Солнце больше не взойдет

девочка не хочет ничего       Мама, тяжело вздыхая после очередного скандала с отцом (в котором, как и обычно, проигрывала, потому что женщина обязана молчать и слушать мужа), говорила:       — А-Хань, все мужики козлы.       А-Хань не верила, потому что в пятнадцать казалось, что на свете много хороших людей, которые помогут, если понадобится, которые не бросят в беде и ещё что-то такое же наивное в этом стиле.       Спустя двадцать лет А-Хань может лишь радостно осклабиться и подтвердить слова матушки, добавив, что не только мужики козлы, а и бабы — тупые сучки, жадные, властные. Совсем как она, с одной стороны, а с другой — ей от этого факта не легче ни разу.       Спустя двадцать лет Вэнь Жохань — глава Вэнь, Бессмертная Владычица. И ненавидит она всех одинаково. С редкими исключениями.       Каждый человек из её окружения эгоистичен и заботится лишь о себе, максимум — о близких, и то не всегда. Это прописные истины, которые в детстве рассказывала матушка, но которые усваивать пришлось через пот и кровь, когда старший брат умер вслед за отцом, когда либо ей нужно было занимать место главы, либо то самое место отдали бы какому-то недоноску из побочной ветви (Жохань даже имени не помнит, да и он давно мертв). Отдать место главы, просто оступиться, уйти в тень не вышло. Почему-то, хоть и раздумывала над этим, не захотела сдаться. Не смогла себя заставить закрыть глаза на всполошившихся родственников, уже делящих поместья и земли, влияние, хотя срок траура по отцу не успел пройти. Ей нужно было заставить каждого уткнуться носом в пол, чтобы никто из них не посмел более быть таким надменным, самоуверенным, думать, что влияние и финансы ордена Цишань Вэнь можно использовать ради собственной выгоды.       Ей, возможно, просто хотелось унизить каждого, чьи бесстыдные разговоры о слабости и управляемости предполагаемого наследника Вэнь довелось услышать. И доказать, что каждый из них ошибается. Вэнь Жохань не смогла бы жить спокойно, помня алчные взгляды, их мерзкие слова, из-за которых кровь вскипала от гнева.       И вышло то, что вышло.       Сильнейшая заклинательница своего поколения стала главой Вэнь, как лестно отзывались все, на деле — наивная девочка, мечтающая каких-то пару месяцев назад лишь о красивых нарядах и добром муже, обязательно красивом и владеющим невообразимыми в своём совершенстве навыками мечника. Ей не нравилось ломать себя, переступать через себя, забывать о себе ради чего-то иного. Ей было почти двадцать, но территория ордена оказалась слишком обширной, чтобы понять, как разобраться в управлении ею.       Сколько ошибок было сделано, пока она не прижала к ногтю верхушку собственного ордена, более мелких сошек из отдельных резиденций вне Безночного города, множество орденов-вассалов? Не счесть. Сколько не тех людей потеряно и скольких нужно было бы потерять на самом деле? И думать страшно.       Иногда А-Хань (всё ещё А-Хань, иногда она позволяет себе забыть о годах правления и снова побыть той маленькой девочкой) смотрит в прошлое и не понимает, как умудрилась дожить до своего возраста, как ещё не совершила фатальную ошибку, как сумела выкарабкаться из всех передряг, разрешить градом сыплющиеся на неё проблемы?       Так что красивых нарядов уже давно не хочется — они ни к чему, бессмысленны по сути своей. Простые и удобные одежды заклинателя Цишань Вэнь стали второй кожей, по-иному у Жохань себя представить уже не получается. Никаких лёгких и изящных туфелек, никаких пёстрых платьев в пол длиной, из лёгкой ткани, которую легко зацепить о что угодно и разорвать, никаких тяжёлых заколок со множеством камней и звенящих цепочек. Она смотрит на себя утром в зеркало и каждый раз понимает: были бы черты лица не такими плавными, вполне можно было бы принять за мужчину, пускай и миловидного. Впрочем, такая мелочь не заставит её измениться.       Подумать страшно: целых двадцать лет проходит, а её мнение о своей внешности неизменно. Потому что ей не для кого стараться выглядеть лучше, чем она есть. Это касается и платьев, и её поведения — Жохань знает, что многие шёпотом называют её истеричкой. Однако эта истеричка расширила территории и привела орден Цишань Вэнь к процветанию, именно эта истеричка взвалила на себя ответственность за орден и его благополучие, именно она смогла удержать власть в руках и укрепить её. Так что теперь она без сомнений может посылать несогласных на кол.       Хах, двадцать лет, но, как бы она ни бахвалилась и что бы ни делала, проблемы всё также льются бесконечным потоком. Ночные твари, оборотни, демоны, возомнившие себя великими махинаторами глупцы, а ведь остаются ещё наводнения, землетрясения — всё то, над чем заклинатели не властны.       Она честно пытается справиться со всем этим. Но как же сложно временами бывает — кто бы знал, кто бы только попытался её понять?       — Знаешь, я бы очень хотела проснуться лет через десять. Вспомнить эти времена и посмеяться над тем, какой взбалмошной, глупой я была, по каким несущественным мелочами волновалась. Ведь к тому времени я давно пойму, как на самом деле стоило поступить в различных ситуациях, а сейчас ещё — нет, не понимаю, — как-то признаётся Жохань, оставаясь наедине с Чжулю. Ничего такого, она разбирает завалы документации, сейчас пытаясь составить более-менее верное решение по вопросу с финансированием Огненного дворца, а Чжулю просто стоит на страже и готов выполнять её приказы вместо остальных слуг. Зачем-то.       Жохань позволяет себе доверять Чжулю. Потому что тот вернее собаки, потому что она сама вытащила его с края бездны и походя оборвала все связи с домом, кланом. Идти ему больше некуда. Она — всё, что у него есть. Жохань думает, что это просто отличное уточнение, потому что верь или не верь, но все мужики — козлы. А так есть хоть какие-то основания полагать, что Чжулю предаст её не совсем сразу. Или, если можно на краткое мгновение помечтать, даже не предаст её никогда. Было бы неплохо, наверное.       — А-Лю, а женишься на мне? — как-то спрашивает его Жохань. Тот, не сомневаясь ни секунды, кивает. Жохань усмехается, качая головой. — А не по приказу?       Чжулю отводит взгляд. Как и ожидалось, ответ отрицательный.       — Я так и думала. Знаешь, почти жаль.       Действительно, лишь почти. Чжулю ей не пара. Так, развлечение на ночь, возможно, если станет совсем паршиво на душе и скучно, но характером явно не муж — не кто-то равный ей, он подчинённый, слуга, должник, раб. Хорошо хоть, что Чжулю знает своё место и ни на что повыше даже не заглядывается.       Первого мужа Жохань прирезала после его попытки оттеснить её от управления делами ордена под предлогом «не женское это дело». Старейшины долго возмущались, но формулировка «предательство интересов ордена» быстро расставила всё на свои места, хотя и пришлось довольно долго гавкаться с орденами-вассалами, из-за подобной мелочи резко взвывшими о традициях, предках и прочей дряни. Жохань пришлось им, а заодно и себе в очередной раз напомнить, что закон сейчас, традиции сейчас — она, никто иной.       Второй муж был сговорчивее, но явно тешил себя мыслями, что сможет управлять ей как куклой, дёргая за ниточки, с помощью неё выбивать выгодные его семье места. На него напали разбойники. Всего лишь несчастный случай, если не брать во внимание то, что среди разбойников был Чжулю. Но об этом если кто и знает, не посмеет сказать никогда.       Третьего мужа не было, была лишь пара зарвавшихся фаворитов и заявление перед остальными:       — Я не буду больше выходить замуж. Я не собираюсь иметь детей, мне и без них спокойно. Наследником назначу самого лучшего из поколения. Или того, кто сможет одолеть меня.       Вызов ей бросить никто не смог, её опасаются, боятся, а потому абсолютно все сомневаются в своих силах. Лучшего среди младших определить тоже не смогли: на соревнованиях завязалась потасовка, ученики спорили друг с другом, вслед за ними сцепились родители. Жохань взирала на это с безразличием, не желая прерывать грызню, а после пустив дело на самотёк.       Она — Бессмертная Владычица. К чему ей наследники, если умирать она не собирается?       — Шицзэ, вы слишком категоричны, — мягко укоряет её Цзинь Гуаншань, когда Жохань, согласившись разделить с ним ужин, рассказывает о прошедшем месяце. — Каждому нужна семья, близкие люди. Нашли бы вы нормального мужа, хоть бы тихого и покорного, старейшины бы перестали беспокоить по этому поводу.       Перестанут зудеть из-за мужа — начнут зудеть ещё из-за чего-нибудь. Но этого Жохань не говорит, ведь все слова, что сказаны Гуаншанем в её покоях, служат лишь для поддержания беседы, единственная их цель — не дать тишине поглотить их. Не потому что Жохань не терпит этой звенящей пустоты, но потому что Гуаншань к ней не привык.       И Жохань прощает ему эту слабость.       — Все мужики — козлы, А-Шань, тихие там или нет. И уж не тебе меня разубеждать, — пьяно смеётся Жохань, прекрасно зная, с кем в одной постели проснется утром, но не имея ничего против. Интересно только, догадывается ли его жена, и как сильно он получает после каждого посещения Безночного города? Забавное, должно быть, зрелище.       Может, обернись всё иначе, с госпожой Цзинь они бы даже подружились. Говорят, характер у той волевой, а это Жохань по нраву.       — Не в моих силах переубедить шицзэ, — наигранно вздыхает Гуаншань, лениво обмахиваясь веером.       В иную плоскость в этот раз всё сводится довольно быстро. Может, как раз потому, что выдавливать из себя даже подобие разговора у Жохань нет никакого желания. Да и тема абсолютна не та, которую хотелось бы обсуждать с Гуаншанем.       Он остаётся ещё на четыре дня, сыпет комплиментами и переругивается с обитателями Знойного дворца, а те, в свою очередь, просят слуг, присматривающих за котами, ненадолго терять их около покоев Гуаншаня. Опытным путём выяснено, что его вещи коты просто так не обойдут и обязательно как-нибудь попортят.       Жохань плохо помнит, с чего вдруг ей понадобился кот. Или даже не понадобился, но А-Сюя она подобрала походя, не сильно задумываясь над своими действиями, чем сильно удивила Чжулю. Если, конечно, чуть приподнятые брови можно принять за удивление. Серый, пушистый, ленивый — кот вырос довольно большим, но Жохань довольно часто до сих пор таскает А-Сюя на руках, прижимая к груди и словно пытаясь заполнить что-то внутри. А-Сюй мурчит громко, хотя, если честно, это мурлыканье больше похоже на предсмертные хрипы, но Жохань как-то всё равно.       А-Чао же принёс сам Чжулю. И так и не сказал, откуда вытащил это грязное, мелкое животное, в то время помещающееся в ладони. Сейчас А-Чао подрос — примерно половина А-Сюя, не меньше — и, по выражению Жохань, «заборзел», ревнуя к ленивому собрату и всё пытаясь его то укусить, то оцарапать.       Но когда дело касается других людей, помимо Жохань и, возможно, Чжулю, да ещё поваров, эти двое неизменно забывают о распрях. Вспомнить хоть ночной концерт у покоев Гуаншаня в позапрошлый раз — весело было всем. Но Жохань той ночью пыталась освободить стол от бумаг, чтобы отдохнуть в следующие несколько дней, так что распоясавшуюся живность простила: эти вопли хорошо помогали не уснуть.       — Приходит пора уходить, но, шицзэ, в качестве извинений я выполню всё, что вы захотите, — в который раз обещает Гуаншань, пребывая в настроении не столько ленивом и праздном, сколько довольном. А-Чао мяукает визгливо и забирается ей на колени, тесня развалившегося А-Сюя.       — Ничего я не хочу, — устало качает головой Жохань, а Гуаншань всё пытается убедить её, что это вовсе не так. И на невероятно красивую подвеску тонкой работы из белого нефрита в качестве подарка приходится согласиться, потому что Гуаншань, как обычно, до одури настойчив.       Будь это что-либо иное, Жохань давно отрубила бы ему голову, честное слово — настолько он занудлив. Но это мелкие подарки, так что ладно, пусть его, играется ребёнок с красивым вещичками — хорошо. Подвеска отправится в ящик ко всем остальным его подаркам — заколкам, браслетам, кольцам. Жохань их не носит.       Гуаншань уходит. Без него покои опустели бы вовсе, но А-Чао снова дерёт тяжёлые занавеси, А-Сюй роняет вазу, а Жохань так лень звать слуг, чтобы те убрали осколки. Она кидает кисточку в громко мявкнувшего А-Сюя, попытавшегося сбежать — вот только того заносит на повороте и кисточка пролетает мимо. Так что послание в Юньмэн Цзян остаётся недописанным.       «Пусто. Пусто и одиноко», — наконец понимает Жохань причину, по которой спуталась с Гуаншанем. И больше над этим не думает.       — Чжулю-ю-ю, — лениво тянет Жохань, прикрывая глаза и устало откидываясь на спинку кресла. Слышны негромкие шаги, шорох одежд — он услышал, хотя она не кричала. — В следующий раз письма в Ланьлин Цзинь просто не отправляй. Гуаншань мне надоел.       — Да, госпожа, — слышится покорный ответ, а после он всё же вызывает слуг, чтобы убрать осколки вазы.       Ей уже не хочется абсолютно ничего, волной накрывает апатия. Жохань приподнимает веки и смотрит на Чжулю.       — А поехали куда-нибудь подальше, в леса, где нечисти побольше, м? — предлагает она.       — Вы не сможете отсутствовать долго, — напоминает ей Чжулю. И ведь, собака, как точно формулируют: не её удержат здесь, а она сама не сможет, не захочет отсутствовать. Постоянный контроль, вечная перепроверка всех и каждого, любой случайности и не случайности тоже — иначе у неё вести дела не получается.       — Да-да, я знаю, — со вздохом кивает Жохань.       Итак, теперь остаётся только соскрести остатки сил, взять новую кисточку и вперёд-вперёд, работать на благо Цишань Вэнь.       Через какие-то минуты Чжулю приносит зелёный чай и печенье. Жить становится самую малость легче, да и несчастное письмо страдальцу-Фэнмяню дописывается легче. Пускай даже с парой намеков. На нечто. Просто нечто, но при достаточной фантазии и желании найти там можно вполне определённый смысл.       Потому что узнать, читает ли письма главы ордена небезызвестная Юй Цзыюань, весьма интересно. Да и вообще, должны же у неё быть хоть какие-то развлечения?       Чжулю смотрит на неё с тщательно скрываемым подозрением.       — Если крики в Пристани Лотоса будут громче обычного, значит я права в своих догадках, — пожимает плечами Жохань, не вдаваясь в подробности.       В ответ слышен только тихий-тихий вздох.