Стигма дьявола

Становилось не по себе, когда запах медикаментов проникал в лёгкие. Бакуго ненавидел его, внутри всё до тошноты обострялось, на языке был противный привкус. Маргарита тихо шипела, прижимая ещё пока что свои руки к груди, на глазах была легкая дорожка от слёз, он небрежно смахнул её пальцами. — Ещё немного, терпи. Состояние ухудшилось мгновенно, ещё только вечером девочке меняли бинты, наблюдая заметные улучшения, а сейчас она задыхалась от резкой боли. Стояла довольно холодная ночь, не хотелось покидать лагерь, но ситуация была действительно не из лучших, пришлось ехать в больницу. Она схватила его за локоть, снова морщась от очередного приступа боли, ей казалось, что происходит сожжение заживо. Кацуки нахмурился, но не отодвинулся, лишь немного отвернулся, чтобы не смотреть на разбинтованные конечности. Все черные, обугленные, вздувшиеся, от одного внешнего вида становилось не по себе, опять же. Рядом с ними бегала медсестра. — Пока перевязывать не будем, врач придёт и осмотрит, — Маргарита завизжала и стиснула зубы. — Тихо, — они не могли говорить, как говорили в лагере. Было не до учебника японского. Всемогущий пошёл оформлять какие-то документы, чтобы Марго всё же осмотрели и оказали хотя бы небольшую помощь. Кацуки теперь сидел сложа ладони, пытаясь не сорваться на пострадавшую, которая то и дело хватала своими цепкими пальцами его за руку и сжимала до боли в костях. Она выгибалась назад, вереща в конвульсиях. Бакуго хотел было замахнуться и треснуть по затылку, потому что где-то там, откуда они уехали, наверняка корчился от подобной боли Тодороки, обхватывая свои плечи руками и героически терпя все удары, но не смог. — Тише, пожалуйста, — на белой рубашке оставались отмершие куски кожи, которые спадали с ладоней ошмётками. — Не надо меня так хватать. Кажется, он впервые просил, а не требовал. Она замычала и забила ногами по больничной плитке, небольшие каблуки образовали дробь, что разлетелась по пустынному коридору приёмных покоев. Санитарка из другого крыла недовольно выглянула из-за угла, потом взволнованно осмотрела единственную пару от которой и исходил шум, кивнула и скрылась. — Пройдёмте, — медсестра снова показалась в дверях и махнула рукой. — Сначала осмотр, потом операция, если возможно. Марго упрямилась, не сгибала колени и не вставала со стула, Бакуго потянул её за рукав платья, призывая подняться. — Идём, — терпение было на пределе. Девочка всё так же капризничала, он дёрнул сильнее. Марго съехала с холодного железного стула и впечаталась коленками в пол, на белой плитке появились небольшие алые капли. Только этого не хватало. Она легла и обхватила ноги, демонстративно показывая, что не пойдет. Бакуго оскалился, ну что за цирк? К чему эта истерика, если тебе могут в ближайшее время помочь? Он не понимал, даже не пытался понять, лишь смотрел на медсестру, которая закрывала рот ладонью и тяжело дышала. Кацуки опустился на пол и подхватил Марго под плечи, поднимая и пытаясь поставить на ноги. Она не слушалась, старалась вырваться и снова начинала бить каблуком. — Куда? — он всё же перехватил колени и зажал её, не оставляя возможности вырваться. — Сначала к доктору, сюда, — медсестра отступила. Они вошли в кабинет, где пахло ещё хуже. Такой едкий запах какой-то знакомой мази, что разъедал нос. Врач сидел около окна, рот был закрыт хирургической маской, которая почти скрывала глаза. Сестра кивнула головой и покинула помещение. — И кто же так истерит? Всё будет хорошо. Она видела эти глаза, эти изумрудные глаза с желтыми вкраплениями, что рассекались острым зрачком. Марго ринулась к лицу Бакуго, который ничего подозрительного не замечал, просто объяснялся. — Сидеть на месте! Что ты творишь вообще? Действовать приходилось быстро и решительно. Девушка пару раз глубоко вздохнула и, стиснув зубы, пошевелила обгоревшей рукой, обхватывая здоровое запястье. Кацуки испуганно отшатнулся, почувствовав эту липкую текстуру на своей коже. Марго вскочила на ноги, потянула его за собой, но из травмированной ладони нормальная просто выскользнула. Не получилось удержать. — Ну же, Маргарита, тише, — доктор поставил кончик ручки на бумагу. — Я вижу, что ситуация критическая. Придётся ставить протезы, благо, наркоз у нас есть. Бакуго смотрел, как её уводят за ширму, чтобы промыть раны. Маргарита тянула к нему обгоревшие руки, словно падала в огромную пропасть и могла умереть. Внутри всё сжалось, как много можно было хороших дел сотворить этими ещё пока что детскими ладонями? Погладить кота, помочь с миссией друзьям, посадить дерево, а что теперь? Холодные и неживые протезы, пластмассовые пальцы, которые не чувствуют ничего. Нельзя ощутить текстуру предметов, нельзя узнать ток крови любимого человека, прикасаясь к его коже. Он не понимал этой трагедии, точнее не мог осознать масштаб, потому что, к счастью, такого с ним не случалось. Крики уходили на задний план, визг уже был заглушен дверью, и появилась тишина. Звенящая тишина, которая бывает достаточно редко в современном мире. Такая тягучая пауза, словно пространство замирает и ждёт спуска курка, чтобы снова влиться в бесконечный быстрый темп. Он махнул рукой, отгоняя от себя прочь неприятные мысли, навалилась сонливость, всё же на данный момент время приближалось к двум. Рядом с ним из ниоткуда появилась всё та же медсестра. Белый халат, белые брюки — белый цвет — это цвет беды. — Вам помочь? — она остановилась перед ним. Кацуки ещё раз моргнул, в глазах темнело. Самый настоящий цвет беды и нарастающей тревоги, что теплится в районе сердца. Приходит холодный снег зимой во многие страны и закрывает зеленеющую траву, убивает прекрасные цветы, невинные листья. Многие больные перед смертью видят белые стены своих палат, где им суждено в последний раз глубоко вдохнуть и вознестись к небесам. Белый, белый, белый — это просто пустота, ничего более. — Всё нормально, — он облокотился о стену и приложил ладонь ко лбу. — Просто перенапряжение. — Ничего, с вашей подругой будет всё хорошо. — Надеюсь.

***

По столу катилась блестящая монета, часто падала, но возвращалась с помощью чужих рук на дистанцию вновь. Мидория внимательно наблюдал за траекторией движения и улыбался, когда она падала со стола на ламинат, оглушая звоном утреннюю тишину. — Может, хватит? — Киришима недовольно откинул книгу в сторону дивана. Подобная картина продолжалась уже около получаса, она нервировала так сильно, как только могла. Изуку молчал, редко усмехался и поворачивался назад, вглядываясь в лестничный проем. Чего-то, возможно, ожидал там увидеть, но всегда возвращался в прежнюю позицию и продолжал звенеть деньгами. Эйджиро обычно пытался не обращать на подобное внимание, но действия были настолько непонятными и навязчивыми, что становилось не очень комфортно. Вообще, Мидория казался каким-то очень странным после прибытия из этой небольшой поездки. Глаза чудные, с какой-то нехорошей изюминкой и блеском, они следили за всем происходящим в этой комнате, реагировали на каждое малейшее изменение. Много ненужных движений, которые превращаются в постоянные. Сначала Изуку бил ногой по ножке стола, раскачивая довольно хлипкую конструкцию, затем начинал скрести пальцем о поверхность, желая оставить отметины. Это очень сильно действовало на атмосферу, которая с самого утра тут была не очень дружелюбная. Урарака ушла уже давно, захватив свой оранжевый зонт и скрылась в переулках, чтобы остаться наедине с собой. Киришима не решался спросить что происходит, потому что не любил лезть не в свои дела, но заметил перемены в настроении. Урарака и Мидория не общались второй день, сидели по разным углам в гостиной, когда вечером все спускались пить чай. Пару раз обменивались приветствиями, Очако ходила за Изуку несколько часов после приезда, что-то расспрашивая, а потом её ударили по пальцам, заставляя зашипеть от боли. Они кричали о дружбе, а Изуку особенно, ведь по его словам её никогда не было, не существовало этой прекрасной человеческой связи, которой просвещают песни и стихи, фильмы, мультики. Просто нет и никогда не было. От подобных разборок голова шла кругом, привычный мир переворачивался. — Что хватит? — Изуку поднял глаза. — Это всё, — Киришима ткнул пальцем в его монету. — Достал. — Нет, — монета снова покатилась. — Не хочу. — Ты специально?! — Возможно, — на губах растянулась хитрая ухмылка. Нельзя было так сильно поменяться за два дня, ещё недавно Киришима недовольно отворачивался, когда Изуку в очередной раз лез со своей помощью даже туда, где не разбирался. Сегодня, когда из магазина возвращалась Тсую, то он даже не отреагировал, не помог донести пакеты до кухни. Просто сидел и наблюдал за ситуацией, вкушая что-то особенное взглядом, что было понятно исключительно ему. — Что происходит? — Эйджиро пару раз моргнул и уставился на бледное лицо. — А что должно? — небрежная зелёная чёлка упала на глаза. — Вырядился как на похороны, костюм черный откуда-то достал, — Эйджиро стиснул зубы. — Может тебе губы водой ещё смазать и нож на грудь положить? — Ха, забавно, — Изуку рванул вперёд, заставляя Киришиму резко дернуться. — А может и положить, но не мне. — Идиот, — он снова потянулся за книжкой, которую отбросил, чтобы забыть этот леденящий душу диалог. В воздухе носился могильный холод. — Нет, — Мидория дёрнул книжку на себя, вырывая из рук. — Мы не закончили. — Я не собираюсь с тобой разговаривать, когда в себя придёшь, тогда и поговорим. Что за херня? Изуку крутил на пальце свой чёрный галстук и смотрел в потолок, качаясь на стуле. Была в этих движениях какая-то развязанность, не свойственная ему. — У меня траур. — Кто-то умер? — недалеко стояла Момо. Она проходила мимо, чтобы забрать свой телефон, но уже несколько минут наблюдала за разворачивающейся картиной, которая была настолько непривычна, что пробуждала неподдельный интерес. — Нет, нет, не так! — Изуку развел руками в сторону. — Яойрозу, что-то умерло во мне. А может и я. — Бред, — Киришима резко встал. — Когда этот театр закончится, скажи мне. Момо кивнула, наблюдая за тем, как искусанные пальцы снова тянутся за монетой. — Может, выговоришься? — она села рядом. — Легче станет. — Смотри, Момо, есть монета, — он показал пальцем на эту самую несчастную йену, которая очертила уже весь пол кухни. — Одна сторона у неё полностью в тени, а на другую падает свет. — Ну, — она наблюдала за каждым действием, внимательно слушала. — У неё есть ребро, — палец скользнул по кончику. — Мы все тут. — Что за бред, Изуку, давно ты такой философ? — девушка засмеялась, но осеклась, замечая недобрый взгляд. — Продолжай. — А можно просто в один момент взять и соскочить с него. В никуда, — Мидория показал пальцем в пустоту. — Можно сюда, — теперь в центре внимания была светлая сторона. — И? К чему это? — Подумай потом, может поймёшь. — Какой загадочный, ха, — она всё ещё улыбалась. Мидория медленно встал, окидывая взглядом помещение. Слишком много нежных цветов и полутонов, хотелось контрастов или ярких акцентов. Скорее всего красных и чёрных, чтобы меньше представлять подобную цветовую раскладку у себя в голове. — А когда из лагеря возвращаются? — Момо расчесывала хвост. — О, — он вынул руки из кармана и сложил перед собой, направляя пальцы к потолку. — Скоро, через два дня. Смех эхом отразился от стен.