10 июля
Пишу эти строки в Карфаксе, куда я выбрался из камеры в психлечебнице. Как я смог это сделать? Хозяин перестроил меня. Да, всё дело в биохимии: Ковчег построен его расой, и теперь двери подчиняются мне. Им не удержать меня. Но — как я оказался в психушке? И, главное, сколько я успел выболтать? Мне нужно выработать какую-то стратегию. Продолжать притворяться безумцем? Остаться узником епископской тюрьмы под фасадом приюта для лунатиков — участь, возможно, и более ужасная, чем казнь, но с моими новыми знаниями и ключом от всех дверей, которым наградил меня Хозяин, изоляция мне более не помеха. И я не имею права покинуть Хозяина сейчас, когда невесты его — сёстры мои, бедные мои сёстры — мертвы. Я слышал их предсмертный плач у себя в голове, пока плыл в забытьи между мирами живых и мёртвых. Видимо, связь между нами настолько сильна, что они чуть не утащили меня за собой. Человеку не дано ощутить такой близости. Хозяин. Я чувствую его, и сердце моё наполняется радостью. Но — он одинок. Он голоден. Сёстры, его младшие, искали ему пропитание; не для себя они напали на нас, но для того, чтобы Он скорее вошёл в силу и смог вернуться к управлению Ковчегом. Чтобы Он смог спасти всех нас. Теперь у него не осталось фуражиров — кроме меня. Он отпустил меня в Город, позволил мальчику-убийце вынести меня, так как поиск пропитания был важнее скорби и мести. Я знаю, чего он хочет. Запах крови, теперь я его чую. Это сводит с ума. Мне пришлось…(часть записи уничтожена)
Нет! Нет, нет, нет! Так нельзя. Я не хочу жрать людей, не хочу рисковать жизнями, шариться по подворотням, как дикий зверь, потеряв остатки достоинства. В конце концов, я ведь должен быть осторожен и не выдавать себя, не выдавать присутствие Его. Однажды люди уже испортили всё, а ведь тогда Хозяин был не один, и стены его крепости были прочны. Я не имею права подвергать Его опасности. Должен быть другой способ, цивилизованный способ. В круговороте жизни должна же быть какая-то лазейка. Я вернусь в свою камеру, и всё обдумаю.12 июля
Я снова в Карфаксе. Вчера весь день здесь шли строительные работы, не рискнул выходить. Начал экспериментировать: семь мух, два паука, один мотылёк. Как жаль, что я не изучал биологию углубленно, только общие сведения о том, как быстро приготовить противоядие от некоторых веществ, обработать химический ожог — только самые простые рецепты, что важны были для моей работы. Я знаю, что все живые существа в Городе были специально модифицированы для создания замкнутой самостоятельной биосистемы, и я хорошо запомнил, как учитель всё повторял нам: «Пусть мы – венец Творения, но и прочие твари, даже самые малые, что живут бок о бок с нами, важны для нашего мира ничуть не меньше нас, и могут вносить в него немалый вклад в поддержание круговорота жизни». Знать бы ещё, кто же за что отвечает. Возможно, я смог бы добраться до библиотеки, но вряд ли данные о том, как создавался Ковчег, будут легкодоступны. Скорее всего, епископат давно их изъял и где-то спрятал — если не уничтожил от греха подальше. Так что определять ценность жизненной силы разных представителей фауны мне придётся опытным путём. Кстати, неплохо бы наведаться в зоосад. Хозяин. Хозяин грядёт. Он ещё слишком слаб, чтобы справиться с Ковчегом в одиночку, без команды, и он идёт в Город, чтобы набраться сил. Я жду Его и боюсь за Него. Рабочие вернулись. Люди, и так близко. Я чую их запах, я чую Его Жажду, я пишу эти строки не себе, но Ему, чтобы удержаться за края рассудка: нельзя, нельзя так близко от места моего заточения, доктора наверняка сопоставят…13 июля
Стройку в Карфаксе приостановили из-за гибели рабочего. Жаль беднягу. Я не хотел. Призываю всех святых в свидетели, я не хотел. Хозяин научил, как обставить дело так, будто это просто несчастный случай. В итоге вышло даже на руку: Хозяину необходимо безопасное убежище на первое время. Его позабавили мои эксперименты, и Он позволил мне продолжать, однако предупредил, что если я и дальше буду сопротивляться Жажде до последнего, я опять сорвусь и натворю бед. Он сказал, что уменьшить ущерб возможно, но для этого нужно принять свою новую природу, не отрицать её. Он обмолвился, что ему нужно больше младших, раз один я не справляюсь, и мрак ревности и отчаянья охватил мою душу при этих словах. Он улыбнулся, ведь он читает меня, как открытую книгу. Он не гневался на моё своеволие. Его рука на моих волосах успокоила меня, уняла тоску и страх. В те часы, когда Он касался меня, когда мне было позволено соединиться с Ним вновь, я готов был сделать для него всё. Но в рассветный час, когда сон одолел Его разум и освободил мой, я пришёл в ужас от собственного желания раствориться в Нём без остатка. Нет. Нет, Хозяин, прошу, прими от меня ту жертву, что я могу предложить Тебе добровольно и осознанно, но не требуй большего, не требуй от меня убивать невинных.14 июля
Сначала о хорошем. Две моих прошлых вылазки остались незамеченными. Прекрасно. Также, пока меня вели на приём к доктору Сьюарду, гостеприимному владельцу моего нынешнего приюта, я запомнил расположение административных помещений и коды от замков. Мои тюремщики не способны читать знаки разметки на стенах, что были оставлены при постройке, что говорят о том, как именно проложены сети коммуникаций, датчиков и старой инфолинии; те, кто декорировал эти помещения, видимо, счёл эти узоры штрихов и кружочков чем-то вроде орнамента и вместо того, чтобы скрыть от посторонних глаз не только оставил на виду, но даже использовал мотивы в отделке. Смешно! Теперь о серьёзном. Разговор с доктором чуть было не закончился для меня плачевно. Он начал расспрашивать меня о Джонатане и намекнул, что знает о произошедшем во время инспекции Стены. Я решил, что он проверяет, вменяем ли я для суда, стал вести себя, как безумец — Хозяин согласился с тем, что в качестве пациента клиники, из которой я могу свободно выходить, я куда полезнее, чем в качестве беглого преступника, вынужденного скрываться на задворках Города. Так как, будучи в бреду, когда меня доставили в лечебницу, я скорее всего проболтался о Жажде и о кровавых играх с Хозяином — честно говоря, я не помню, что из того, что видится мне теперь во снах, мы действительно попробовали, а что впоследствии породила моя фантазия — я заранее подготовил линию, которой собирался придерживаться, чтобы увести все подозрения в сторону от истинной природы произошедшего. Конечно, о расе моего Хозяина старались забыть, но всё же я не хотел бы оставлять пытливым умам моих противников настоящие подсказки. Поэтому я изложил доктору свою теорию приращения собственной жизни за счёт витальных сил братьев наших меньших. Конечно, я грубо упростил и местами исказил свои измышления на этот счёт. Ни разу не упомянул о том, что я знаю главную тайну Церкви: фауна нашего мира, по сути — самоподдерживающаяся фармакологическая фабрика. Только святые отцы и матери имеют доступ к рецептам, как активировать у братьев наших меньших выработку тех или иных клеток, белков, тканей и синтез более специфических веществ. Нет, конечно, для его просвещённого уха моя куцая версия теории звучала истинным бредом и профанацией, чего я и добивался — я счёл это более полезным, чем просто выдать себя за извращенца-фетишиста, ведь так я смогу экспериментировать, не сильно оглядываясь на надсмотрщиков. Наш разговор вышел напряжённым, и в какой-то момент я, войдя в роль маньяка-зоофага, в приступе ярости — будем честными, не до конца притворной — укусил доктора за руку. Запах его крови мгновенно вскружил мне голову, и всей моей воли хватило только на то, чтобы пасть на пол и слизать упавшие капли вместо того, чтобы броситься на трепещущего страхом и возбуждением человека и закончить начатое. Я напугал его, и это было моей ошибкой. Он вызвал санитаров, которым я позволил скрутить себя и вколоть мне одну из их сывороток. На моё счастье, доктор Сьюард — человек целеустремлённый, явно из тех, кто добивается своего несмотря ни на что; впрочем, другому бы не доверили подобный пост в столь молодом возрасте. Через пару часов, когда ему доложили, что я впал в апатию и веду себя смирно, он вновь вызвал меня к себе. И вновь рискнул остаться со мной наедине, что вызвало мой интерес. На этот раз я выслушал его молча, тем более что он пригрозил мне в случае очередного неповиновения химической кастрацией: похоже, он воспитанник той научной школы, что все порывы человеческой души объясняет через либидо. Итак, выяснилось, что преподобный доктор хотел бы оформить — задним числом — наши с отношения с Харкером и его молодой супругой. Оказывается, мальчик успел жениться, да ещё и в моём присутствии, когда мы находились в больнице Св. Иосифа и Св.Марии — видимо, я был слишком плох, чтобы это запомнить. Я попытался представить, как вообще выглядела Мина, теперь уже и моя «невеста» — и не смог. Как будто и не видел её никогда. Впрочем, по плану доктора, и не увижу: далее меня признают недееспособным, и моя лицензия на рождение ребёнка перейдёт по наследству младшему супругу, Джонатану. План меня полностью устраивал. Во-первых, он гарантировал мне некоторую неприкосновенность: признание меня преступником не только аннулирует лицензию, но и поставит под удар карьеру самого доктора. Так что ему останется только держать меня здесь и дальше и не давать хода расследованию. Во-вторых, несмотря на горечь утраты сестёр, я не держу зла на Джонатана, я чувствую вину перед ним, что втянул его в свои поиски и рисковал его жизнью, карьерой и рассудком. Мальчик просто защищался. Будь всё по-старому, я бы сам хлопотал за лицензию для него. Но так просто согласиться я поостерёгся: моя внезапная ясность ума могла вызвать подозрения. Меня осенило: я стал торговаться. В качестве отступных я потребовал не травить насекомых в моей камере и дать мне возможность прикармливать пташек за окном — воробушка не так-то легко поймать, между прочим. Доктор, решив, что понял логику моего безумия, предложил целого котёнка. На том и сошлись. Когда меня уводили из административного корпуса, нам повстречалась красивая рыжеволосая девушка в бирюзовом платье, явно не из персонала клиники. Неужто любовница доктора?