18 июля
Мы с Джонатаном так увлеклись друг другом и новыми приятными хлопотами по теперь уже нашему общему дому, что я совсем позабыла о своей лучшей подруге. А между тем, Люси сильно нездоровится. Я узнала это случайно, от её матери. Сама она не стала писать мне об этом, на мой же вопрос почему — отговорилась, что не хотела беспокоить меня такими пустяками. Люси уверяла, что её недомогание скоро пройдёт, но когда я её увидела, мне сразу бросились в глаза исхудалые щёки без следа румянца и неумело скрытые рисовой пудрой тени под глазами. Признаться, теперь я боюсь за неё. Настроение у Люси было приподнятое, но весёлый блеск в её глазах таил в себе нечто тёмное. Я аккуратно расспросила её, и она мне открылась: в последнее время её беспокоят сны о некоем статном незнакомце с зовущей улыбкой. Так как мы обе теперь замужние женщины, она не стала утаивать детали своих мечтаний — мечтаний ли? Она так детально описывала этого мужчину и происходившие с ними якобы в её сне события, что я засомневалась, действительно ли он нематериален. Я слушала её, и сердце моё разрывалось от беспокойства. Не давал ли доктор Сьюард ей каких-нибудь лекарств из тех, что вызывают прилив сил на время, но к которым у организма возникает привыкание, которое впоследствии невозможно побороть? По школе ходят слухи, что джентльмены его круга любят развлекаться подобным, правда, обычно со случайными партнёрами на одну ночь. Или — что ещё хуже — может такое быть, чтобы Люси влюбилась по-настоящему? В кого-то со стороны, чьего имени она не знает — или не хочет мне называть? Полюбить после того, как уже принесла брачные клятвы? Осознать, что связала себя не с тем человеком — то есть, не с теми людьми, едва только закончился медовый месяц? Насколько же глубоким должно быть разочарование, если даже всплеск чувственности первых брачных недель не смог его изгладить? Бедная, бедная Люси, в чём бы ни была причина её теперешнего состояния, нечто подтачивает её силы. И в этом, я чувствую, есть моя вина. Из-за меня она возобновила дружбу с доктором и в итоге попала в его сети. Она ведь рассказывала поначалу о том, что происходит между ними, рассказывала беззаботно, как будто её всё устраивало. Но после моих расспросов, действительно ли это так, всё ли между ними добровольно и нет ли в таких практиках вреда, она перестала делиться со мной интимными подробностями личной жизни. Произошло ли это оттого, что я потеряла её доверие — или всё-таки оттого, что она не хотела задумываться об этих вопросах, так как ответы на них весьма для неё болезненны? Может, потому она и не сказала мне, что заболела. Если она больше не доверяет мне, но находится в опасности, то есть ли у неё кто-то ещё, кому она могла бы выговориться? Бедняжка Люси вынуждена скрывать всё и от матери. Миссис Вестенра ведь до сих пор уверена, что её любимая дочурка счастлива в моногамном браке. Что за стена встала между нами? И сама я что за подруга, что столько времени откладывала мысли написать Люси, справиться о том, как у неё дела, забивая голову выбором цвета занавесок?22 июля
Джонатан вернулся после консультации у доктора Сьюарда какой-то усталый. Он говорит, что они добились большого прогресса, хотя я пока его не замечаю — он всё так же мечется ночами, когда его одолевают кошмары, и иногда стонет, не в силах кричать. Ему необходим здоровый крепкий сон, ведь он сам повторяет, что теперь, без поддержки мистера Рэнфилда, на него свалилось много работы и слишком много пристального внимания начальства. Уже за ужином Джонатан сообщил мне, что завтра доктор Сьюард ждёт нас обоих. Он притворился, что не знает, каков повод для приглашения, но актёр из Джонатана никудышный. По крайней мере, не похоже, чтобы он беспокоился. И всё-таки, у меня плохое предчувствие.23 июля
Я в смятении. Сегодня мы, как и было оговорено, явились на приём к доктору Сьюарду. Его лечебница, безусловно, содержится в надлежащем порядке, однако каждый раз она производит на меня гнетущее впечатление. У меня возникало предположение, что доктор нашёл, чем можно зацепить моего мужа — чем больше я анализирую рассказы Люси, тем меньше у меня доверия к нему, как к человеку. Жаль, что мы к нему обратились. Однако, как бы то ни было, всё уже сложилось так, как сложилось. Я догадывалась, что доктор Сьюард может заинтересоваться мной. Я думала, что готова к шантажу. Но у доктора оказался настоящий козырь. Он предложил нам лицензию. Право нам с Джонатаном завести собственного ребёнка. Не пустое обещание, а уже оформленную, оставалась одна только необходимая подпись: моя. Подпись в подложном свидетельстве, будто в приюте Святого Иосифа и Святой Марии между нами с Джонатаном и мистером Рэнфилдом был заключён тройной союз. Джонатан уже успел всё подписать, заранее. Он сиял, довольный тем, как всё складывается, и искренне ждал того же от меня: ведь, получается, у нас не только будет общий малыш, но и место одного из супругов, которых могло бы мне назначить государство, окажется занято — занято человеком, фактически не способным на него претендовать, пока находится в лечебнице. А по уверениям доктора, мистер Рэнфилд здесь задержится надолго. Всё сложилось именно так, как я и мечтала, разве нет? От меня справедливо ожидали благодарности. А я чувствовала, что падаю в глубокую-глубокую яму, из которой не выбраться. Мистер Рэнфилд одинок, никто не навещает его здесь, никто не интересуется его судьбой. Если я соглашусь, ему это пойдёт только во благо. Я дала себя уговорить. Попросила лишь разрешения повидаться с Рэнфилдом, ведь мы, по сути, до сих пор не были знакомы по-настоящему. Доктор позволил, но предупредил, что Рэнфилд — неуравновешенный пациент психиатрической лечебницы, и мне не стоит принимать близко к сердцу то, что он может мне наговорить. Рэнфилд опять оказался не таким, каким я его ожидала увидеть, не таким, каким я его запомнила: со времени приезда сюда он оброс, хотя при этом гладко выбрит, бледен, но бодр и приветлив. Напутствие доктора оказалось излишним: Рэнфилд вёл себя спокойно и корректно. Если бы он не был одет в больничное, я бы не приняла его за умалишённого. Опять я обманулась на его счёт и, кажется, в лучшую сторону. — Да, — сказал он мне, — я знаю, зачем вы пришли. Благословляю вас, и это всё, что я могу для вас сделать. — Могу ли я как-то помочь вам? — Мне стало искренне жаль этого человека. Что-то в нём напомнило мне о Люси. — Пожалуй, что можете, — серьёзно сказал он. — Если вас не затруднит, не могли бы вы иногда навещать меня, пожалуйста? Конечно же, я уверила его, что буду. Думаю, в качестве его гражданской супруги я смогу получить пропуск для регулярных посещений.