Стигма дьявола

Луна была достаточно большой и какой-то алой, она горела фонарём среди облаков, освещая простор холодной комнаты. Стемнело достаточно быстро, густые тучи показались на небе и заволокли его в течении часа, но дождя не наблюдалось. Шото отошёл от окна, поправляя на себе кофту. Дома было так пустынно и только шум из телевизора, который играл в гостиной, эхом разлетался по огромным просторам квартиры. Его никто не смотрел, но он почему-то не был выключен. Внутри всё сжималось, несмотря на то, что отец ушёл, тревога не пропала и не рассеялась, внутри все струны души натянулись до предела, обнажая страхи. По стенам резво плясали небольшие тени, водили хороводы на холодной плитке и скручивались в огромные страшные силуэты. Что-то коснулось руки, пространство давило, становилось меньше, Тодороки испуганно отшатнулся от окна, сворачивая в коридор. Для пущей эпичности картины не хватало шипения змей, но, может, это и к лучшему. Он вбежал в гостиную, где Бакуго уже тушил свет и электронные приборы. Шото замер, сердце бешено отбивало ритм, а глаза бегали из стороны в сторону. — Всё нормально? — Не очень, — Тодороки сделал шаг навстречу, вытягивая руки. — Что-то не так. Руки Кацуки обвили его талию, замыкая кольцо, но привычное спокойствие не спешило возвращаться. Шото прикрыл глаза, закусывая губу и стараясь не думать ни о чём. Бакуго наблюдал за переменами в лице, такими манящими. Искусанные губы притягивали к себе страшной силой, сложно было не представлять, как зацеловываешь их до крови. Ладони усилили хватку, Шото рванул назад. — Ты чего? Ответа не последовало. Метка отчаянно пульсировала; казалось, что узор разъедает кожу — это было не к добру. Тодороки попытался расцепить замок чужих рук и отпрянуть. — Почему ты вырываешься? — Мне неприятно, — Шото снова дёрнулся, но не смог даже пошевелиться. — Я неприятен? — Вот это всё, — в горле пересохло. — С каких пор? Голос Бакуго был непривычный, какой-то грубый и…потусторонний? Словно вовсе говорит и не он, словно всё происходящее какой-то кошмар или фильм ужасов. Его ломаная линия сверкнула красным. Шото почувствовал, как ладонь Кацуки легла на его щеку, медленно сжимая подбородок и заставляя поднять лицо вверх. — Сейчас, отпусти. Тусклый свет луны пропал с неба, оставляя звенящую тишину, темноту и красные глаза. Никто не планировал отпускать Тодороки, Бакуго не понимал, откуда в нём столько необъяснимого желания владеть и использовать, но не мог сопротивляться. Сначала Шото отвернулся, когда чужие губы остановились на щеке, а затем примкнули к губам. Это было очень грубо, даже слишком, и так разодранная губа тут же снова начала кровоточить, тонкая струя потекла по подбородку. — Бакуго, хватит! — он грубо толкнул Кацуки, надеясь, что это поможет. — Больно! Ты чего? Перестань! — Перестать? Тебе же нравится! — он напрянул ещё сильнее, не давая вдохнуть. Поцелуи не были поцелуями, скорее грубыми укусами, которые противно ныли некоторое время после. Шото чувствовал, как подступает тошнота из-за нервов и слёзы из-за ощущения пустоты внутри. Нет, ему не нравилось, и никогда бы в жизни не понравилось. Метка пульсировала, пахло чёртовыми яблоками. На глазах была какая-то пелена, он заглянул в чужие радужки, понимая, что они немного горят. Прям как когда-то давно, в совершенно тёмной комнате с одним столом. Подступала истерика, он пару раз дёрнул плечами и всхлипнул, понимая, что чужие ладони проникают под рубашку и обжигают. Шото перехватил чужие запястья, нежно прижимаясь губами к шее Бакуго. — Не надо, мы же договорились, — слова были сказаны в никуда. Кацуки чувствовал, как эмоции хлещут через край, внутри всю душу раздирало от желания. Он хотел ужасно Тодороки и даже не знал почему, перед глазами всё окрашивалось в красный, а лоб ужасно болел, словно огромные рога вывенчивались вверх. Так уже однажды было. Неконтролируемая злость возвращалась. — Не ори, — рука просвистела около чужого лица. Шото взвизгнул, ощущая удар по щеке и прижал свою ладонь к ушибу. — Если ты сейчас же не прекратишь, то я применяю причуду, — руки оказались сцепленными. — Какую? Глаза Бакуго полностью залились чёрной краской, не оставляя пустого места, на губах красовался хищный оскал. — Ты ведь боишься огня? Горячего? Хочешь? — искры взлетели над разноцветной головой окрашивая всю комнату в ярко-оранжевый. — Второй глаз украсим. Шото уже не понимал от чего так плохо — от постоянных прикосновений, от того, что рубашка уже расстегнута или от того, что сердце раскалывается на миллионы маленьких осколков. Просто покрывается трещинами, ломается на тысячи небольших частей, которые уже точно никогда не склеить вместе, никакими способами. Холодная стена под лопатками сменилась диваном, Бакуго нависал над лицом, стараясь сейчас же не сорваться. Палец очерчивал чужой шрам, он вдавливал тело в простынь, осознавая, что сопротивления практически нет, только лёгкая дрожь от большого испуга. — Не надо, — Шото уже начинал умолять, понимая, как складывается ситуация. Его больное воображение рисовало за спиной Кацуки огромные чёрные крылья, а на голове витые рога, что запросто могли вспороть тело. А в глазах? В той ужасающей пустоте отчётливо виделась первородная похоть. Бакуго кусал его за кожу, облизывая место ранений, а потом руки сцепились на горле, перекрывая кислород. Тодороки попытался противостоять случившемуся, но его ладони были придавлены коленями. Он захрипел, жадно ловя воздух губами. Теперь всё плыло по настоящему. — Знаешь что, — Бакуго заглядывал прямо в разномастные глаза, питаясь чужим испугом. — Сейчас мы и выяснили, кто тут герой номер один, а кто номер два. Руки расцепились, Шото закашлялся и потянулся корпусом вперёд. — Но ведь я… — Молчать! — рука вцепилась в волосы, оттягивая их назад, приходилось выгибаться колесом, предоставляя ещё не искусанную грудь взору. Кацуки ухмыльнулся, рассматривая это податливое тело, которое, как игрушка, изгибалось в руках, стоило только захотеть. Он видел влажные щёки Шото, но это только ещё больше возбуждало. Осторожно слизывая солёные дорожки, он остановился, изучая шрам взглядом. На какое-то мгновение красная пелена исчезла с глаз, но снова появилась, продолжая наращивать ярость. Руки ласкали соски, наблюдая за тем, как Тодороки сопротивляется с неоднозначностью чувств, как лёгкий стон срывается с губ, которых уже не видно за кровавыми каплями. Вот только стоны были отнюдь не от наслаждения и чего-то приятного. — Ну Бакуго, — последняя надежда не умирала. Он резко подтянул к себе Тодороки, оглядывая метку и огромные фиолетовые засосы — на груди не было ни одного живого места, Шото не открывал глаз, но слёзы всё также текли. Наконец-то необходимость подавить чужое сопротивление отпало. Теперь можно было снять свою футболку. Перехватывать ладони Шото и прислонять их к своей шее — это было нечто, за гранью осознания и понимания. Руки были такими приятными, что хотелось прогибаться и под них тоже, но нельзя же так просто взять и отдать своё место. Стаскивая домашние последние вещи, Бакуго уже не мог себя контролировать. От его пальцев остались отпечатки, когда пришлось отцепиться от ноги Шото. На бедре тоже разрасталась первая отметина. Тодороки ещё что-то шептал и брыкался, пытаясь предотвратить всё это, но его рука нечаянно упёрлась в прес и вызвала новую волну возбуждения. Кацуки в очередной раз поднял его с простыни и притянул к себе, чтобы оставить очередной укус на губе, а затем перевернул на живот, оглаживая спину. Тело Шото становилось тяжёлым, словно самый настоящий труп, белесый оттенок в свете снова вышедшей луны способствовал этому. Бакуго вцепился в чужие плечи, заламывая корпус партнёра на себя, до хруста в костях и ломоты. Шото тяжело выдохнул, ощущая горячее дыхание прямо около уха, становилось не по себе. Его руки в один момент оказались снова сцепленными за спиной, чтобы нельзя было уйти от предстоящего. Шото не чувствовал возбуждения, он чувствовал себя преданным и использованным так, как никогда раньше. Оставалось надеяться, что будет, хотя бы не так больно, как представлялось. Но нет, всё последнее, что держало его в сознании тут же сломалось, когда головка члена упёрлась в бедро. Тодороки в последний раз дернулся вперёд, но из-за крепкой хватки только впечатался лицом в подушку, прогибаясь ещё сильнее. Бакуго застыл, оглядывая эту картину, но возбуждение было настолько сильным, что хотелось всего и сразу. Шото в очередной раз зашипел, чувствуя, как в него входят и не нашел в себе силы, чтобы хоть что-то сделать. Боль распространялась по всему телу, всё из-за резкости и из-за того, что не было подготовки. Казалось, что внутренности рвутся на части как и жалкое сердце некоторое время назад, Бакуго набирал темп, вдалбливаясь со всей силой. Слышать стоны другого человека — это было очень странно, но опять же, возбуждало. Тодороки чувствовал, как проваливается в темноту, кровь с губ капала на его ладони теплыми отметинами, мир растворялся во мраке. Он уже был не в сознании, но чувствовал каждый резкий толчок внутри. Ноги разъезжались, в руках была нестерпимая-нестерпимая боль из-за того, что их вывернули назад. Возможно, потерять сознание сейчас — это лучшее, что могло произойти.

***

Она перелистывала страницы книги. — Мой тёмный господин, я возьму перо? — Лилит потянулась к чернильнице. — Кажется, что совершилось. — Кульминация? — Да, девятый грех — похоть. Подпитанная завистью и гневом, как и предполагалось. Разговоры со случайными людьми отнюдь не случайны. Вот и всё, господин, не будет истинной любви, не будет чуда, и всё как всегда под нашим контролем.