Тому, кем владеет гнев, лучше повременить с принятием решения.
Май врывается порывом ветра в окно тонущей в вечернем полумраке библиотеки. Регулус морщится от скрипа не смазанной рамы, но не отрывает глаз от книги. Тишина стоит такая, что начинает казаться плотной и почти осязаемой, словно туман над Шотландскими холмами. Парящие в воздухе свечи вспыхивают ярче, тем не менее едва рассеивая полумрак — диск солнца почти опустился за горизонт. Нотт, тщетно пытавшийся написать доклад по Трансфигурации, ушел еще час назад, стоило Хилл мелькнуть в дверях библиотеки и многозначительно поманить его пальцем. Регулус никогда не любил Даяну. Она была красивой, фигуристой, и даже почти не глупой, но было в ней что-то, выдававшее ее плебейское происхождение — она всегда была не совсем своей на Слизерине, и сейчас это ощущалось особенно явно. Хилл занесло на кривую дорожку — якшаться с прихлебалами Дамблдора смертельно опасно, даже если раздвигаешь ноги перед Себастьяном Ноттом. И, если Басти и впрямь хотел сберечь свою полукровную шлюху, ему стоило наконец приструнить ее, иначе Даяна рисковала не дожить до своего следующего дня рождения. Регулусу было ее не жаль, но Басти и так выглядел неважно в последнее время, подобные потрясения были не ко времени. Рег захлопнул книгу и откинулся на спинку стула, потирая переносицу костяшками пальцев. Говоря по правде, у него тоже были не лучшие времена. Обязательства перед Лордом растекались клеймом на левом предплечье и лишали сна. Не объявленная война уже шагала по стране, потихоньку усеивая свой путь трупами — убитых и пропавших без вести столько, что со счета сбиваешься, а заголовки в Пророке становятся все более и более зловещими. Многие еще не осознают, к чему все идет, но Блэк знает — это шаткое подобие спокойствия временно, возможно — уже после выборов Министра, возможно — раньше, но гром грянет. Теперь это казалось неотвратимостью. Внутренний карман мантии жгло письмо, содержимое которого заставляло морщиться — Рудольфус Лестрейндж займет пустующую уже две недели должность профессора ЗОТИ. От этой новости за версту несло чем-то нехорошим. Лестрейндж наверняка будет следить за каждым его шагом, мыслью и намерением, в попытке проникнуть под маску нарочитого спокойствия наследника древнейшего рода. Все это приобретало весьма личный поворот — дело было не только в Пожирателях Смерти, больше скорее в Лили Забини, которая вскоре должна была стать Лестрейндж. Рудольфус явно желал удостовериться, что Блэк держится подальше от его будущей невестки и, более того, не замышляет ничего против его младшего братца. Это было… мудро. Сам Регулус поступил бы также, будь он на месте Лестрейнджа. Именно поэтому перед Блэком сейчас лежала книга по окклюменции — его голова, полная опасных мыслей и планов, все еще была нужна ему на плечах, не отделенная от тела. Поток его мыслей прерывает стук каблуков, и Регулус невербально накладывает на себя дезиллюминационные чары. Полумрак и простенькое заклятие служат хорошим прикрытием, и он медленно поднимает взгляд, заранее зная кого увидит — его помешательство достигло той черты, когда он безошибочно узнает ее даже по звуку шагов. Рыжие волосы, завитые сегодня в крупные локоны, рассыпаются по плечам, когда она находит нужную полку и поворачивается спиной к тому месту, где напряженно застыл Регулус. Появление Забини окончательно выбивает его из колеи, и Блэк даже не сразу понимает, что Лили топчется у полок с книгами по магловедению. Великий Мерлин, что за мерзость! Он тяжело сглатывает, когда Лили тянется к самой верхней полке и край ее до неприличия короткой школьной юбки взлетает вверх, оголяя кружевную резинку чулка. Напряжение одиноких ночей бьет в голову, сползая под пряжку ремня, где становится жарко и тесно. Чертова Забини. Чертова юбка! Школу все еще лихорадило от недавнего визита министерской комиссии — эти идиоты решили проверить разом все, включая длину девичьих юбок. Рег никогда не забудет тихий ржач, который стоял в коридоре, когда грузный, низкий волшебник, едва достающий Лили до плеча, раз разом прикладывал к ее юбке измерительную ленту, но не находил нарушений. «У меня просто длинные ноги» — с невинной улыбкой выдала тогда Лили. Ноги у нее и вправду были удивительными — он прекрасно помнил как это ощущать их закинутыми на свои плечи. Регулус тряхнул головой, отгоняя наваждение — он запретил себе приближаться к ней пока не разберется с младшим Лестрейнджем, слишком засели в голове его угрозы отыграться на Лили. Трахать Булстроуд надоело до рвоты — и вроде бы она умела вытворять ртом что-то неимоверное, и охотно соглашалась выполнять любые его прихоти… но что-то было не так. Неопытная, по-прежнему краснеющая временами, Забини все равно была желаннее и слаще. Регулус давно признался себе, что совершенно иррационально влюблен в рыжую американку Лили Забини, и как бы там ни было, он на изнанку вывернется, но стать Лестрейндж ей не позволит. По правде говоря, у него было одно решение — не самое оптимальное, но вполне рабочее — Регулус мог просто сгрести Забини в охапку и увезти, до того как загребущие руки Рабастана до нее доберутся. У Блэков полно недвижимости по всей стране, хотя бы замечательный загородный дом на юге. Ее там никогда не найдут. А Рабастану он отомстит, но позже. Сотрет с лица земли, чтобы под этим небом он никогда не обрел продолжения — ни в детях, ни в памяти других. Ублюдок должен умереть, но умереть в правильный момент, а пока что никто не должен заподозрить, что Реджи что-то затевает. Он продолжает пялиться, неспешно скользя взглядом по ее телу — белая рубашка слегка просвечивает, выдавая очертания кружевного белья. Губы снова накрашены этой чертовой красной помадой — хочется провести по ним пальцем, поставить на коленки и заставить взять в рот прямо посреди пустой библиотеки. И она бы не была особенно против. Что бы там не говорила вслух Забини, ее тело умело врать хуже, чем она сама — между ней и Блэком искрило такое напряжение, стоило им оказаться в одной комнате, что странно как пространство до сих пор не схлопнулось новым Большим взрывом. Он часто ловил на себе ее слишком задержавшиеся, как для случайных, взгляды — Лили выглядела как заправская наркоманка в завязке, и Рег соврал, если бы сказал, что это не тешит его самолюбие. Хотел бы он знать, в какие игры она играет и с какой, мать ее побери, целью методично пускает их жизни под откос. Она могла бы быть его невестой сейчас, принадлежать по закону и праву, но вместо этого Забини отводит глаза и краснеет, когда Блэк якобы случайно в толпе задевает ее, слегка касаясь мраморной девичьей кожи. Регулус почти перестает соображать, бездумно наблюдая как она подходит к распахнутому окну, пролистывая книгу и задумчиво накручивая прядь волос на палец. В реальность их обоих возвращает шелест крыльев — в библиотеку впархивает белый филин. Птица приземляется на спинку стула напротив Лили и склоняет в сторону голову, словно рассматривая. Забини тянет руку за конвертом и Рег морщится — это дракклов филин Лестрейнджей, птица слишком приметная, чтобы перепутать, и он уж точно уверен, что пишет ей совсем не Рудольфус. Лили скользит глазами по строчкам и даже не обращает внимания, когда учебник с глухим звуком падает на пол. Она бледнеет на глазах и резко разворачивается на каблуках, бросаясь прочь из библиотеки, на миг заполонив все пространство вокруг едва уловимым запахом цветочных духов от взметнувшихся волос. На полу так и остался лежать учебник по магловедению. Блэк посмотрел на него, ощущая, мрачную решимость. Теперь он был абсолютно уверен — Рабастан Лестрейндж должен умереть, и это единственно правильный выход. Alea iacta est.***
Бывают такие дни, когда становится совсем паршиво. Лили смотрела в глаза своему отражению в зеркале, и не узнавала. Тонула, барахталась в этом, полном вязкой обреченности, взгляде. Она знала — стоит лишь на миг позволить себе слабость, пролить хоть слезинку, и этот поток будет не остановить, так что она держалась, даже давно лишившись сил. Она в последний раз провела гребнем по волосам, собранным в низкий хвост и коснулась мочки уха, словно желая удостоверится, что серьги, подаренные Рабастаном, все еще на месте. Учитывая скорое появление старшего Лестрейнджа в школе, выходить даже из собственной спальни, полагаясь лишь на окклюментный щит, было рискованно. Принес же рогатый демон его в школу! Что человек столь высокого положения мог найти привлекательного в должности профессора ЗОТИ, еще и за полтора месяца до конца учебного года? Это сулило множество проблем — кто знает, какие секреты Рудольфус может выудить на поверхность, находясь так близко? Сердце предательски екнуло, когда выйдя из спальни в гостиную, в компании мальчишек-старшекурсников она заметила Регулуса. Он был погружен в себя и едва ли обращал внимание на происходящее вокруг. Темно-серый свитер грубой вязки, который Лили почему-то запомнила, сидел намного более плотно, чем в начале года — Блэк порядком заматерел и раздался в плечах, превращаясь в почти взрослого мужчину. Забини казалось, что она сходит с ума. Зацикленность на нем преобретала такие масштабы, что впору было заподозрить любовное зелье, но Лили знала — нет никакого зелья, если только не считать тягучую магию Блэков в ее венах. Как знать, может именно она сводит Лили с ума? Хотелось бы думать, что эти сны, полные вязкого марева сплетения обнаженных тел, вызваны лишь магией. Чтобы перестать терзать себя за те ночи когда она стонет в подушку и мечется по кровати, просыпаясь в холодном поту — злая, невыспавшаяся и возбужденная. А теперь у нее не будет права даже на мысли — стоит Рудольфусу увидеть хотя бы обрывок подобных картинок в ее голове, и смерть вряд ли покажется ей безболезненной и быстрой. Пора было признать правду — они окончательно потерянны друг для друга, и это всецело и полностью вина самой Лили. За завтраком Лестрейндж не появляется, да и других преподавателей почти нет — никто не делает никаких объявлений, так что Лили, едва притронувшись к завтраку, плетется в кабинет магловедения. Заменить часы ЗОТИ, которое некому было преподавать с тех самых пор, как прошлого профессора запрятали куда-то в застенки аврората, на магловедение и прорицание было еще одной «блестящей» идеей директора. Прорицания, впрочем, были вполне терпимыми — там темнота учебного класса рассеивалась лишь тусклым светом лампадок, а в воздухе клубился густой смог восточных благовоний. Можно было пить кофе хоть всю пару, спать на подушках, или вообще не ходить — молодая профессор пребывала в своем мире, хоть злые языки и поговаривали, что она просто сидит на тентакуле. Хуже дела обстояли с магловедением. Когда Лили вошла, колокол уже прозвенел — даже расширенная с помощью пространственной магии аудитория едва вмещала всех студентов седьмого курса. Профессор неодобрительно посмотрела на Забини — чистокровных она не любила почти также сильно, как и бывший профессор ЗОТИ. Лили замерла, высматривая свободное место. Она словно вернулась в первое сентября — на нее смотрели с едва скрываемым ехидством, не спеша уступать место за своей партой. Внезапно свалившаяся на Забини сомнительная популярность и обилие статей в журналах, полоскавших ее имя вдоль и поперек, отбросили ее отношения с сокурсниками к истокам — Лили снова была чужой. Конечно, это не распространялось на Себастьяна и Джона, но ни одного ни второго в аудитории не было. — Вы долго собираетесь красоваться, мисс? — недовольно поинтересовалась профессор. — Найдите себе место и не срывайте урок. — Забини! — Даяна Хилл, с которой они все еще дулись друг на друга, многозначительно посмотрела на сидевшую рядом с ней когтевранку, заставляя подвинутся и махнула рукой, показывая, что у них есть место. — Ты же на меня обижаешься, — негромко хмыкнула Лили, садясь рядом с ней. — Это так, но ты могла помешать мне узнать на этой крайне познавательной лекции что такое «эскалатор» или как работает лампочка, — сострила Даяна, старательно сдерживая улыбку, и перевела взгляд на доску, изображая крайнюю степень сосредоточенности. Лекция была монотонной и усыпляющей — Лили не слушала, и даже не пыталась записывать. Это все не имело никакого смысла — уже сегодня Рудольфус будет в Хогвартсе, а значит в среду она будет сидеть у него на паре и называть профессором Лестрейнджем, подумать только. — Мисс! Вы, рыженькая, со Слизерина! Лили оторвала глаза от тетради, и с удивлением поняла, что на нее пялятся студенты а профессор явно от нее чего-то ждет. — Повторите ваш вопрос, пожалуйста. — Как ваша фамилия, мисс? — недовольно поджимая губы, спросила профессор. — Холокост, милочка. Расскажите про Холокост. — Забини. Неловко отодвинув стул, она встала. Во рту пересохло, а от всех этих взглядов становилось не по себе. К тому же, это была третья в ее жизни пара магловедения, и если сначала Лили думала, что кое-что смыслит в быте маглов, то теперь была вполне уверенна — ее знания не тянут на что-то выше «Тролля». — Холокост… — Даяна негромко шептала подсказку, но из-за шума, стоящего в аудитории, Лили не расслышала ее и выдала: — Холокост — это магловский праздник. Повисла неловкая пауза, а потом соседний ряд, который почти полностью занимали Гриффиндорцы, разразился хохотом, профессор Уилкинс вылупилась на нее через свои толстые очки так, что стала похожа на гиганскую сову, и Лили прикусила губу, осознавая, что сказала что-то совсем не правильное. — Вы считаете это смешным, мисс Забини? — ледяным голосом отчеканила профессор. — Минус десять балов со Слизерина и покиньте учебный класс — я доложу директору о вашем вопиющем поведении! В виски сверлом ввинчивалось это отвратительное хихиканье. Лили растеряно оглянулась — она не была отличницей, но вполне не плохо успевала по всем предметам, и для нее оказаться в такой ситуации было в новинку. Она отрешенно подметила, что смеются только маглорожденные — в большинстве своем чистокровные слизеринцы, казалось, вообще не особо понимали в чем дело. Сириус Блэк громко выяснял у Люпина в чем так облажалась Забини и Лили на долю секунды встретилась с ним взглядами, не увидев в его глазах ожидаемой насмешки. От нелепости ситуации и этой вопиющей несправедливости предательски жгло глаза — это была самая настоящая травля. Чистая кровь Забини словно была красной тряпкой, корнем всех зол — волновало бы кого-то с кем она спит, что надевает и как хорошо учится, будь она грязнокровкой? — Мерлин с этим Холокостом, расскажите нам лучше что такое презервативы, профессор, — с невинным видом попросил Поттер, вальяжно откидываясь на спинку стула. — Ты заходи вечерком в нашу гостиную, Поттер, я проведу для тебя практическое занятие, — томно протянула фигуристая загонщица Когтеврана. Класс снова заржал. Последнее, что услышала Лили, выходя из кабинета — как доведенная до белого каления профессор сняла балы еще и с Гриффиндора, а потом дверь за ней захлопнулась, отрезая ее от заливистого хохота студентов.***
Воздух в коридоре был тяжелый и затхлый — Лили ослабила галстук и неодобрительно посмотрела на наглухо закрытые окна. Погода в Англии менялась как всегда стремительно — утреннее солнце сменили грозовые облака, наползающие на замок со стороны Запретного леса. Поддаваясь секундному порыву, Лили толкнула тяжелую деревянную раму, распахивая окно настежь. Ветер холодил, врываясь внутрь замка, словно напоминая, как далеко на севере находится Хогвартс. Она быстро замерзла — форменная мантия осталась лежать в кабинете магловедения — но продолжала стоять у окна. Мурашки, бежавшие по рукам и собственные ледяные пальцы, как ни странно, помогали чувствовать себя чуть более живой, а не одной из этих застывших пластиковых кукол — ее однокурсниц, чистокровных девочек из высшего общества. — Добрый день, Лили. Забини вздрогнула, стремительно разворачиваясь и натыкаясь на тяжелый взгляд Рудольфуса. — Профессор Лестрейндж, — слегка хрипло, борясь с оцепенением, наконец произнесла она. — Вижу Рабастан держит тебя в курсе новостей, — чуть приподнял брови Рудольфус. Мерлин, она так долго тренировалась у себя в голове называть его профессором, что это невольно сорвалось с языка, хотя, вероятно, предполагалось что о его появлении в Хогвартсе Лили не знает. — Земля полнится слухами, — ответила Лили, улыбаясь отрепетированной улыбкой дурочки. — И впрямь, — хмыкнул Лестрейндж, становясь рядом с ней и устремляя взгляд к линии горизонта. — До меня вот дошли крайне интересные досужие пересуды о том, что тебя травят другие студенты. И не только студенты… Почему ты не в классе? — Меня выгнали. — С магловедения? — насмешливо переспросил Рудольфус, уже успевший ознакомится с расписанием седьмого курса. — И что, позволь узнать, ты такого сделала? — Сказала что Холокост это магловский праздник, — чувствуя себя идиоткой, ответила Лили. Лестрейндж не засмеялся, лишь многозначительно хмыкнул. — Если я буду выгонять из аудитории всех студентов, недостаточно преуспевающих в ЗОТИ, я останусь в одиночестве. Рудольфус замолчал. Лили бездумно рассматривала его профиль — братья Лестрейндж всегда казались полярно разными, как инь и янь, но сейчас, едва ли не впервые, она подумала, что между ними все же есть сходства, пусть и не вполне очевидные. — Я тут полистал журнал вашего курса — ты ведь далеко не дура, девочка, — Лестрейндж демонстративно постучал пальцем по увесистой папке, которую держал в руке. — Выдающиеся успехи в зельеварении, способности к арифмантике и даже преподаватель травологии тебя нахваливает. Квиддич, опять-таки, хоть и не женское это дело. Лестрейндж в упор смотрел в раскосые зеленые глаза Забини, словно пытаясь понять — она слабоумная дурочка или лишь хорошо играет эту роль. — Почему же тебе так плохо дается ЗОТИ? — Не всем нравится размахивать палочкой, — Лили зябко поежилась — ветер казался ледяным, а может дело было в Лестрейндже — разговаривать с человеком, который не так давно рассуждал о ее убийстве с ленцой и спокойствием, словно о курсе галеона, было пугающе странно. — Послушай взрослого и умного мага — умение «размахивать палочкой», учитывая текущую ситуацию в Британии, пригодиться тебе куда больше, чем все травы, котлы и арифмантические формулы вместе взятые, — Рудольфус мимолетно коснулся ее предплечья, накладывая согревающее заклинание. — Но как можно научиться защищаться от Темных искусств если ты не имеешь о них никакого представления? Министерство как с ума сошло в последние лет десять — учебная программа Хогвартса усечена до неприличия. Как результат — имеем поколение магов-недоучек, а Темные искусства, стигматизированные до предела, переживают небывалый упадок. — Вам есть дело до моего образования? Боитесь, что могу опозорить семью? — с неожиданным раздражением, словно забываясь кто перед ней, выпалила Лили. — Не думала, что жене самого Лестрейнджа придется драться, как грязной магловке, — она наморщила нос, вкладывая в эту фразу максимальное презрение и лишь надеясь, что не слишком переигрывает. Звучало вполне аутентично, в духе заносчивой чистокровной дурочки, но Забини ходила по краю пропасти, играя в эти игры со старшим Лестрейнджем, и прекрасно это осознавала. Рудольфус многозначительно поднял бровь, что в его случае означало сильное раздражение, и набросил на них полог тишины. — Меня и Басти впереди ждет война, — он произнес это резко и отрывисто. — Закончиться она может по-всякому, и ты должна быть способна защитить себя и наследника Лестрейнджей, когда мы оба умрем. Он не сказал «если», он сказал «когда». Словно это уже случившийся факт. Забини передернуло — если он сам не верил в их победу, зачем тогда это все? Пальцы Рудольфуса коснулись мочки уха Лили и щелкнули по сережке. — Не знаю, как много тебе известно, но ты носишь не просто побрякушку — эти серьги ценны совсем не своей дороговизной. Женщины, готовящиеся стать Розье, испокон веков получали эти серьги в подарок. Рабастан, конечно, не Розье, но будем откровенны — он всегда почитал эту свою семейную ветвь и ее традиции больше, чем традиции Лестрейнджей… Басти огорчится, если ты умрешь. Смысл слов дошел до Лили не сразу. Рудольфус верил, что Рабастан влюблен в нее. — В пятницу в семь в моем кабинете. У нас осталось мало времени что бы заполнить твои пробелы в образовании. Лестрейндж коротко кивнул ей, и зашагал прочь, оставляя после себя послевкусие смутной тревоги.***
Фрея Гринграсс похудела еще сильнее, избавившись от девичей припухлости щек, и от этого казалась еще взрослее и прекраснее, словно только что сошла с обложки Ведьмополитена. Она была одной из самых красивых девушек на всех старших курсах. Возможно — самой красивой. Злые языки, конечно, тут же вспомнят Лили Забини, с этими ее рыжими волосами и длиннющими ногами. Но, все же, красота Забини была настолько инородной, почти инопланетной, что выглядела слегка пугающе. Фрея же, пусть и не имела длинных ног, умела себя подать, ее мантии всегда были самыми стильными, каблуки — неизменно высокими, а макияж идеальным. Больше всего в жизни Фрея любила деньги. Ее семья была из обанкротившихся аристократов, живущих в вечных долгах. Родители делали ставку на ее старшую сестру, но Летиция была вздорной девушкой, и больше денег ценила свободу — она буквально сбежала из-под венца, весьма опечалив неудачливого мужа — дяденьку, годящегося ей в дедушки. Отец, скрепя зубами, позор пережил, и тут настал звездный час Фреи — была заключена помолвка с самим Рабастаном Лестрейнджем. Рабастан был старше на десяток лет, прекрасен как Аполлон и его семья была до неприличия богата. Все была схвачено, младшая Гринграсс всю жизнь готовилась к тому что бы стать женой Лестрейнджа — она, драккл побери, даже хранила девственность, не позволяя многочисленным ухажёрам лишнего. Карты спутала смерть отца — бесславная кончина, очернившая семью клеймом родственников террориста, не спасала и благородная фамилия. История Забини была как две капли воды похожа на историю Фреи, но чертова американка исхитрилась выйти победительницей даже из такого дерьма — за ней увивались знатные, чистокровные маги — младший Блэк, Поттер, а теперь она мелькала на обложках таблоидов в объятиях Лестрейджа. Чем рыжая сука брала, Фрея, как ни старайся, понять не могла, ненавидя ее от этого лишь сильнее. — Ты уверена? — Булстроуд неуверенно перетаптывалась с ноги на ногу, крутя в руке флакончик с прозрачным зельем, пока Гринграсс красила губы, томно рассматривая свое отражение в щербатом зеркале туалета. — Где ты вообще достала это варево? — Она не оставляет мне выбора, — мрачно чеканит Фрея, улыбаясь своему отражению прохладной улыбкой. — У нее был Поттер. И Блэк, в конце концов. Уж прости, дорогая, — в громким щелчком Грасс закрыла колпачком помаду и убрала ее в недра пузатой кожаной сумочки. — Но эта шалава перешла дорогу мне и ответит за это. В конце концов, разрушенная репутация в Британии едва ли станет для нее такой уж катастрофой — вернется после войны обратно в Америку, и проживет уж как-то… А зелье это мне сестрица прислала, в ее школьные годы этим баловались мальчишки — и самая несговорчивая станет податливой, делай что хочешь. А в этот экземпляр я еще и одурманивающего зелья подмешала. — Не думаю, конечно, что у Лестрейнджа это серьезно, — все еще неуверенно пробормотала Аманда, — но вдруг… Ты представляешь, что он с нами сделает, если узнает что его подружку изнасиловали из-за нас? — Глупенькая, — Фрея развернулась к подруге и щелкнула ее по носу. — Не изнасиловали, а сама дала. Понимаешь, сама? А Рабастан за кем-то вроде Мальсибера подбирать не станет. — Мальс же ей, вроде как, родственник теперь. — И что? — искренне удивилась Гринграсс. — Не знаю, мерзко это, — голос Булстроуд звучит неуверенно, словно ей неловко от того, что она слегка жалеет Забини. — А сам Мальсибер-то на это согласен? — А с чего бы ему быть не согласным? — фыркнула Фрея. — Его дело маленькое — Забини от зелья развезет так, что она и великану даст, останется только затащить ее в какой-нибудь класс и сделать свое дело, а там уже я наделаю колдо и на следующий день они будут на всех обложках — Рита мне обещала. — И… когда? — хрипловатым голосом спросила Аманда. — В пятницу. У «клуба Слизней» очередная встреча, — она загнула палец, словно считала плюсы, — к тому же, миссис Блэк в этот день празднует свой юбилей — Реджи определенно не будет в Хогвартсе. Нотт эти встречи вообще терпеть не может и едва ли пробудет там дольше получаса… — Забини будет одна и никто не вмешается, — подвела итог Булстроуд. — Именно, Аманда, — Фрея подошла к подруге и неожиданно сильно схватила за предплечье, слегка встряхивая. — Никто не вмешается, поняла меня? Если хоть одна душа живая узнает от тебя что-то — сама окажешься на ее месте. Гринграсс насладилась гримасой ужаса, застывшей на лице Булстроуд, в последний раз бросила взгляд на свое отражение в зеркале и развернувшись на каблуках скомандовала: — За мной, дорогуша. У нас много работы.