Дитя Порока. Часть вторая.

      Поскольку Вильхельм не мог отпустить свою старую любовь, велено было позвать плотника, столяра и обойщика, чтобы в один день сделать постель для Людвига прямо в стенной нише, да такую, чтобы было мягко, удобно, не холодно от стен, и достаточно просторно, чтобы фаворит мог читать, и жить как ему вздумается, за своим бархатным пологом, на подогретых углями перинах и подушках. Впрочем, обычно он только ел и спал, поднимаясь в третьем часу дня, чтобы выбраться из своего «укрытия» на свет божий: погреться на солнце, поесть фруктов, привести себя в порядок и поворчать на слуг. Вскоре расход дров увеличился в три раза, а ежели Вильхельм пытался протестовать, Людвиг тут же хватался за грудь и отчаянно кашлял, дергая худыми ногами. Приходилось подчиняться капризам любовника, который, к слову, хорошо следил за порядком и впрямь неплохо сосал.       Одежду ему никто не выделял, поэтому Людвиг брал ее как у князя, так и у Магды, наполняя комнату изысканными ароматами духов, чтобы поднять себе настроение. Временами его заносило, и он бормотал себе под нос разную чушь, обрывки стихов, песен, псалмов, государственных указов, разговаривая, а то и споря сам с собой. Он так и ходил в этой черной маске для сна, размахивал руками, жестикулировал, иногда врезаясь в канделябры, и отчаянно, грязно матерился, потирая ушибленное место.       — Он всегда таким был? — удивленно спрашивала Магда.       — Он был… неординарным, — уклончиво отвечал Вильхельм, лаская и целуя крепко липнущего к нему блондина, а ласку тот очень любил и всегда требовательно выпрашивал у своего сеньора.       — Брысь с моей подушки, старое чучело! — Магда отталкивала от себя его кудри, недоумевая, что в нем нравится ее князю.       — Когда ты умрешь уже наконец? — однажды встряхнула она отца за плечи, глядя в его черную маску, что могло навевать мысли о символической «потере лица». — Мне надоело твое присутствие, твое ворчание, то, как мерзко ты скребешь своими когтями, когда я сплю, и гадишь по ночам в нашей спальне, противно ворча за ширмой! Твое время прошло! Если ты не умрешь, то, клянусь, я помогу тебе!       Людвиг выслушал ее спокойно.       — Чем быстрее я умру, тем скорее ты отправишься в монастырь, маленькая заносчивая целочка, потому что после моей кончины Вилли не захочет видеть свое любимое лицо, столь явно напоминающее ему об утраченном дорогом друге Людвиге. Странно, что ты не поняла этого до сих пор. Не ты создавала для него все, чем он живет и дорожит, а я. Не ты можешь без слов, по одному жесту или движению бровей понять, чего Его Сиятельство хочет и чем он изволит быть недоволен, и с тобой ему живется скучно, потому что ты ему нужна как мое продолжение и как способ сказать, что его воля стоит выше человеческих правил. И когда ему плохо, должны страдать мы, чтобы ему было хорошо, и радовать, и развлекать. Но ты не умеешь этого, поэтому ты погибнешь.       — Ты ошибаешься, — прошипела Магда.       Но на следующий день растолкала Людвига и предложила пойти на мировую.       — Прошу, научи меня вести государственные дела, ради спасения нашего рода. Я хочу быть полезной для Вилли.       Людвиг приподнялся и уставился на нее своей черной маской:       — Девочка, ты засунула мне бутылку в зад, а это очень больно. И называла меня старым уродом. Это не располагает к желанию помогать. Лет восемнадцать назад я был настолько красив, что меня хотели все женщины и все мужчины, а теперь я превратился в грязного паука, живущего за портьерой… — Он схватился за голову и лег обратно, сокрушаясь о том, что нельзя вернуть былые дни.       — Я помогу тебе снова почувствовать себя красивым, но тогда ты тоже поможешь мне, хорошо?       С этого дня Магда и Людвиг начали проводить вместе больше времени, и выяснилось, что фаворит хорошо помнит не только расценки товара, но и все принципы управления и расчета, которым занимался всю жизнь. Он объяснял часами о процентах, ростовщичестве, политике протекционизма, методах и способах сплавлять металлы. Тогда его глаза загорались, а сам он становился прежним.       — Спасибо тебе! — благодарила Магда. — Жаль, что мы не общались раньше так близко.       — Действительно, — вздохнул Людвиг.