Противный запах разлагающейся плоти, он сдавливает лёгкие, заставляет кашлять и морщиться. Она стоит рядом, немного улыбается и протягивает свои руки, медленно очерчивая острыми ногтями шею, оставляя алые полоски.
Шото дрожал от каждого прикосновения. Сначала. Теперь уже иногда шипел от боли и неприятных ощущений. Лилит повторяла движения Бакуго своими пальцами, а может так только казалось? В любом случае, вызвало это море эмоций, отнюдь не положительных. Он уже забыл, что такое вечные кошмары, их не было всё то время, что Кацуки находился рядом. В те моменты даже приснился хороший сон, который не был особо нагружен смыслом.
Шото сидел на берегу горной реки, черпая кристальную воду, она была такой холодной, что стыли руки. По дну неторопливо плавали карпы, рассекая гладь своим хвостом. Атмосфера прекрасная, огромные невиданные цветы с красными бутонами, пёстрые птицы и звуки далёкой арфы, что навевались ветром. Всё в этом сне казалось таким правдивым и верным, что хотелось в нём задержаться подольше. Тем более, что ночные грёзы не являлись к нему уже очень давно. Когда арфа сменилась на скрипку, Тодороки почувствовал, как за спиной раскидываются небольшие крылья. Такие белые и пушистые, что не верилось глазам. Он мог спокойно ими шевелить, понимая как всё устроено.
Вот только на теле были синяки, они не болели, но выглядели довольно опасно, он понимал сколько страданий можно получить вместе с ними. Старая добрая память. Это отвлекало от райской картины.
Теперь Лилит обнимала его, прижимаясь к шее и слушая глухой стук сердца. Чёрные волосы летели в разные стороны, путались с чужими и лезли в глаза. От этого сковал холод, неуверенность.
— От тебя пахнет ужасом — это так прекрасно, — когти надавили на спину. — Я скучала по подобному. Рассудительный испуг, не обычная паника и жалость к себе.
Сразу в десяти местах под пальцами начала рваться кожа, струи крови полились вниз. Она засмеялась, поддевая рогами подбородок.
— Скоро всё решится, грядёт кульминация, Тодороки Шото, будет весело.
— Кому?
Ответа не последовало, его отпустили и закружили в лихом вальсе, где он был будто обвисшей тряпичной куклой. Ноги даже не касались земли, демоница тащила его за собой, дёргая за руки. Лёгкий мотив раз-два-три, раз-два-три, несколько движений, и они оказались на краю обрыва.
Огромное ущелье, а там, где заканчивалась земля, была пустота. Выжженная почва пахла гарью, пепел разделался под ногами.
— Давай, умеешь летать?
Она толкнула его со всей силы, заливаясь очередным смехом. Состояние невесомости и свист в ушах, дышать было нечем.
— Тодороки!
Шото вскочил, вскрикивая от испуга. Прямо перед ним были такие же красные глаза, как и у Лилит во сне, но взгляд бы другой.
В этом простом наблюдении читался интерес и некая доля заботы, понимания. От него становилось тепло и уютно, словно кто-то накрывал приятным пледом и шептал на ухо всякие истории. В нём было всё. Всё самое нужное.
— Какого хера ты тут забыл? — Бакуго скрестил руки и отстранился. — А? Что молчишь? Это моя комната, а не твоя, я не собираюсь её делить.
Шото пару раз моргнул, вспоминая цепочку событий, которая привела его сюда.
Вот уже два дня он приходил в комнату Бакуго вечером, рассматривал чужие вещи и проникался такой нужной атмосферой. Из-за этого не было особо ломоты в костях, тут каждый сантиметр пропах Бакуго и его агрессией к миру, тут всё становилось очень родным и спасительным. И вот, вчера, нечаянно Шото положил голову на тёмную подушку, прикрыл глаза, совершенно не собираясь засыпать и уж точно оставаться до утра, но проиграл в схватке с усталостью. Тем более чужой плед был таким мягким и приятным, не отпускал и затягивал как трясина.
— Так получилось, — он поправил чёлку и виновато поднял глаза. — Больно нужна мне твоя комната.
— А смотришься неплохо, — Бакуго ухмыльнулся.
— В каком смысле?
Но Кацуки не хотел развивать дальше этот диалог, отвернулся и стал доставать вещи из лагеря. Грязные футболки, пара штанов, телефон. Тодороки потянулся к смартфону, чтобы узнать время.
Яркий экран мгновенно вспыхнул, представляя взору обои. Довольно скучная картинка с атомным взрывом, хотя, чего ещё можно было ожидать?
— Такая фотография, зачем? — Шото отложил телефон.
— Какая? Искусство! — Бакуго развел руками в стороны, повторяя очертания ядерного гриба.
— Взрыв?
— Именно. И вообще, не трогай нихера мой телефон.
Тодороки согласно кивнул, потому что сам не любил подобные инциденты. В его телефоне тоже было довольно много личного, но пароль надёжно защищал от любопытных.
— Что с Марго?
— Живёт. Нормально всё.
— Я хотел поговорить, — Шото встал на ноги, поправляя мятую рубашку. — В лагере не было никого с причудой огня, кроме тебя и меня.
— На что ты намекаешь? — Бакуго прищурился, медленно повернулся. — Мы были с тобой вместе, думай, о чём говоришь.
Тодороки тут же прикусил язык, понимая, что несколько дней волновался действительно из-за какого-то надуманного повода. Они были всегда вместе, весь лагерь — глупо подозревать Кацуки в произошедшем. Тем более, что он совсем не такой, какой предстаёт перед многими. Бакуго не может просто так ранить человека, не может взять и сделать больно как морально, так и физически.
— Извини, — Шото осторожно коснулся плеча, кончиками пальцев провёл по соломенным волосам. — Просто само вырвалось.
Бакуго тяжело вздохнул, но всё же согласно кивнул, стараясь забыть произошедшее. Разноцветные глаза снова запускали по телу электрический разряд, хотя за подобное, вроде, должен был всегда отвечать Каминари. Нет, у Тодороки это получалось намного лучше, намного эффективнее и опаснее, чем настоящее электричество.
Он приблизился, грубо впиваясь в чужие губы и чувствуя, как головная боль отступает на задний план ежесекундно. Это запускало сердце новым тактом, особенно когда Тодороки неуверенно отвечал и раскрывал рот шире.
Постепенно руки скользнули на шею, затем на пуговицы рубашки, ловко расстёгивая их одну за одной. Одним резким движением Бакуго переместил Тодороки к письменному столу, заставляя облокотился о поверхность. Ладони уже были на спине, когда Шото резко подался назад, закидывая голову и тяжело дыша.
— Нет! — между ними появилась вытянутая рука.
Бакуго чувствовал, как внутри стянулся узел желания, непреодолимый, теперь всё резко разорвалось. Почти полностью расстёгнутая рубашка спадала с торса Тодороки, где виднелись какие-то старые шрамы и отметины. Всё это доводило до безумия.
— Я не готов, — Шото резко задернул обратно одежду, застегивая трясущимися руками пуговицы.
Кацуки раздражённо молчал, закусывая губу от досады, но понимал ситуацию, по крайней мере пытался. Очень. Он пару раз тяжело вздохнул, затем отошёл к окну, закрывая глаза ладонью, чтобы не видеть раскрасневшееся лицо Тодороки и полуприкрытых глаз. Тот, в свою очередь, отвернулся в другую сторону, восстанавливая дыхание.
— Обещай, что не тронешь меня, пока я буду не готов, обещаешь, да?
— Да, — Бакуго чувствовал, как всё по-немногу приходит в норму.
— Ладно, я пойду.
Шото потянул за дверную ручку, не ощущая ватных ног и скрылся в коридоре. Бакуго ещё долго сверлил взглядом то место, где недавно Тодороки так чувственно закинул голову назад, стараясь абстрагироваться от происходящего.
Небольшие капли пота, которые скорее выглядели как блеск, появлялись на щеках. Немного припухшие губы от грубого поцелуя и лёгкого укуса, опущенные веки. Кацуки никогда не мог подумать, насколько сильно подобное возбуждает, сознание требовало продолжения, его разжигало осознание того, что на шее красуется метка змеи — его метка, хоть и ставил эту стигму не он.
***
Шото стоял около открытого окна, жадно хватая ртом прохладный воздух и маша на себя тонкой тетрадью. Как же невообразимо ломало в костях, тело требовало продолжения, но здравый смысл говорил, что не готов. Он провел рукой по стеклу, чувствуя спасительный холод, там, где касались руки Бакуго, кожа горела адским пламенем. Душил яблочный пряный аромат, что оседал на кончике языка.
Телефон зазвонил, Тодороки ещё пару раз вздохнул и схватил трубку, не обращая внимания, кто на другом конце.
— Шото?
Голос отца очень отрезвлял, последние ноты возбуждения в один момент оказались подавленными и вытесненными неприятным осадком ещё не состоявшейся беседы.
— Да?
— Что за чепуха в новостях? — Старатель злился. — Почему твоя родственная душа не твоя родственная?
Вопрос звучал абсурдно, особенно из уст отца, который никогда просто так не интересовался жизнью сына. Иногда, изредка, и то, если дело касалось его самого и репутации. Шото знал, что этот диалог состоится, просто вопрос времени, и вот, та самая минута разговора настала.
— Я не знаю как так, — он даже развел плечами, хотя понимал, что его жестов никто не видит. — Ошиблись?
— Может и к лучшему, — отец замолчал. — Ты же не будешь искать её? Тебе же это не надо, у тебя есть цели, напомни-ка мне их.
— Стать героем номер один. Больше стремлений у меня нет.
На другом конце телефона послышался довольный вздох и одобрение. Шото зажмурился, чувствуя, как какие-то призрачные слёзы появляются в кончиках глаз. Устал себя обманывать, устал других обманывать.
Начнём с того, что Тодороки не знал, что такое любовь. Отец натаскивал его на победу с самого детства, словно цепного пса, часто бил на тренировках, говоря, что шрамы и ушибы красят истинных защитников человечества. Однажды в кости появилась трещина, пришлось вызывать медиков. Тут даже не пахло заботой или пониманием, только слепым желанием воплотить в другом человеке свои мечты, убивая личность. Мать. Отдельная история о том, как чувства бывают лживы и наиграны, как одно резко заменяется другим. Любовь и ненависть — это такие близкие понятия, хотя, казалось бы? Совершенно разные эмоции, но они так тесно связаны друг с другом, что не существуют поодиночке. Сестра и братья? Да что с них взять, тоже не знали как любить, потому что выросли в той же свинцовой обстановке.
Друзья. Изуку. Неподдельная и нежная любовь, которая пахла камелиями и нежными игривыми ароматами, соблазняя вкусить полностью запретный плод, но нет. Шото знал, что подобное не для него. Мидория его лучший друг, самый хороший помощник и напарник, первый товарищ и просто как младший брат. Был. Потом слепое очарование убило в нём все эти качества, оставляя обычную фанатичную одержимость, которая была для него свойственна. А больше и думать не о ком.
Бакуго. А тут любовь и ненависть переплелись настолько сильно, что всё же соединились в единое целое, образуя прочную связь. Кацуки слышал чужие желания, очень много понимал, хоть и не говорил открыто, просто был идеальным. Почему Шото раньше не видел этого? Просто не хотел. Он дарил любовь, первую в жизни и самую атмосферную.
Ради такого нужно было уступить пьедестал почета. Обязательно.
— Отлично, я рад это слышать. Ты не зайдешь домой?
Домой — это очень странное слово. Не всё жилье так можно назвать. Последний раз, когда Тодороки вернулся в свою квартиру четыре месяца назад, понял, что там пусто, холодно и гуляет сквозняк. Там нет ничего родного и милого сердцу. Только награды, которые достались очень нелегко и не приносили радости, да и богатый интерьер.
— Когда?
— Завтра, например. Или через два дня.
— Ладно, — разговор окончился.
Шото выдохнул, понимая, что точно завтра никуда не пойдет, потому что сердце опасливо ныло. Было не очень хорошее предчувствие по этому поводу.
***
Она вышагивала на длинных каблуках через тьму, изгибаясь змеёй. На губах красовалась всё та же надменная улыбка, которая была привычным атрибутом.
Лилит несла перед собой чёрную книжку, которая уже не раз открывалась во время повествования истории. Точнее шесть.
— Скоро кульминация, — она положила тяжёлый том перед Дьяволом. — Нужно быть готовым. Когда луна поднимется над небом, а затем чёрные тучи скроют её от людских глаз — будет точка невозврата.
— Лилит, ты позаботилась о том, чтобы никто не мешал?
— Конечно, тёмный господин, — она прочертила ногтями по столу. — У одной нет рук, чтобы раскладывать карты, другой медленно сходит с ума и боится любого шороха. И в этот раз вашим планам точно ничего не помешает, впрочем, как и всегда.
