Радужная изнанка неба

Резкое ирреальное наваждение. Рельеф искажается неуловимо. Каменистая земля грубо гладит, садистски ласкает спину, минуя уже насквозь продранную одежду. Сведённые судорогами безжизненные ноги лихорадочно дёргаются, словно рефлекторно пытаются что-то нащупать, надавить или оттолкнуться. Ловлю шаринганом его же отражение в отполированном хищном лезвии. Кунай всё ещё в моей окровавленной руке. Сквозь невыносимую пелену вибрирующей оглушительной боли в тесное пространство угасающего сознания вспышкой врывается мысль. Идея. Решение. Именно этого я и заслуживаю. Нет сомнений. Прости, верный друг, зря ты тащил меня через этот лес — уже не спасти ни тело ни душу. Вижу метаморфозы чёрного на красном. Прости, отец, что осуждал тебя… С истошным криком вскакиваю с постели. Руки хватаются за лицо. Ноги путаются в одеяле. Пол как старый друг летит с объятиями навстречу. И снова кровь, уже реальная, течёт из носа, оставляя солёный металлический вкус на губах. А я лежу и лихорадочно смеюсь, пытаясь отдышаться. Кажется, я теперь по-настоящему буду бояться спать. Это очень страшные сны. Это бесконечный ад, водоворот страха, отчаяния и боли. Но я всё же проснулся. Как-то вырвался из этого замкнувшегося сновидения. И немного жаль, что сегодня я спал без маски, она бы впитала эту кровь. А почему я… Нет. Не жаль — приходит мысль, вместе с прохладными нежными прикосновениями на плечах, вместе с тёплыми заботливыми бормотаниями. Ирука. Радость моя. Моё спасение… Любовь моя. — Какаши, что с тобой? Проснись! Ты так меня напугал, вставай, Какаши! — ну и утречко, вот так начало нового дня! — Всё в порядке, Ирука, прости, что напугал. Просто очередной кошмар, они всё ещё иногда снятся мне, — я поднялся с пола, высвобождая запутавшиеся ноги. — Тебя снова что-то беспокоит? — проговорил Ирука тревожно, прикладывая мокрое полотенце к моему окровавленному лицу. Когда и где он успел его раздобыть? — Ничего кроме тебя меня не волнует по-настоящему, любимый, — я провёл пальцами по его щеке, подошёл к окну и вдохнул прохладный воздух. Ирука подошёл сзади и обнял меня, положив голову на плечо. Его приподнявшийся член горячей колбаской вжался между моих ягодиц, пристроился уютно, как у себя дома. Уже несколько месяцев мы были вместе. Согревали друг друга зимними ночами, радовались первой весенней траве… Наступало лето. Жаркое конохское лето. Но нам было жарко, кажется, в любой сезон. *** Тёмное полотно ночного небосвода уже давно и беззвучно укутало деревню за окном. Плотная и эластичная ткань явно натянулась, сжав напрягшиеся скулы. Словно взрывы внутри головы спазмами сводят лицо. Боль? Ах, если бы. Всего лишь мысли. Зажигаются яркими колючими звёздами в сознании, собираются в созвездия. Собственными мыслями сам себя калечу, сжигаю изнутри. Это не боль, но почему так больно, так невыносимо? Все в порядке, я удобно сижу в комфортном диванчике, я сыт, мне тепло, я здоров. Я уважаем, мои опыт и знания ценятся, всё прекрасно. Коноха развивается и процветает. Но нет же. Хочется от этого отвертеться, убежать, словно из западни. Давно хочется. А теперь… Напряжение в теле, словно страх, пропитанный тоской с пряной капелькой безумия, сковывает мышцы. Опустошенность, подобная неутолимому голоду, волнами спазмов накатывает изнутри. Холодок сзади на шее, от которого не спасает эта плотная ткань. Из души выползает холод. Хочется согреться. Как я могу отвернуться от тепла этих глаз? От этого живого искреннего человеческого тепла. Я знаю что не могу, и не смогу уже никогда. И что в рамках моей временной жизни, это явление не временное. Мне совсем не спалось. Сегодня Ирука ночевал у себя — мы проводили вместе не каждую ночь, наивно полагая, что это может уберечь нас от чужого внимания и пересудов. Тревожные знаки же сравнительно давно начали появляться. Я постоянно ощущал подозрение на слежку. Осторожную, тайную. Всё же к Хокаге просто так не сунуться, не выдав себя. А уж тем более — ко мне. И те, кто, возможно, пытался следить за мной, знали это наверняка. Неизвестно откуда исходила угроза, но и своих АНБУ я не мог подключить к внеплановой охране и расследованию без риска быть дискредитированным ими же. Уже довольно давно эти мысли роились и множились у меня в голове. Так не может продолжаться бесконечно. Даже долго не может длиться. Нас обязательно осудят и опозорят. О нас обязательно узнают. Разоблачат. Плевать, что скажут люди. Но Ирука — он всю жизнь прятал это, выдержит ли напор? И моё имя будет запятнано навсегда. Ужасно, но не так уж и важно. В сравнении с его любящим взглядом. Нам нужно жить одним и подальше от людей. Эх, может, и подальше от Конохи. Страна Ветра? Возможно. Но мне нужен приемник. Кто станет Хокаге, если я уйду? А просто так всё бросить я не могу. И подставить любимого под удар тоже не могу. Словно предать. А предать деревню и её жителей? Каково? Или постоянно жить с оглядкой, в стыде… Пальцы барабанили по столу, вторя перестуку капель начинающегося дождя. Набирающий силу и скорость водоворот мыслей напоминал в своей сути безвыходное безрадостное цукуёми. Самогензюцевание какое-то, подумал я, усмехнулся и вышел из кабинета. *** Дождь уже разошёлся и, кажется, даже не думал прекращаться. Тяжёлые тучи, изредка рвущие бока об ослепительно острые звёзды, сверкающие в проделанных прорехах, медленно ползли над головой. Я неспешно шёл по лесу, сунув руки в карманы чуниновской униформы. Незаметно для себя вышел к подножию Хокаге-Ива и остановился, задрав голову. Дождь без промедления облапал своими грубыми холодными каплями бесстыдно подставленное лицо. Плачу ли я? Сам не понимаю, честно говоря. Но чувство паршивое. Моя репродукция с каменным лицом молча и невозмутимо рыдала в темноте. — А знаешь, — спокойно проговорил я, теряя собственные слова в мельтешении шумных капель. — Я больше тебе не завидую, у тебя нет Ируки, никогда не было и не будет. Потому, мне тебя и жаль немного. Ты даже улыбаться не можешь, ты навечно обречён скрываться за маской. И ничуть я не завидую, у меня есть то, чего я и желать не смел; то, что дороже всего этого мира, — улыбнулся я и опустил голову, оттягивая маску двумя пальцами и тут же отпуская мокрую ткань. С хлюпающим шлепком она лупит мне по лицу. А я шепчу: — Думаешь, может, что-то есть на его изнанке? За порогом жизни или в других измерениях? Я не знаю. Но чувствую, что нету. Ничего кроме моего Ируки. *** Они появлялись бесшумно. Со всех сторон. Тёмные силуэты в масках, один за одним, плавными смазанными движениями вытекали из-за стволов вековых деревьев. Словно вырастая из земли, или материализуясь из воздуха. Я уже несколько минут чувствовал их сдерживаемую чакру. Гостей было слишком много, бежать не было смысла. Я стоял и наблюдал, руки сжимали изнанку карманов моей промокшей униформы. За спиной раздался голос. Громкий, перекрывающий шум дождя. — А ты редко выходишь один, Какаши. Ошибаться — это не в твоём стиле, правда? Но, неужели, знаменитый сенсей утратил свои силу, мастерство и бдительность, став жалкой подстилкой собственного слуги? — Звучит как-то брезгливо и совсем невежливо, не находите? — объяснять и оправдываться бесполезно, эти люди ничего не поймут. — Мои личные дела никого не касаются. Где ваши манеры? — Тень любых поступков Хокаге так или иначе падает на всех жителей деревни, и даже страны. Ты гнусно запятнал всех нас своей постыдной отвратительной слабостью. Такой правитель деревни непременно приведёт всех лишь в бездонную чёрную дыру. Очевидно, что не контролирующий свою личную жизнь, безнравственный в собственных делах Хокаге, не нужен Конохе. — И кто же станет Хокаге, по вашему скромному мнению? Какие предложения? — Думаю, я справлюсь с этим как подобает. Коноха безальтернативно получит, наконец, Каге, которого заслуживает. Я медленно оборачивался, вывернув торс и склонив набок голову. Ноги остались стоять на месте. — А, Данзо. Какая встреча! Что-то давненько не высовывал ты свой крысиный нос из норки, и показался лишь для того, чтоб сунуть его в чужую спальню? Здравствуй, — радушно сказал я, сощурившись в улыбке. Достал одну руку из кармана в приветственном жесте. Но весёлая спесь тут же слетела. Глаза мои сменили наигранно-приветливый прищур на яростный оскал, увидев открывшуюся им картину. Всё тело рывком развернулось к врагу. Предводитель радикалов всея Конохи стоял, укрытый от дождя плащом, и… — Корень всегда бдит за благополучием Листа, — сказал он, сжав и резко приподняв руку. Я непроизвольно дёрнулся в его сторону, но сдержал себя. — Ты опозорил себя и всю Коноху. Это вечное клеймо — Хокаге, со стонами подставляющий свой зад грязному похотливому чунину, — он снова вскинул руку, а я до хруста сжал зубы. — Если это всплывет, нам никогда не отмыться. Поэтому, мы похороним проблему здесь и сейчас, спасём страну от грязи и мерзости. — Прости меня, Какаши! — слабо выкрикнул Ирука. Слова тонули в стене дождя. Его гладкие распущенные волосы были крепко зажаты в опущенной руке Данзо. Те волосы, что я гладил, пропускал сквозь пальцы, вдыхал их аромат… Избитое лицо, что я целовал. Распухшие потресканные губы… Ирука в распахнутом домашнем кимоно сидел у ног врага. Ноги его были явно переломаны и неестественно выгнуты. Он смотрел на меня виновато, с болью и отчаянием. А меня наполняла тугая волна ярости. И ведь он сопротивлялся. Сколько их понадобилось, чтобы взять его? Они даже были вынуждены искалечить моего Ируку, чтобы сломить сопротивление. Уроды. Животные. — Мы тоже сожалеем, Какаши, — сказал Данзо и коротко свистнул. Всё разом пришло в движение. Дождю стало тесно в воздухе вместе с возникшими в нём клинками, со всех сторон летящими наперекор ему ко мне. Телу не требовались команды, оно само с легкостью уворачивалось от дерзких кунаев и сюрикенов. Я стремительно рванулся к Данзо, но враги молниеносно перегруппировывались, преграждая мне путь. Каждый мой удар был смертелен. Я ломал шеи, останавливал сердца, рвал глотки. Воздух начал искажаться и трещать от применяемых со всех сторон техник. Мои защитные ниндзюцу, уклончивые движения и обманчивые пластичные пируэты, пока спасали. Руки горели от складываемых с невероятной скоростью печатей. Ноги скользили в мокрой траве. Я шаг за шагом, прыжками, подкатами и рывками прорывался вперёд. Плёл свой смертельный безукоризненный танец, связывал струи чакры с потоками дождя. Плевался огнём, создавал водяные стены, земля под противниками разверзалась, их кости ломались под пальцами. Дождь обиженно шипел на моих ладонях, испаряясь. Слишком много на меня одного. И словно становится больше. Я знал это, но продолжал бойню. Уже не понятно было, укол ледяной капли или клинок вонзается в тело. Всё слилось и смешалось. Я вовремя не успел уклониться от одной из нескольких одновременных атак, и радостно взвизгнувший кунай вошёл мне в горло… *** Я видел, как нож летит прямиком мне в шею. Я видел, как он вонзается в неё. А потом — лишь быстро приближающуюся землю. Того как развеялся мой теневой клон я уже не видел. Я спрыгнул с ветки позади Данзо, в полёте складывая печати. Падал прямо на него, формируя чакру, заискрившуюся ослепительной молнией в моей руке. Сил оставалось немного. Райкири выла и сверкала, жадно облизываясь сотней своих изломанных языков. Вот он, момент! Данзо резко развернулся и выставил Ируку вперёд, подняв его перед собой за волосы. Моя смертоносная рука двигалась прямо в центр его груди. В глазах Ируки стояли слёзы, лицо исказилось ужасом. Я видел, как прекратился дождь, окончательно обидевшийся на такое обращение. Я видел, как ухмыляется враг. Я видел, как вздымается обнажённая грудь любимого. И я не успевал. Не успевал предотвратить неизбежное… *** Успел лишь уничтожить клона в последнее мгновение, вознося хвалу небесам за собственную предусмотрительность. Сам же выскочил из-под размокшей земли позади Данзо и впечатал в его затылок Расенган. Техника четвёртого Хокаге не подвела его коллегу. Голова Данзо с чавканьем лопнула и разлетелась в стороны, словно спелый сочный арбуз. Не в этот раз, сука — пронеслась в голове мысль. Они повалились на траву. Разворачиваясь, я краем глаза заметил, как Ирука лихорадочно пытается выпутать свои волосы из окоченевших пальцев. А хватка вокруг меня только начинала сжиматься. Противников оставалось немало. Все они надвигались на меня чёрными вихрями. Сюрикен в воздухе. Уклониться. Перехватить. Бросить. Собственного оружия у меня не было. Я отступал спиной к лесу, отражая бесчисленные атаки. Слишком много. Я вырывал ножи из воздуха и из собственного тела. Я вставлял их в наскакивавшие на меня тела. Кровь стекала в глаза, руки саднило от порезов и рваных ран. Несколько сюрикенов торчали из левого бедра. Правое было по всей длине распорото. Сил не оставалось. Чакра иссякла. Я бился на одних рефлексах, вкладывал всю волю в то, чтобы просто не рухнуть опустошённо. Но их было слишком много. Или… В самый раз? Трое последних шиноби одновременно настигли меня. Я смотрю, как моя рука сжимает горло одного из них, кроша гортань. Вижу, как жизнь уходит из его глаз. Вижу, как его рука соскальзывает с рукояти куная, торчащей из моей груди. Я с трудом, крича от боли, вынимаю его и полосую по животу второго, чью руку я успел перехватить. И вижу, как третий… Время замедлилось, и я отрешённо смотрел, как клинок медленно и плавно входит мне в сердце. Отталкиваю противника, но тот слишком цепко держит нож, который выскальзывает из раны вслед за хозяином. Потоки крови устремляются за незваным гостем, столь быстро покинувшим их. Успеваю вяло и безразлично бросить в него последним моим кунаем. Чёрно-красный цветок расцветает в глазнице врага… Их было слишком много. И не осталось ни одного… *** Безоружные руки безжизненными плетьми свисали вдоль туловища. Одинокий, сорванный ветром зелёный листок, с лёгким шелестом пронёсся у моего виска. Улетел. Пропал. Тело уже не слушалось, ноги по инерции продолжали отступать назад. Что-то на грани шага и бега. Тело начинало заваливаться. Твердый древесный ствол грубо и брезгливо подставил усталой спине свою кору и позволил сползти по ней на землю. Всюду боль. Такая же алая, как и кровь, застилающая глаза. Сквозь которую виднеется… Снова кровь? Мои ноги в крови, бегущая ко мне дорожка из пятен на зелёной траве. Моя кровь. И мой Ирука. Ползущий ко мне по этой дорожке. Такой красивый. Жизнь моя. Кричит что-то. Наверное, моё имя. Слышу, осязаю, осознаю лишь боль. Вкус, запах, цвет крови чувствую. Боль и кровь. Всё же, конец? Сознание плывёт, теряется, отключается. Уже не чувствую ничего. Только лицо Ируки перед внутренним взором. И боль уходит. И кровь. Ушла. А последняя порция воздуха, поспешно уходя из моих лёгких, шёпотом возвещает небу: — Может, это сон? А, Ирука? Живи, умоляю… Светлеющее небо размеренно выворачивается наизнанку моими веками, показывая чёрный оскал. И я успеваю заметить сквозь узкую щёлку, как на моих мокрых от слёз ресницах, перед самыми глазами искрится и переливается сотканная из нитей первых лучей рассвета радуга. *** А каменный я даже не косился в сторону царившего прямо у него под носом безобразия. Всё так же безучастно пялился куда-то вдаль. Его-то никто убивать не собирался. Снимаю хокагскую шляпу, Какаши-сама, довыёбывался я перед вами. Вот и явилась. Расплата из ниоткуда.