Что ещё не делают хорошие мальчики?

Билл никогда не был хорошим. Подсознательно всегда ощущал какую-то общую неправильность, отличавшую его от остальных, нормальных людей. Всё начинает проясняться, когда приходит пубертат. Однажды Билл просто просыпается, рывком садясь на кровати, от первого в жизни оргазма. И понимает, что это наверное, не совсем правильно. Кончить во сне не от того, что его ласкали пухлые красивые губки Мегги Милс из параллели, а умелые, сухие, грубые: «Мать мою ебать — мужские руки!» Со знанием дела сжимая основание пениса, оттягивая оргазм, голосом с рычащими нотками запрещая кончать, и лишь слегка, будто издеваясь и дразня— оглаживали вход в тело мальчишки подушечкой пальца. Со своей гомосексуальностью он смиряется быстро, хоть город и гомофобен, но перед лицом маячит пример нежно ванильных отношений Ричи и Эддса. Но вот то, что его самого не тянет на нежности, и как-то так выходит, что все сны и личные фантазии, способные довести до оглушительного финала, всегда окрашены властностью (порой даже жестокостью) старшего партнёра, сладкой болью и вкусом собственной крови. Билл не знает, чем считать своё излишне хорошее воображение, способное передать мельчайшие оттенки чувств и ощущений: даром или проклятьем. Естественно, он никому не говорит о своих ненормальных, с точки зрения общества, мечтах и желаниях, пряча чуть диковатый вид саба нимфомана за маской неуверенного заики неудачника. С родителями, кстати, не прокатывает. Он и раньше чувствовал некоторую холодность в отношениях. А после того, как в доме появляется маленький орущий комок по имени Джордж Денбро, и Зак и Лиза, кажется, совсем забывают о его существовании, юноша начинает задумываться, ещё не ясно, не оформляя в конкретную мысль, просто на грани чувств: «А той ли фамилией он представляется на людях?» Так он и живёт. Пишет короткие страшилки, изобилующие кровью и монстрами, и как может — учится существовать в удручающей серой действительности. С маньячной улыбкой слизывая кровь с разбитой «папочкой» губы, когда тот выражает таким образом своё экспертное мнение о последнем писательском шедевре сына, который вообще непонятно как нашёл и прочитал. И он не злится, нет. Только немного сложно держать это всё в себе и страшно от мысли, что если друзья узнают— он останется совсем один. И Билл знает, так же чётко, как и то, что небо голубое, трава зеленая, а он на самом деле не «Денбро»: знает, что если (когда) это произойдёт — его окончательно сорвёт с резьбы. Он не знает, что случится тогда, но не может не понимать, что ничего хорошего так уж точно. Это случается, когда они сидят возле костра: он, Ричи, Эддс, Майк и Бен. Спонтанная вылазка на природу с ночёвкой. Вокруг темнота, блики от огня создают особенную, почти интимную обстановку. И вполне закономерно, что разговор с комиксов и любимых сериалов как-то плавно перетекает на излюбленную тему всех подростков: «кто бы кого «того-самого», сколько раз, в каких позах и куда». Эдди привычно стесняется, краснеет и пихает своего парня в бок. И тут Ричи вдруг как бы в шутку называет Билла: «Эмпатично-мазохичным романтическим засранцем, что так и сдохнет в одиночестве, не познав радости первого соития». Но взглянув на резко побелевшее, вдруг ставшее словно восковым лицо друга поспешно добавляет, с извиняющими интонациям, в которых всё же слышится усталое раздражение: «Да ладно тебе, Билли-бой! Все ж свои! Не волнуйся ты так. Встретишь ещё своё монструозное счастье. В Дерри и не такое возможно». На последнем предложении как-то странно улыбаясь, и приобнимая удивлённо глядящего на него Эдда, как всегда, не понимающего всей глубины бреда, что вылетает изо рта его любимого очкарика. Билл облегчённо вздыхает, потянувший за второй банкой пива и улыбаясь: «В конце концов, Тозиер всегда был проницательным, и тоже носил маску, пряча весьма умелого физиогномиста за образом болтливого раздолбая». А так же и сам был достаточно чиканутым для того, чтобы учуяв внутреннего монстра, сидевшего в лучшем друге, не отвернуться от него, но ещё и вовремя уловив момент душевных терзаний последнего, легко и ненавязчиво заявить о своей осведомлённости и поддержке. Покосившись в сторону Майка и Бена, он как-то отчётливо, с неожиданной для себя хладнокровностью, констатирует: что если первому будет просто всё равно, то второй может стать серьёзной угрозой в будущем. Если слова друга окажутся пророческими. И галочкой отмечает это в голове, откладывая в закрома памяти, чтобы достать в нужный момент, если тот когда-нибудь настанет. Странно, но Биллу действительно нравится Джорджи. Этот ребёнок непостижимым образом умудрился не испортится, не превратился в избалованного истерика. Что особенно удивляет, учитывая, что он был по сути единственным и любимым сыном четы Денбро. Билл же теперь даже мысленно не называет себя этим именем. С тех самых пор, как нашёл пожелтевшее от времени и неправильного хранения свидетельство об усыновлении: Уильяма Грэма. Место рождения: Штат Миннесота. Его веселит наблюдать за бессильной яростью Зака, когда тот видит, как его горячо любимый сын буквально виснет всякий раз на этом грязном педике. Билл уверен, что правильно читает мысли, крутящиеся в голове у мужчины при взгляде на них. Но он только по-доброму улыбается из-за плеча Джорджи, пользуясь тем, что тот не видит бешеного, ревностного взгляда отца. В серо-зелёных глазах Билла, которыми тот спокойно смотрит на Зака — удовлетворение. Он знает, что это разозлит старшего Денбро ещё сильнее, но тот всё равно ничего не сможет сделать. А пару тумаков он как-нибудь стерпит. Ярость, ненависть и осознание своей неспособности изменить такое положение вещей, которые Билл читает во взгляде «отца» того точно стоят. Но когда он остаётся наедине с самим собой, то признаться, и сам озадачен. И с ужасом думает, что будет делать, когда Джордж повзрослеет. Ведь до этого всего ничего. А между тем, только слепой не заметил бы слишком горячей, сильной, и совсем не братской привязанности младшего Денбро к своему «брату». И он впервые готов себя по-настоящему возненавидеть, когда после смерти Джорджи, вместе с грустью, растерянностью и болью, всё же ощущает: в самом тёмном уголке сознания, где таятся особенно страшные монстры сна разума. Пусть и настолько далеко, что и не узнаешь, пока не пройдешь сквозь все дебри собственной больной головы… Но он всё же улавливает… Легкое и свежее, как дуновение первого весеннего ветерка. Щекочущие, как выбившееся из подушки пёрышко, упорно лезущее в нос, и мешающие спать. Приторно сладкое, и от того ещё более противное в своей неправильности… ОБЛЕГЧЕНИЕ.