Стигма дьявола

Казалось, что мир рассыпался на много маленьких частиц, которые уже никогда не найдут прежней связи друг с другом. Он не открывал глаз, темнота была приятной, как никогда, и только посторонний шум и копошение не давали чувствовать себя окончательно мёртвым. Писк каких-то аппаратов, бормотание в коридоре, едкий запах лекарства — не оставалось сомнения, что он находится сейчас в больнице. Пришлось открыть веки, яркий свет причинял острую боль, но по-немногу можно было привыкать. Шото немного подался вперёд, но тысяча игл проткнули его тело, призывая не совершать резких движений. Ужасно болел живот и ноги, в голове воспроизводились отдалённые картины из страшных воспоминаний. Каждая кость чувствовалась, каждая мышца ныла. Он протянул вперёд руку, превознемогая тяжесть. По всей бледной коже яркими пятнами расходились укусы и засосы, которые уже совсем немного начинали потухать. К горлу комом подступала истерика. Шото пару раз дёрнулся, сморщился от боли и снова лег на подушку, стараясь прийти в обычное состояние. Стены палаты давили, как и стены его комнаты, но уже намного сильнее. Ему казалось, что мир сошел с ума, хотя нет, скорее не мир, а он, ведь в ушах стояло оглушительное змеиное шипение, а на шее сдавливались кольца, как удавка. — Так, — дверь в комнату открылась, на пороге показалась старая женщина, которая уже еле ходила на ногах, но всё равно носила белый медицинский халат. — Уже очнулся, хоть это радует, — она подошла ближе, наклоняясь над лицом пациента. — Как самочувствие? — Не очень, — в горле было сухо. — Я так сожалею, — сморщенная рука потянулась к щеке, чтобы проверить спала ли опухоль. Тодороки отчаянно вдавился в простынь, ощущая штыри неудобной кровати. Прикосновения — это очень страшно, особенно когда от некоторых получилось столько трагедии и ломалось что-то очень-очень важное. — Ну, тише, — врач отпрянул, наблюдая за реакцией Шото. — Всё нормально, я хочу помочь. Бедный ребёнок, это же надо? Попасть на бандитов в переулке, и даже несмотря на то, что герой. Всё равно запинали нелюди. — А? — Не помнишь? — Нет. Старуха закатала рукав его рубашки, изучая раны и укусы, пришлось развязывать лёгкие бинты. Её руки словно ударили молниями, Тодороки трясло от подобного, внутри всё в очередной раз замирало от напряжения и тревоги. — Мне молодой человек позвонил, он не представился. Сказал, что нашел тебя рядом с проспектом, недалеко от Академии вашей, вот, мол, избили подростка. Потом тебя сюда доставили. Вот только не ударами тебя так, совсем не ударами. Я очень сожалею. На глаза наворачивались слёзы. Бандиты? Хулиганы? Избили за подворотней? Да за что это всё? Почему? Почему людям хватает совести совершать подобные поступки, но не хватает её, чтобы признаться в содеянном? Всё обязательно нужно переложить на плечи других, даже вымышленных, хотя единственным был лишь один. Шото вновь и вновь осматривал своё тело, через боль сел на кушетке, но продолжал изучать каждую царапину и засос, оставленный на коже. Они крутились калейдоскопом из багрово-фиолетовых цветов и заполняли весь разум. Тодороки коснулся своей грудной клетки, уже зная, где находится самая большая рана. Но…там было как будто пусто: гулял надоедливый холодный ветер, только сердце ему не мешало там хозяйничать. Да и билось ли оно вообще? Чувствовало хоть что-то? — К тебе девушка приходила, даже две. Я сообщила им, что посещения только с завтрашнего дня, если всё нормально будет, то через неделю вернёшься обратно, я бы рекомендовала пройти курс психолога, но твой отец отказывается заполнять договор, потому что полагает, что твоя психика устойчива к любому испытанию. Может, вы с ними поговорите? Я принесу бумаги. — Нет, — Шото снова чувствовал, как сухая губа даёт трещину. — Не надо, я не нуждаюсь в таком. — Ладно, я поняла, — женщина развернулась, чтобы уйти. — Перевязки вам сделает медсестра, обезболивающее выдаётся два раза в день, по крайней мере первые дни. Постарайтесь не думать о прошлом. — И ещё, — Шото немного поднялся на локтях. — Не пускайте никого…очень прошу. Врач кивнула и скрылась за дверью, бубня себе под нос какие-то причитания, присущие старушкам. Тодороки упал обратно, на шее чувствовались хваткие пальцы, опять становилось мало кислорода. Он не хотел, чтобы кто-то видел его в таком состоянии, будь то сестра, а, может, одноклассники. Щека горела, очевидно пощёчина осталась на том месте, куда били. Раны от Бакуго не заживали просто так — это Шото знал. На реабилитацию уйдет куда больше времени, чем у обычного человека. Зато метка была спокойна, её не щипало, не жгло — это было хорошим знаком, наверное? Дьявол благосклонный, он заставляет страдать, но когда страдания сами находят свою цель, он отпускает тебя на длинном поводке от себя, всё равно никуда не денешься, а погулять немного — пожалуйста. И без грёбаной стигмы хватало битого стекла под ногами.

***

Бакуго нервно сжимал сигарету, оглядывая с ног до головы спокойного Киришиму. Тот пару раз оскалился, но всё же протянул зажигалку. — А говорил, что не куришь и никогда не будешь, рассказывал, как на одноклассников в школе орал за это, боялся, что из-за них не поступишь в Академию. — Завали ебало, — теперь он смотрел в никуда. На плечи давила непосильная тяжесть, руки тряслись уже второй день, а в мыслях белый перемешивался с красным, создавая неповторимый оттенок вины и отчаяния. Кацуки не понимал, как такое могло произойти и самое главное почему не получалось отдавать отчёт себе в действиях. Это было дико, необъяснимо и даже в какой-то мере загадочно. Просто разум озверел, вернулся к каким-то первородным инстинктам и желаниям, которые каждый нормальный человек умел сдерживать и замыкать в себе. — Ты расскажешь, что случилось? — Киришима прислонялся к стене и смотрел на асфальт, часто хлопая глазами. — Вообще сам не свой. — Не твоего ума дело, — дым заполнил рот, затем осторожно стал проникать в лёгкие, но это не помогало. — А чьего? Если учесть, что Тодороки в общагу не вернулся, то его? — Заткнись! — Бакуго не хотел слышать этого имени, не хотел, но оно звучало везде. «А где Шото? Ты его видел? Его Айзава убьёт, где шатается? Конечно, лето, но это не повод пропадать так внезапно. А мне надо ему срочно передать? А налейте мне чаю, который Шото любит». Тодороки Шото. Тодороки Шото. Тодороки Шото. И больше ничего в этом мире, и больше никто. Везде он, куда не посмотри, но самое страшное, что он и это имя болезненно въелось в подсознание, вызывая невероятный огонь внутри. Это было как взрыв, но в эмоциональном плане, нет, даже хуже взрыва и ещё красивее. Это была любовь, самая первая в жизни Бакуго и такая чудная, что не хватало слов описать всю гамму и оттенки взаимоотношений. Она появилась не сразу, прошла тяжёлый путь от ненависти до принятия, но сознаться в этом самому себе было очень трудно. Теперь же, когда всё рухнуло в необъяснимое русло, Кацуки осознал такую простую истину. Страшнее же было то, что в это русло они завернули с помощью его рук и действий. — Мне казалось, что мы переросли то время, когда ты орал и злился из-за проблем, но нет, — Эйджиро всё ещё так же настаивал на правде. — Сейчас ты скажешь, что я должен был перерасти тупизну, но не надо, видишь, сам сказал. — А ты сегодня чересчур догадливый, даже странно! Тебе казалось! Бакуго открыто не сдерживался, потому что чувствовал себя уязвимым. За ним теперь везде бродила тёмным силуэтом вина, а тени становились чернее, когда о них говорили. — Ну-ну, — Киришима развернулся на пятках и пошёл в сторону общежития, оставляя Бакуго одного уже в который раз. Курить не получалось, лёгкие сдавливало от дыма, он кашлял и давился, никотин не успокаивал, как говорили многие. Пришлось выкинуть сигарету. Голову разрывало на части, Кацуки не находил себе места. Нет, точнее он знал, где его место и рядом с кем, но не мог теперь ничего сделать. Бывают такие неосознанные ошибки, которые перечеркивают абсолютно всё на свете. Вот ты не обращаешь внимание на какую-то мелочь, а всё это оборачивается судьбоносным решением. Бакуго чувствовал, что происходит что-то недоброе, но до последнего игнорировал странные мысли. Не важно, что он мысленно раздевал Тодороки, представлял совершенно не невинные картины, важно то, что всё это привело к тому, к чему привело. И главное: на этом противном пути Кацуки не оступился, ему словно раскладывали красную ковровую дорожку и протягивали руки верные проводники. — Понравилось? — рядом очутился Деку, из ниоткуда. Его синяки под глазами и взгляд исподлобья сейчас были не самым приятным, на что можно отвлечься. Такой странный, дёрганный. О, боже, зачем он сейчас появился за общежитием? Лучше уж одиночество, чем такой компаньон. — Ты о чём? — Тодороки, — лицо озарила подозрительная ухмылка. — Расскажи мне, я пойму, ну же. Мидория приблизился, упираясь рукой в стену рядом с чужой шеей. — Отъебись, я не понимаю, о чём ты! Бакуго оттолкнул Изуку, выворачивая из-за угла. Нельзя оставаться с ним один на один, ведь всё происходящее опять же, не к добру. На этот раз интуицию игнорировать не хотелось. — Да? А мне кажется наоборот. Изуку не отставал ни на шаг. — Какого хера? Что с тобой происходит? Ты нормальный вообще или нет? — Бакуго остановился, рассматривая этого в классическом костюме. — Что, блять, с тобой такое? — О, хочешь знать? — Мидория тоже замер, немного поднимая голову, чтобы видеть чужие глаза. Бакуго кивнул, на лице Изуку снова заиграла улыбка. Он выглядел очень уставшим и замученным, об этом говорило многое: потухшие глаза, постоянная осторожность, острые черты лица, которые проявились относительно недавно. От былого милого мальчика с румянцем на щеках ничего не осталось, только серый скелет. — Что бывает, когда в мире рушится любовь, Бакуго? Ты разрушил недавно свою, мне Она сказала, — Мидория медленно сделал шаг в сторону, оказываясь за спиной Кацуки. — Что тогда? Ты не видишь ни мотивации, ни смысла жить, ни привязанности к людям. Тебе не нравятся обычные вещи, тебе не нравятся люди и их привычки, которые раньше вызывали улыбку. У тебя исчезает интерес к самой нужной вещи — ты не любишь каждую секунду, которую живёшь. Доживаешь, я бы сказал. Рука в черной перчатке коснулась плеча Бакуго. От такого внезапного жеста пришлось отмахнуться. Мидория скривился, но всё же продолжил: — Зато ты можешь думать и трезво оценивать ситуацию с разных сторон, изучать чужие поступки и действия, делать выводы, помогать менять судьбу туда, куда ты захочешь, — Изуку усмехнулся, завершая круг. — А потом, ночью, управляют тобой и твоим мышлением, постоянно погружая под моря крови и слёз. Пользуешься ты — пользуются тобой. Сначала ты питаешь энергию из людей, чтобы потом пришла Она и поглотила её из тебя. — Ты ебанулся? — слушать подобное от милого Деку, которого все просто обожали, было странно. Бакуго нервно сглотнул, он осознал, что совершенно не знает того человека, который сейчас рассказывает свои страшные мысли и рассуждения. От Изуку несёт кладбищенским холодом, который чувствуют не все, но Кацуки почему-то чувствовал. — Будь по-твоему, но не обезумел ли ты, ведь твои руки в крови по локоть, Бакуго. Он посмотрел на свои ладони, по которым стекали алые капли, хотелось кричать и молить о помощи, но кто же сумеет протянуть руку после всего произошедшего. Да Бакуго и сам не схватит эту самую руку, на этот раз не потому что гордый, а потому что не хочет опускать человека до своего уровня. Нужно было срочно смывать эту густую жижу, иначе привычное спокойствие давало трещину. — А ты знаешь, если соулмейты обретают истинную любовь, то метки исчезают. Теперь думай, сумеет ли Шото полюбить того, кто его изнасиловал? — Завали ебало, дурацкий Деку! — Бакуго хотел было ударить собеседника, но тот ловко увернулся. — Того, кто просто воспользовался им как вещью? Отобрал у другого, поиграл и просто переломал, не оставляя даже шансов на то, чтобы починить. — Неправда! — Да ладно? А ты вспомни наше детство, — Мидория сжимал руки, было видно, как его пальцы трясутся. — Это как фигурка того героя, только ты просто её выкинул, потому что она надоела, а тут вот, решил эффектно проститься. Бакуго трясло. От злости, от гнева и раздражения, но всё это было направлено на себя самого. Ведь виноват ли Изуку, говоря факты? Нет, очевидно нет. — Это было так? — Изуку вцепился в шею Бакуго руками, звонко смеясь. — Блять, уйди, пока я тебя тут не взорвал! Съеби, идиот, — кровь с рук уже исчезла, словно какая-то галлюцинация. — А знаешь что? Если есть те, кто приходят к тебе, то найдутся и те, кто придёт за тобой, — руки отпустили шею, Мидорию пару раз дёрнуло, он обхватил свои плечи, сгибаясь напополам. — Ты сумасшедший! — Не больше, чем ты, — смех разлетелся по всей округе, звоном отдавался в голове. С пальца Изуку упало кольцо, оно со звоном покатилось по дороге, но небольшой чёрный камень не разбился. Осторожно поднимая украшение и надевая его на палец, Изуку вздохнул и прикрыл глаза. — Одно различие между нами. Я чувствую обиду на того, кто со мной такое сделал и мысленно представляю, какая расправа ждёт виноватого, а ты просто взял и сделал — это в твоём стиле, Каччан, очень на тебя похоже. А самое главное, что виноватый пережил нечто подобное, что и я. Бакуго, ты настоящий герой в моих глазах. Изуку хлопнул в ладони, резкий звук вывел из замешательства. — Нет, замолчи! — Кацуки хотел было уйти, закрыться в комнате, да не получалось. Мидория так тонко запутывал его в мыслях и действиях, что они только отдалялись от главного входа. — Герой тёмной стороны монеты, Каччан, такие тоже нужны, видишь? — Какая монета? — Не важно, важно, что ты совершил некую месть и мне не придётся пачкать руки об это, — Мидория в очередной раз улыбнулся. Эта ухмылка заставляла волосы вставать дыбом. — Ты? Мстить собирался? Тодороки? Серьёзно? Вообще ебу дал? — Бакуго не помнил, когда в последний раз прибывал в таком шоке. Он вообще не помнил того момента, когда чужие слова и мысли так больно били, стали сильнейшим оружием против него. Изуку ловко манипулировал каждой эмоцией, перебирая подходящие предложения у себя в голове и наблюдая за чужим лицом, которое совершенно не умело скрывать ничего. Точнее не привыкло. Розовые очки сменились на монокль, благодаря нему мало что ускользало из внимания. Он хрустнул пальцами, закатывая глаза и зевая. — Да, но, естественно, думал, что процесс затянется. Кто же знал, что мы настолько с тобой теперь похожи, Каччан, — совершенно не герои, совершенно не лидеры и не добродетели. Сломанные, испорченные и совершившие то, чего не исправить никакими способами. И всё из-за него, Каччан, всё из-за Шото. Переломали свои судьбы по небольшой чужой прихоти — жить. — Да что ты вообще о Тодороки знаешь?! Не говори о нём. — Хм, ты прав, — Изуку сел на лавочку и достал из кармана небольшое лезвие. — Знаю не больше, чем ты, но знаю совершенно с другой стороны, о который ты даже не догадываешься. Мне Она всё рассказала, я думаю, что Она мне только и желает добра, освободила меня от этой боли в сердце, помогает. — Кто Она? За спиной послышалось шипение, горячее дыхание опалило ухо. Огромные когти прочертили кривую линию на спине, призывая обернуться. И Бакуго повернулся, встречаясь со змеиными зрачками лицом к лицу. Встречаясь с неподдельным страхом и ужасом. Она стояла рядом; чёрные волосы, острые зубы, те самые рога, которые Кацуки ощущал у себя на голове, но теперь они украшали чужой лоб. Всё лицо покрывали язвы, некоторые были настолько противные, что сочились гноем и кровью. Постепенно чёрные косы становились короче, пропадали за спиной, превращаясь в бело-красные короткие волосы. Бакуго сделал шаг назад, но почувствовал, как руки Изуку сильно вцепились в плечи, не давая сбежать. — Смотри внимательно, это его настоящий облик, он даже не живёт вообще! Он же труп! Он умер один раз. Смех, смех, постоянный смех и взвизги восторга от Мидории сводили с ума. Женский силуэт окончательно принял форму Тодороки. Кожа была вся разложившаяся, обтягивала рёбра и имела в некотором месте дыры, разъеденные червями. В некоторых местах остатки мышц выступали наружу, на шее, где должна была быть метка сиял змеиный укус. Он тянул свою руку к Бакуго. Труп тут же исчез, рука резко начала заживать и перед глазами появилась молодая девушка, поправляющая свою чёрную челку. Она довольно хмыкнула и кивнула Изуку, руки на плечах тут же отцепились. Бакуго медленно повернулся в сторону, нехотя переставляя ноги. Его никто не держал, но увиденное отпечаталось в сознании настолько, что нельзя было полностью контролировать свои действия. — Прекрасно, просто прекрасно, — Лилит улыбнулась Изуку, обнимая того со всей силой. Мидория испуганно открыл глаза, в них была невероятная мольба. — Мы же договорились, сегодня можешь спать спокойно, мне и так достаточно весело, от тебя столько эмоций я не получаю, — демоница прочертила небольшую линию на чужой щеке. — Ты мне правильно ответил вчера ночью, что людей побуждает к действию страх, но когда ты отвечал, то не думал, что сказанное обернётся против тебя? Он не ответил, лишь закусил губу и снова улыбнулся. Рядом с ней он испытывал яркие эмоции, больше в этом мире их никто не дарил, а ощущать в груди привычную гамму чувств очень хотелось.