* * *
Она неспешно расстегнула мелкие пуговки на белой блузе Джоджо. Провела ладонями от шеи к ключицам, поднырнула под легкую ткань и медленно освободила острые плечи. Блуза воздушным облаком скатилась по спине и рукам, упала на пол, сминаясь в неясную форму. Джоджо горячо выдохнула через рот, который выделялся на припудренном лице ярко-красным пятном. В этот раз Нориако сама очертила ее губы помадой, ярче обозначила черной тушью ресницы, выравнила тон и отбелила некоторые участки лица, делая ее еще более совершенной. Увидь ее одноклассники, они бы взволнованно затаили дыхание, жадно разглядывая. А девчонки, отойдя от первых эмоций, наперебой затрещали, как разворошенный улей. «Шлюха!» «Строит из себя невесть что!» «Уродина!» Но Джоджо было бы наплевать. В этом, отчасти, и заключалась ее основная суть, ее аристократическая холодность, вычурная дерзость. Она рубила словами, снося головы всех, кто ей был неприятен; она нежно укутывала в шепот, распаляя и согревая сердце. Холодный взгляд, жалящий язык и океаны нежности — именно такой она и была. Обойдя застывшую в позе Джоджо, Нориако аккуратно провела кончиками пальцев по разлету лопаток, которые ярко выделялись под бледной кожей. «Место для крыльев». Промелькнула осторожная мысль, тут же забываясь. Джоджо нетерпеливо повела плечами. — Щекотно, — тихо проговорила она, слегка поворачивая голову, чтобы поймать горящий возбуждением взгляд Нориако. Сильнее смутившись, Какеин быстро кивнула и потянулась к застежкам бюстгальтера. Белые полоски лямок расслабленно вздыбились, а Джоджо не смогла сдержать нетерпеливого вздоха. Еще раз стрельнув ярко горящим голубым глазом, она сама потянулась к лямкам и быстрым движением смахнула их с плеч, а потом и вовсе откинула бюстгальтер в сторону. Нориако закусила нижнюю губу. А Джоджо, выпрямившись, отклонилась чуть назад, опираясь на руки, выставляя вперед полную грудь. Внизу живота налилось приятное тепло, которое туманило голову и толкало на край. Обойдя бесстыдно сидящую Джоджо кругом, Нориако жадно осмотрела все то великолепие, что открыто демонстрировала подруга. Длинные ноги в белоснежных чулках Джоджо были согнуты в коленях и чуть разведены, из-за чего короткая черная юбка собралась некрасивыми складками на бедрах и промежности. Выставленная вперед полная грудь с розовыми ореолами и едва заметными кнопками сосков. Разлет ярко выступающих ключиц. И, как самая спелая и бордовая вишня проглядывающая в кронах деревьев, — бесстыдное лицо: припухшие, красные от помады губы, выбеленные пудрой щеки и глаза, обрамленные черными пушистыми ресницами. Глаза, что призывно пылали и желали развратить еще больше, притянуть еще ближе, подчинить, чтобы нельзя было скрыться и убежать. Какеин никогда и не хотела этого — бежать. Подойдя, Нориако влажно поцеловала выступающую ключицу, слегка прикусила родимое пятно в виде остроконечной пятигранной звезды, шепнула: — Ты очень красива. Джоджо сладко задрожала — ей хотелось скорее начать, чтобы закончить эту пытку быстрее. Ведь Нориако настойчиво просила не соблазнять ее в момент написания картины. И Джоджо, скрипнув зубами, была вынуждена согласиться. Лишив Джоджо короткой юбки, Какеин скорректировала ее позу, а потом, будто смеясь, сняла с головы вечно любимую фуражку и небрежно нацепила ее на себя, отчего козырек, будто завитая огненно-рыжая челка, свисал с другого конца, закрывая лицо Нориако. Джоджо усмехнулась, прикрывая глаза. — Тебе идет, — сказала она, чуть смещаясь, чтобы было удобнее. Подмигнув, Нориако быстро ускакала за холст, прячась. Очаровываться Джоджо еще больше было отчего-то болезненно, да и картина, которую она так долго хотела написать, могла оказаться под угрозой. Схватив остро заточенный мягкий карандаш, она кинула внимательный и сосредоточенный взгляд на подругу. — Замри, пожалуйста, — попросила Нориако, выставляя таймер на телефоне.* * *
Время за работой летело очень быстро: каждые пятнадцать минут звонил таймер и Джоджо, терпеливо замершая в нужной позе, оживала и сладко потягивалась. Плоский живот без намека на лишнее напрягался, пышная грудь чуть приподнималась, а острые лопатки на одно мгновение прорезали тонкую белую кожу, напоминая осколки. Ее заостренный подбородок тянулся вверх, губы томно размыкались, показывались белые зубы и ярко-бордовый язык. Глаза же наоборот смыкались, сливаясь с ресничным краем. Нориако в такие моменты любовалась ей больше обычного, потому что Джоджо казалась до того домашней и мягкой, что желание отложить карандаш, а потом и краски в сторону лишь росло. Но она одергивала себя, а потом вздрагивала — маленький отдых кончался, Джоджо замирала в позе и непрерывно смотрела на Какеин, томно моргая. Отчего бросить все хотелось еще больше. С холста на Нориако влюбленно смотрела уменьшенная копия Джоджо: в этих белых сетчатых чулках, нежных белоснежных трусиках. Джоджо — поджарая, пышногрудая, с ярко накрашенными губами. Они смотрели на нее одинаково: нежно, призывно и бесконечно влюбленно. Чем дольше она рисовала ее, тем чаще томно вздыхала, изредка переступая с ноги на ногу. В животе творилось что-то странное: тепло все больше разгоралось внутри, мягкими волнами расходясь по всему телу. Голова была пустой, там остался только выворачивающий наизнанку взгляд голубых глаз. Рука, когда хваталась за кисть, мелко дрожала, но когда кончик ее касался холста — концентрация брала вверх и мазки получались плавными, легкими и невесомыми. Нежные пастельные тона расползались по холсту, подчеркивая красоту Джоджо, ее мягкость и слегка притушенный просьбой огонь. Огонь, который брал в свой плен, испепелял все рамки и позволял ощутить себя свободной. Нориако любила в Джоджо все, особенно это ее умение раскрепощать, добиваться своих желаний и заражать уверенностью других. Какеин обожала ее внутренний огонь, который позволил им наслаждаться тем, чем они так долго хотели — друг другом. Сделав последний мазок, Нориако аккуратно поставила на заставленный красками столик палитру, сунула в мутную воду кисть, наспех обтерла руки. Таймер еще не звенел, поэтому Джоджо продолжала полусидеть в позе, стреляя на нее глазами. Подойдя вплотную, Какеин резко развернула ее к себе, становясь между разведенных ног, чувствуя, как они смыкаются у нее на пояснице. Притянула к себе Джоджо и, позволяя себе расслабиться, жадно поцеловала. Поцеловала так, как уже давно хотелось. Фуражка слетела с головы: тонкие пальцы с длинными острыми, выкрашенными в красный, ногтями вплелись в волосы, правильно дергая у самых корней, ноги сжимали и тянули ближе, больше распаляя. Какеин плавилась от вседозволенности, любви и страсти, что захватывала их всегда так правильно. Одинаково. Зазвеневший таймер остался незамеченным. Только что написанная картина медленно подсыхала, взрывами пастельных цветов оттеняя драгоценное, что было у них на двоих.