пубертатная школьница. — Что сказал? — Шото резко поднялся, хмурясь. — Да какой школьнице ты нужен, а? Бакуго пожал плечами, наблюдая за тем, как Тодороки нервно сжимает пальцы, понимая, что отреагировал слишком эмоционально, хоть и не планировал. Это и необходимо. — Как рука? — нужно было переводить тему. — Болит, — Шото вытянул её, осматривая два пальца. — Вроде лучше, не уверен. Бакуго не смотрел на ушибы, он медленно тонул в разномастных глазах, осматривая радужку. Разные. Так непривычно — это было объектом насмешек на протяжении нескольких курсов, надо же, человек не с совсем типичной внешностью — хороший шанс, чтобы придумать погоняло. Разноглазый, двумордый, потом ещё и шрам сыграл на руку. Шрамированный, изуродованный, опаленный, подгоревший. Откуда он взялся у Шото — Бакуго не знал, но всегда хотел, не ясно по какой причине, просто чтобы знать. — Ну, давай, скажи это, — Шото закрыл ладонью половину лица, оставляя только живую кожу. — Чего, не можешь? Раньше мог, без проблем. — У тебя глаза красивые, — Бакуго протянул руку, убирая чужую ладонь. Это было очень неожиданно, так внезапно, что сердце пропустило удар, уже в который раз в его жизни, но в первый раз из-за слов Бакуго. Он ожидал оскорблений, каких-то зацепок, а не вот этого. Шото молча смотрел на него, но именно в этом молчании было очень много значимого. Тодороки никогда не слышал подобного, даже от девочек, которые обычно говорили о нём, как об очень красивом человеке, хоть и с такими изъянами. Все те слова были пустыми, в них не было каких-то чувств, но фраза Бакуго звучала особенно. Он всё так же рассматривал его лицо, не двигаясь. — Не надо, — Шото отвернулся, вспоминая седого первокурсника, что просил не пялиться. Теперь вот объектом изучения был он, так же неловко и противно. — Я ничего не делаю, — Бакуго коснулся щеки, пальцем очерчивая кромку шрама, что неприятно цеплялась за кожу. — Откуда он? Прикосновения снова пробуждали яблочный аромат, но дело было уже не в этом. Тодороки просто плавился от них, наконец-то понимая, что метка всё же дарит те самые бабочки в животе и крылья за спиной, когда теряешь весь рассудок от простого тактильного контакта. — Я не хочу об этом говорить, — Бакуго убрал руку, понимая, что перешёл рамки личного пространства. — Ладно, тогда о другом, — он закинул ногу на ногу и ухмыльнулся. — Ты украл мой первый поцелуй, как будешь расплачиваться? Шото чувствовал, как щёки наливаются красным, становится очень стрёмно и неловко, даже дыхание сбивается от подобного вопроса. Он невольно прокрутил в голове вчерашний эпизод, осознавая насколько это было непонятно. — Извини, это было сделано очень плохо, — Тодороки смотрел в одну точку, стараясь не давать волю метке, как вчера. — Это было просто ужасно, не умеешь — не лезь нихера, я всю ночь чуть не блевал. — Ой, да рассказывать будешь кому-нибудь другому такое, — Шото махнул рукой, убирая чёлку. — Раз всё так плохо, то что пришел-то? Раньше сутки с больной головой ходил, меня не замечал совсем. — А у тебя дефицит моего внимания, да? Считаешь часы, сколько мы не видимся? — А ты что, нет? — Шото замер, широко открывая глаза. Он думал, что Бакуго тоже делает так, но, кажется, ошибался. Лицо обвили руки, заставляя посмотреть прямо в красные глаза, в которых была целая какофония непонятных эмоций. — Нет, а зачем? — Бакуго оскалился, рассматривая раскусанные в кровь губы Тодороки. — Вину заглаживать будешь, — он надавил пальцем на челюсть, Шото недовольно дернулся назад. — И каким образом? — он просто надеялся, что на щеке не останется синяк и тёр это место пальцем. — А что ты предлагаешь? Я, конечно, люблю, когда игра идёт по моим правилам, но и твои выслушаю. — Забыть всё, — Шото нервно сглотнул, когда запястье перехватили и потянули на себя. Бакуго был катастрофически близко, опасно. Дурманило всё, что только происходило вокруг. — А тебе это надо? — он и сам не понял, как отрицательно кивнул. — Давай, говори. Блять, сложно было сопротивляться, невозможно. Шото из последних сил старался не приближаться к горячим чужим губам, так просто подстилаясь под ситуацию. Нет-нет-нет, обстановка и так была непростая, так зачем же всё делать ещё хуже, снова позорно нуждаться в новых прикосновениях, а потом краснеть за случившиеся. Бакуго скалился, наблюдая за полной растерянностью и внутренней борьбой Тодороки, который сидел поджав ноги и лишь хищно всматривался в губы, стараясь не двигаться. Кацуки не хотел лезть к нему первым, он не сдавался, даже понимая, что хочет продолжения вчерашнего, хотя бы ещё один робкий поцелуй. Такой нежности в движениях по отношению к нему ещё не проявлял никто — это казалось восьмым чудом света, это моментально вызывало привыкание. Шото еле сидел на месте, закусывая губу и, мирно вздыхая, пытался не смотреть на него, но всё снова и снова, будто под воздействием страшного проклятия, рассматривал руки Бакуго. Наблюдать за тем, как величественность и привычная холодность Тодороки ломается на небольшие куски, было высшей степенью удовольствия и даже торжеством победы. Особенно, когда он робко потянулся вперёд, держась на одном уровне с ним. Бакуго прикрыл глаза, замирая в предвкушении и ожидании, внутри всё натянулось, как струны на гитаре и вот-вот бы они разорвались, если бы Шото не переплел свою руку и чужую, а затем, медленно не коснулся бы щеки губами, замирая сбоку и вглядываясь в тёмные зрачки, которые моментально расширились. Кацуки действительно боялся шевельнуться, чтобы не спугнуть момент, метка просто полыхала, лишая последнего сознания и ломая все стереотипы, принципы, которые он сам себе напридумывал. Он повернулся, мечтая завершить начатое, прикоснуться к холодным губам Тодороки, которые вчера не выходили из головы, но встретился с разноцветной макушкой и встревоженными глазами, которые наблюдали за пейзажем на улице. За стеклом было видно двоих, эти люди и в обычные дни вызывали отчаянный вой, но теперь же всё усилилось. Урарака поправляла прическу и всё время читала какие-то нотации Изуку, который действительно ничего не понимал. Так даже не казалось, так было на самом деле, его растерянный вид говорил сам за себя. Шото повернулся и слегка ухмыльнулся, что было достаточно странно, ведь Бакуго никогда не видел, чтобы Тодороки выражал своё состояние мимикой. — Тебе вроде пора, да? Там обед у первых курсов по времени, если я не ошибаюсь, — Шото отодвинулся, прищуриваясь. — Блять, я даже начал забывать, какая ты паскуда, — Бакуго огорчённо отвернулся, сдерживая руки при себе. — Разве? — Почти. Кацуки всё же не спешил уходить с кровати, даже замечая приближение знакомых. В дверь постучали, на пороге в один момент нарисовалась взволнованная Урарака, которая затолкнула в коридор Изуку. Тот растерянно посмотрел по сторонам, затем застыл, наблюдая за открывшейся картиной. Прямо в центре комнаты, на бордовой кровати, совсем рядом с Тодороки сидел Бакуго, закинув ногу на ногу, скрестив руки и скалясь. Шото вопросительно оглядывал блондина и лишь одними губами шептал какие-то непонятные слова, что было слышно только им. — У меня свои интересы и уйти точно не в их списке, — Кацуки торжествующе посмотрел на Мидорию, в глубине души мечтая испортить встречу этим двоим полностью. И ему ничего не мешало, совершенно. Они перекинулись недружелюбным взглядом с Очако, которая словно мать, подталкивала Изуку на очень важный шаг и стояла в дверях. Наконец, она прошла в комнату и села с другой стороны кровати, солнечно улыбаясь Тодороки. — Добрый день, а вот и мы! Как и обещали, скучал? — она приобняла его за плечи, затем отодвинулась. — Мы так спешили, а ты чего в постели ещё? — А он у нас простудился, — Бакуго закинул голову назад, скрывая ухмылку. — Вам лучше бы уходить отсюда, пока грипп страшный не перешёл и на вас. — Шото, скажи ему, — она обиженно уставилась в пол. — Нет, стой. Бакуго, я сама скажу, дай нам побыть наедине, это очень важно и не для посторонних ушей. Кацуки скрипнул зубами, понимая, что самое интересное только начинается. Шото с надеждой дёрнул его за рукав футболки, намекая, что не нужно совершать глупостей или накалять ситуацию, но упустить возможность позлить Изуку, как в старые добрые, было не в его стиле. Тем более, что тот сейчас выглядел ещё более жалким, чем обычно. — А я разве посторонний? — он встал и медленно пошел по комнате, совершая маршрут от кровати до окна. Всё же сидеть рядом с Шото становилось невыносимо, перехватывало дыхание, словно на шее затягивалась веревка. Блин, так много новых чувств, которые совершенно разные и новые, что можно потеряться в собственных ощущениях и мыслях. В какой-то степени он был рад, что их очередное странное взаимодействие прекратилось. Хотя нет, если подумать, то тяжёлым осадком осталась недосказанность и желание большего. Подобное с ним случилось впервые, до этого он вообще не думал о том, что кто-то может привлекать его как объект для отношений или физического контакта. В комнате всё ещё висело молчание, напряжённое для всех, кроме Кацуки. — А, Шото? Посторонний ли я? — он отвернулся к окну и оскалился, понимая, как хорошо сейчас играет на чужих нервах. — Твой соулмейт. — Нет, — голос прозвучал неуверенно, но довольно громко. — Урарака, что случилось? Что-то серьёзное? Изуку осторожно сел на край стула, улавливая напряжённую атмосферу, которую уже ощущал очень много раз. Это было давно, последний раз много лет назад, когда предстояло только идти в школу, и это было во дворе, где все гуляли. Именно тогда Бакуго последний раз отобрал у него что-то ценное, то, что Мидория оберегал и защищал. Сейчас всё повторялось, но сложно было поверить, что сюжет жизни заворачивает снова в детство, когда оставалось только бить руками по земле и молить о том, чтобы вещи вернули, не ломали. — Каччан, выйди, это личное. — У, это у кого тут голос прорезался? — Хватит! — Шото снова поднялся на локтях, Урарака принялась ему помогать. Только этого сейчас тут не хватало — скандала на ровном месте из-за очередной какой-то фигни, о которой Шото, наверное, даже не подозревает. Было ясно одно: Бакуго сейчас идёт на всё, чтобы испортить встречу, потому что они своим внезапным визитом испортили его времяпровождение. Ну почему все проблемы падают на голову в один день, а не постепенно. Метка жглась, ещё сильнее, чем обычно, зудела и краснела, требовав вернуть свою вторую половину обратно. Из-за этого кружилась голова. Вот, если бы они всё же позволили чувствам раскрыться как весеннему бутону, то ушла бы боль на второй план? Затуманилась бы? Его качнуло, но Урарака поставила плечо. — Шото, тебе плохо? — Изуку оказался в один момент около кровати, перехватывая руку Тодороки и удивлённо рассматривая синяки. Бакуго не мог стоять спокойно, осознавая, что недавно эта рука касалась его, пальцы через боль переплетались и согревали замёрзшую ладонь. И вот так просто Изуку постоянно дотрагивается до Шото? — Что у тебя с рукой? Зелёные глаза уставились на Кацуки, требуя ответов или хотя бы объяснений. — Всё хорошо, — Тодороки уже в который раз говорил эту фразу. — Его первокурсник отмудохал, — Бакуго не заставил в этот раз тащить из себя ответ клешнями. — Чего? — Урарака встала и уперлась руками в бока. — Это ты виноват, правда?! Не мог Шото от первого курса пострадать, хватит врать! Тодороки устало закрыл глаза, понимая, что теперь тут эти разговоры надолго. Господи, если бы Маргарита позвала Бакуго раньше, то подобного можно было бы избежать.