За дверью номера 708

— Не учи меня жизни. У Арсения затравленный взгляд. Он смотрит в лицо Антона, чуть склонив голову, едва-едва шевеля губами. Это невыносимое зрелище — Антон внутри умер уже несколько раз. В низу живота поселилось неприятное ощущение горечи, россыпью попадающее на язык. Антон расправляет плечи, проводит ладонью по лбу и слегка трясет головой — надеется, что это поможет привести мысли в порядок. — Антон… Я просто хотел сказать, что нельзя постоянно… — Что? Что ты опять пытаешься мне сказать? Антон, хватит убегать? Избегать? Бежать, как трусишка, как маленький ребенок? — Антон подходит ближе к хмурому Арсению; тот сжимает губы в тонкую линию, его взгляд опускается чуть ниже колен. — Я боюсь нас. Нас. Мы… все. Господи, как я вообще мог… Антон тут же делает несколько шагов назад — к стене. Его захлестывает чувство потерянности, полной дезориентации — комната, в которой они находились, начинает расплываться перед глазами. Но Арсений все так же остается четким — как цифровое изображение, будто ни одна помеха не страшна. Антон этого боится. Арсений становится центром — мыслей, чувств, чертова органа, качающего кровь. Он впитывается в него, как кофейное пятно в скатерть. Пачкает. И не ототрешь ведь — оно теперь всегда будет где-то тут, внутри или снаружи, напоминание: посмотри, во что ты ввязался. Посмотри, до чего вы дошли. Посмотри. Доволен ли ты? Антон не знает, что ответить самому себе: он словно на перепутье, где всего две дороги — назад или к нему. К Арсению, который сейчас отворачивается и отходит к окну, который сжимает побелевшими пальцами подоконник, который дышит практически не слышно — но Антон тонет в каждом его тихом вдохе и выдохе. Они как корабль, едва-едва балансирующий на беспокойных водах. Корабль, который практически утонул. Арсений бы, наверно, ринулся их спасать — вытаскивать этот корабль, делать все, чтобы он не оказался на самом дне. Он бы, наверно, не дал им закончиться — это в каждом его слове чувствуется. В каждом быстром взгляде. От этого Антону тяжело дышать. Затылком он сталкивается со стеной, вскидывает взгляд в потолок и прикрывает глаза. Раз — я должен поставить точку. Два — надо спасаться нам двоим. Три — я бы вытащил тебя первым. — Ты считаешь, — начинает Арсений тихим голосом. Антон чувствует, как в нем что-то с треском надламывается, — что это все, — он оборачивается на секунду и машет рукой, показывая сперва на себя, а потом на Антона, — ошибка? Антону с собой не справиться. Он опускает взгляд на Арсения и смотрит. Как он приоткрывает губы, с которых слетают негромкие выдохи. Как он поглядывает куда-то в окно — с обреченностью, осознанием чего-то, чего не может понять Антон. Как он делает вид, что ему просто — а Антон готов сдохнуть на месте. От осознания: надо было только досчитать до четырех. Антону с собой не справиться. Арсению тоже. — Я не знаю, — выдыхает спустя минуту Антон. Голос предательски срывается на последнем слове. Арсений оборачивается, смотрит ему в глаза. Черт. — Я не знаю, — повторяет Арсений за ним, словно смакуя каждую букву языком, и делает несколько шагов. — А кто знает? Никто, понимаешь? Я ни в чем не уверен, кроме одного: меня к тебе тянет. Ты удерживаешь меня. Как балласт — корабль. Антон прикусывает губу и отводит взгляд в сторону. Он даже слышать его не может — не то что отвечать. Арсений будто забрасывает крепкий узелок, цепляет его запястье и тащит на себя, приковывая. Он странный — но Антона это только привлекает. И черт возьми: признаться в этом самому себе гораздо сложнее, чем кому-либо другому. — Ты можешь сменить маршрут, я не вправе останавливать тебя, — слишком твердо заявляет Арсений. Антон забывает, что еще несколько минут назад был готов взорваться от раздражения и страха — двух совершенно несовместимых чувств. — Но ты же здесь. Ты мог уйти еще давно. Но ты здесь, Антон. Ты здесь. Тащишь балласт, тянешь его, вытаскиваешь и забрасываешь снова. Антон понимает, что у него дрожат губы — черт возьми, они серьезно дрожат! Он опускает голову и осознает, что не может справиться с эмоциями — они лавиной набрасываются на него, прячут в своем коконе и не дают дышать. Арсений медленно тянется к нему, с какой-то особой осторожностью касается плеч и слегка толкает к стене. Чтобы не потерял опору. Губы потихоньку пересыхают. Сказать что-то хочется, вот только не слова все вовсе — сплошные вдохи и выдохи. — Что? Что у тебя сейчас внутри? Что-то кричит, просит, желает? — эти вопросы вихрем проносятся у Антона в голове. Он зажмуривается. — Антон, ты не виноват в том, что происходит. И я не виноват. Когда тянет, когда просит, есть ли смысл это отрицать? Это цикл. Ты все равно вернешься к тому, от чего бежал. Арсений говорит — говорит много, по делу, а Антон выхватывает лишь некоторые обрывки фраз, пытается соединить их в одно, но не получается: он только теряется еще больше. От этого страх сломать последнюю надежду на спасение разрастается внутри еще сильнее — шипами он практически касается сердца. Колено Арсения вдруг прижимается к его собственному. Это не намеренное движение — просто Арсений все еще держит плечи Антона, подходит ближе, все еще помогает держаться, но у Антона от этого плывет перед глазами, поэтому он клюет носом и не замечает, как вжимается в чужую шею. Ты здесь. Голос. В голове. Совершенно незаметный, тихий. Не учи меня жизни. И вот оно, наконец-то. Раздражение. Бьющее в собственную грудь. — Прости, — шепотом, на одном выдохе. — Прости, я такой придурок. Арсений ничего не отвечает, он только обхватывает спину Антона пальцами и прижимает к себе. Как маленького ребенка. Потерянного, испуганного. Его бы спасать. Да поскорее. — Завтра будет спокойно, — на ухо шепчет Антону Арсений. Тот поднимает на него взгляд покрасневших глаз — совсем ведь не заботится о себе, не спит толком. — Сейчас надо отдохнуть. Ты не виноват. Не виноват. Ты не виноват. Антон рассматривает эту мысль со всех сторон, пытается найти в ней потайной смысл, но его нет. Как нет и злости в глазах Арсения, что Антона удивляет. На него смотрят так же, как и всегда: с заботой, мягкостью и пониманием. Пелена затравленности смывается дождем за окном. Арсений отпускает это и касается пальцем его щеки. Руки теплые, приятные. Антон невольно приподнимает лицо, поддаваясь движению чужой ладони. — Ты не трус. Ты человек, а люди могут бояться. С тобой все нормально. Антон вздыхает, облизывает сухие губы и опускает взгляд ниже. Он мечтает о чем-то далеком, таинственном. Это желание мимолетное, быстрое, как мелькнувшая перед лицом бабочка. И что с ним делать — он не знает. — Скажи. Арсений не требует — он просит. Искренне, явно желая помочь. Антон это ощущает дрожью, прошедшейся от спины к шее. — Я... Меня тянет к тебе. Безумно. Они не целуются — Антон не сможет справиться с этим сейчас, это что-то... не сейчас. Просто не то. Арсений внимательно смотрит ему в глаза, вытаскивает наружу все спрятанное, а после прижимается прохладным лбом ко лбу Антона. Продолжает высматривать что-то на глубине глаз. И этот момент... Черт побери. У Антона отказывает сердце, он этим наполнен до краев. Этим — настоящим, ощутимым. Этим. Чем-то на внутреннем уровне. Четыре — я не сопротивляюсь.

x

— Наш корабль не утонул. — Что? — Нет, нет, ничего. Спи. Арсений приподнимается и смотрит на него. Чуть изгибает брови, улыбается уголком губ так по-родному, искренне, что Антон не сдерживается и целует его в щеку. По крайней мере, это была его цель. Секунда. Две. Щелчок. Арсений реагирует быстрее: поворачивает голову, и губы Антона впечатываются в чужой рот. И он застывает. Все вокруг застывает. Покрывается тонкой корочкой льда, бело-голубой крошкой. Пластинка в голове перестает работать — игла, проигрыватель просто-напросто зависает. Если бы Антон сейчас стоял, у него бы подкосились ноги от ощущения этого тепла на губах, от чувства, остро касающегося его сердца. Какой же Арсений... волнующий. Чертов шторм. Он слегка проводит языком по верхней губе и втягивает Антона в поцелуй, безмолвно просит. От этого дышать тяжело, весь мир перед глазами вертится, но через мгновение останавливается — будто замороженный одним только щелчком пальцев. — Иногда надо идти напролом, — улыбается Арсений, оторвавшись от губ Антона. — Ты не против? Пять. Антон целует Арсения сам.