Don't think about result

      В субботу Александр возвращается после занятий в комнату, потому что Томас просит его зайти. Сам он говорит друзьям подождать его у выхода из корпуса, чтобы, как и планировалось, пойти вместе поесть пиццу.       Алекс немного злится на Томаса, что заставляет друзей ждать из-за непонятно чего, что парень не может написать в сообщении или сказать по телефону.       Он распахивает дверь, спешно проходя внутрь, и находит Томаса, облокотившегося бедрами на стол у окна, прямо напротив двери.       - Давай, что у тебя, меня парни ждут, - второпях сообщает Александр и замолкает, давая ему сказать. Но Томас странно щурится и нарочно медлит с речью.       Гамильтон заворачивает уголок губы в неодобрении.       - Давай же, Томас, мне нужно идти, - нетерпеливо просит он.       - Как скажешь, - взгляд Томаса меняется, становясь темнее. Голос прозвучал необычно серьезно, и это насторожило. – Знаешь, а я ведь уже начал сомневаться, что это сделал ты.       - Сделал..?       - Украл тот лист с дела Чарльза Ли, - терпеливо поясняет Томас.       Александр удивлен его обвинением. Ему казалось, вся эта тема давно закрыта между ними, нет, он надеялся на это. И сглотнул, понимая, что ошибся, легкомысленно упустив всё из виду.       Сейчас он старался держать лицо.       - Что? Где доказательства? – слегка нервно усмехается он, но в целом выглядит уверено, привыкнув защищать себя, уже не в первый раз выслушивая обвинение в этом. Томасу не провести его, не имея четких аргументов, он не сдастся до последнего.       Тем не менее кончики пальцев холодеют. Подсознательно Александр знает, что Томас один из тех людей, которых ему стоит опасаться.       Джефферсон выглядит убежденным в своей правоте, когда подходит ближе. Прямой взгляд в глаза не пугает, Александр достаточно смел, чтобы выдержать его. Но неожиданно парень уводит его за правое плечо Алекса.       От ладони по пальцам проходит импульс, потому что на месте, куда смотрит Томас, стоит рамка с фотографией матери.       - Ещё в первый день, оказавшись тут с тобой, я сказал, что подозреваю тебя в этом. Просто исходя из двух мотивов: плохие отношения с Чарльзом и комната, которую ты был вынужден с ним делить. Маловато, почти без основательно, учитывая скольким людям этот чел перешёл дорогу несколько раз, - он неприятно сощурился, видимо, Чарльз и ему жизнь в прошлом попортил. Не удивительно. Когда он вновь посмотрел на него, взгляд снова изменился. - Но желания к отчаянным решениям свойственны немногим, да? Один смелый ход. Я по твоим глазам видел, что ты бы мог сделать это, приди эта мысль тебе первой, а после – остаться незамеченным.       Александр не был таким отчаянным, каким представлял его Томас. Он и вправду хотел быть осторожным, потому что его положение и так слишком шаткое и ненадежное. Но этот человек… Переступил черту, до которой он всё терпел. Этот ублюдок Ли оскорбил Вашингтона – человека, поддержавшего его в самом начале, увидевшего в нём кого-то. Забудь Алекс об этом – перестал бы им быть.       – И я всё думал, что бы ты сделал: избавился от бумажки или спрятал её. В первом случае ты бы очень сильно подставил президента нашего университета, а это ведь благодаря ему тебя зачислили сюда, да? В его кабинете на столе я видел газету Нью-Йорк Пост, завернутую на странице с твоей статьей.       - Что ты делал в его кабинете?       - Головой подумай: справлялся о деятельности студ комитета, или мне стоило заставить Адамса из больницы со сломанной ногой приехать?       Да, Джону не повезло – ступеньки заледенели в одном из выходов из корпуса общежития. Он поскользнулся и реально неудачно прокатился по ступенькам, обзаведясь внутренним переломом малой берцовой кости.       «Не выберется из больницы ещё где-то месяц», – он узнал, когда заносил ему пакет с апельсинами. В студ комитете хотят перевыбрать главу, но пока сохраняют уважительное молчание к выбывшему члену.       - Всего лишь уточнил.       - Я бы вообще молчал на твоём месте, - грубо отрезал Томас, и Алекс нахмурился.       «Сначала докажи, что ты прав», - угрожающе зашипел он в мыслях.       - Итак, значит, ты бы не хотел подставлять этого человека, верно? Так я укрепился в своей догадке. Тогда спрятал. У кого-то или здесь? Точно здесь, ты ненавидишь создавать проблемы всем, кроме меня, - Алекс промолчал. – В ящик с твоими тетрадями было страшно лезть, но, добыв твоё расписание ещё в первые дни, я выделил время, когда ты будешь на занятиях, и пересмотрел всё.       - То есть ты рылся в моих вещах?       - Ты доказать это попробуй, - в миг просёк Томас. – Я уверен, что осмотрел всё, ничего не было. Все книги, кровать, одежда – пусто. А потом я задумался. У тебя ведь всегда был творческий потенциал, желание подходить ко всему по-новому в своем стиле, - продолжал Томас всё так же непоколебимо уверено. – Это должно было быть что-то особенное, о чём никто бы не догадался, да я бы и сам не подумал, если бы ты не проебался, взяв ту рамку с фотографией в день работы в архиве.       Кровь застыла в жилах, а руки стали ледяными. Всё, и не нужно больше никаких доказательств. Он проиграл, он проиграл, он проиграл.       Томас легкой походкой обходит его и берет рамку в руки.       Нет.       Поворачивает и показывает Алексу.       - Помнишь, как я говорил, что крепления стерли картон позади? Значит, её часто открывали. Зачем? Потому что там что-то лежало. Что? – триумф сияет в глазах Томаса, и, хотя ему явно не до веселья, улыбка победителя расплывается по лицу. – Лист с дела Чарльза Ли.       Александр закрыл глаза и вновь открыл их, опустив взгляд на рамку в руках Томаса. Его поймали, он попался. Ему стыдно за себя и за столькие промахи, детально подмеченные Джефферсоном. Оказывается, всё это время нужен был всего лишь кто-то в его комнате, чтобы так правильно и логично раскрыть его. Это было интересным решением спрятать лист в рамке, но какая разница, насколько хороша твоя маскировка, если ты бегаешь по вражеской территории и махаешь руками во все стороны.       Томас умный. Чертовски умный парень, потому что начал подозревать его ещё до этого маразма, когда он буквально сам кричал о том, что похитил листок с дела. Каждый его шаг был подозрительным, а каждый шаг Томаса – правильным.       - Мэдисон в архиве, чтобы следить за мной и убедиться, что лист не появляется в деле?       - Да, но… - вдруг запнулся Томас. - …наверно теперь у него другая цель.       - О чём ты?       Томас поставил рамку обратно и подошёл ближе, убрав из взгляда всё упоение победой, оставив лишь строгость и нетрудно проглядывающееся осуждение.       - Ты понимаешь, чтобы бы было, обнаружь этот лист кто-то другой, а не я? – спрашивает Томас, тенью нависая над ним. – У тебя не должно быть даже мысли о том, чтобы делать что-то настолько абсурдное и саморазрушительное – у тебя тупо нет несгораемых жизней, окей? Ты проебался бы так крупно и ради чего? Мести? Въебать свою жизнь на скорости в ближайшее дерево – потолок твоих желаний? – Александр вдруг понимает, что Томас отчитывает его. Не угрожает, неужели он не хочет… - Листок сейчас у Мэдисона, и он вернет его в архив так, чтобы никто не заметил, - его грубо ткнули пальцем в грудь. - Ты подаешь заявку на увольнение из архива прямо сегодня, ясно?       Александру нихуя не ясно.       - Хватит глазами хлопать, ты, блять, меня понял или нет?       - Нет, - честно отвечает Алекс, тупо уставившись на парня. – Ты сказал, что найдешь способ выставить меня отсюда. Ты же нашёл его.       Томас недовольно кривит губы, но в его глазах появляется что-то новое. Оно заставляет его щуриться и смотреть на него так, будто никакого дела и вовсе нет. Будто он прощает ему всё, что он по глупости натворил.       - Ты думаешь, я могу теперь это использовать? – задает вопрос и не ждет ответа Томас. Он чуть вытягивает голову и выглядит ещё более недовольным, чем раньше. – Когда ты запомнишь, что твои проблемы – теперь и мои тоже? Боже, тебе реально нужно всё говорить прямо, да?       Ещё миг, и Александр понимает всё, усердно мотая головой в отрицании.       - Да неужели понял.       Но ему и правда трудно поверить, что Томас отказывается от своих слов и шлёт нахер дело четырех месяцев по уличению его в краже документа с архива. Просто потому что влюбился в того, кого так яро хотел уничтожить.       Томас Джефферсон защищает его.       Этот груз впервые кто-то делит с ним.       Он смотрит на Томаса и понимает, что они вместе.       - Хватит глазами блестеть, пошли. Я очень злюсь на тебя – мы не будем спать вместе минимум неделю, - говорит Томас, открывая дверь и выпуская его в коридор.       Александр не уводит действительно блестящих глаз от него. Он его чертов герой, боже.       «Ужасно сопливо».       - Куда мы?       - К Мэдисону. При тебе скажу, чтобы он всё в архив вернул, а то ты ж ещё можешь не поверить мне, - вскидывает руки Томас, и Алекс коротко усмехается за его спиной.       Получается, вот так закончатся полгода его метаний с этим делом? Он чувствует такое облегчение, хотя ничего ещё не кончено, но Томас не прав – он поверил ему сразу, сейчас он доверяет ему.       Они спускаются на первый этаж, и Томас стучит в 105А – комнату Мэдисона и Криса, после недовольно косится на него, но Алекс совсем не обижается.       - Томас? – выглядывает Джеймс.       Джефферсон кивает головой на коридор, и парень выходит.       - Взял?       Джеймс кивнул и извлек из широкого кармана толстовки сложенный в четыре раза, - как он и лежал в рамке, - лист. Алекс сразу узнает его.       Томас выразительно глянул на него, мол, вот он, и вправду, потом вновь обратил внимание к другу.       - Вернешь его в понедельник на место, ладно? Но осторожно, не хватало ещё из-за этого, - он махнул головой в сторону Гамильтона. – заработать отчисление. Справишься?       Мэдисон некоторое время стоял в ступоре, переводя взгляд на Алекса, а после вновь на друга. Одна бровь упала к глазу, и парень немного прищурился.       - Вернуть? В дело? – недоуменно уточняет он.       - Да.       - Стой, - парень прячет листок обратно в карман, потому что трясти им в коридоре студенческого общежития - не лучшая затея. – Что с планом? Ты хотел нести это к ректору.       - Я знаю, но теперь нужно вернуть его в архив и тихо.       Кажется, Мэдисон запутался совсем.       - Он согласился добровольно съехать? – указывая рукой на Александра, спрашивает Джеймс.       «Я стою здесь как третий лишний, офигеть», - чуть недовольно корчится Алекс.       - Черт, нет, Джеймс, соображай. Просто нужно вернуть это в дело и забыть. Так понятно?       Понятно всем, кроме Джеймса, похоже. Его взгляд меняется, неверие плавно, но заметно перетекает в несогласие со словами Томаса. Он будто не хочет верить, что сейчас его друг говорит это.       - Нет, Томас, не понятно, - пораженно выдыхает Джеймс. – Без двух минут ты глава студенческого комитета и прикрываешь человека, подставившего наш университет? Наших друзей и знакомых чуть ли не отчислили из-за архива, когда часть личного дела Ли пропала! И ты собираешься его покрывать просто так?       Томас сощурился.       - Не в этом ведь проблема, Джеймс, - спокойно говорит он. – Ты не поэтому так говоришь.       Мэдисон выглядит оскорбленным, будто Томас обвинил его в чём-то сродни ужасному, как обсуждаемое ими сейчас. Он косится на Александра, видимо, недовольный тем, что он слушает их, но никто не говорит ему уйти.       - А как мне нужно говорить? Как реагировать, когда ты херишь наш план и сообщаешь мне об этом вот так?!       - Вообще-то частью плана было и то, что мы вернем лист на место.       - Вообще-то в эту часть входило и то, что он освободит место в комнате! – кривится Мэдисон, передразнивая манеру говорить Томаса. – Я согласился на твой план поэтому! Это был наш общий план, пока я входил в долю того, что он по завершении давал. Из-за тебя я подал заявку в архив и выучивал всё, что давали на занятиях лучше, чем задания по моим предметам! И для чего? Чтобы узнать, что ты пользовался мной!       - Это не так!       - Правда, да? – его взгляд становится абсолютно злым. – А зачем мне возвращать этот лист в архив? Зачем? Чтобы ему всё сошло с рук? Зачем мне это, Томас?! Это нужно тебе!       Томас смотрит на него долгим взглядом, пока одна мысль не заблестела в его глазах.       - Хорошо, ты прав, тебе это ни к чему, - соглашается парень и более спокойно выпрямляется. – Отдай мне лист, я и так многое попросил.       Джеймс с сомнением посмотрел на вытянутую руку, на Томаса, а после на Александра. При взгляде на последнего карие глаза парня потемнели. Они с Мэдисоном не были врагами, но ситуация упрямо делала их таковыми.       - Да, Томас, - бесцветным голосом сказал Джеймс. – Чересчур.        Стало понятно, почему Томас так напрягся – он уже понял, что лист ему не отдадут.       - Джеймс, вот он, - и вновь на Алекса указывают ладонью. – вообще ни при чем.       - Разве? Я вижу обратную ситуацию. Это он украл документ, не ты, не я. Мы даже не хотели подставить его – он сам подставил себя! - безжалостно играл на струнах правды Мэдисон. Но Алекс был согласен с ним, в этот момент он сам себе враг. – Из-за него наш университет потерял рейтинг, из-за него уже почти полгода идёт судебное разбирательство, и любого студента, работавшего тогда в архиве, могут привлечь из-за него. Из-за него, в конце концов, мы в разных комнатах…       - И, конечно же, из-за него я не люблю тебя, да? – ядовито вставляет Томас, наслушавшись всех обвинений в сторону Гамильтона.       - Не исключено.       - Исключено: ещё до поступления я сказал, что мы друзья. Я никогда не врал тебе на этот счет.       - И всё же в этом году мы переспали.       Александр подавился воздухом, реально не ожидав узнать такое. Он всегда чувствовал себя неловко или даже в некоторой степени опасался узнать, что за отношения у Томаса с Джеймсом. Но даже если решился бы, сказал бы это ему Томас? Только теперь уже бесполезно гадать, правда в том, что не сказал.       В груди что-то неприятно сжалось. Он думает, что стал понимать Мэдисона лучше, когда встречается с ним взглядом и у обоих в глазах звучит боль.       - Блять, конечно ты это сказал, - цыкает куда-то в сторону Томас и задерживает взгляд на Александре позади себя. – Это было когда ты отшил меня, - а затем вновь возвращает его на Мэдисона, смотря с раздражением. – И я сразу сказал, что это без обязательств. Только по-дружески, а иначе – нет. Это было, Джеймс. И ты согласился, сам заявив, что согласен на такой расклад.       На это Мэдисону нечего ответить. Он упирается взглядом в пол, и Алекс ощущает горечь, сковавшую горло.       Томас вздыхает. Его голос становится мягче.       - Джеймс, прошу тебя. Сделай благоразумную вещь – отдай мне лист. Я обещаю, что заглажу вину, я реально накосячил и постараюсь исправить всё, но… - дальше голос серьезный, твердый. - Если ты сделаешь это – я больше никогда не заговорю с тобой. Клянусь.       Когда Мэдисон поднимает глаза, в них почти ничего нет. Лишь миг, когда взглядом он задевает Александра – там появляется сочувствие. Коридор пуст, и, когда эта мысль приходит в голову Алексу, Джеймс срывается с места, ловко уходя от кинувшегося к нему в тот же момент Томаса.       - Джеймс! – кричит Джефферсон и бежит следом за ним, как и Алекс.       Всё холодеет внутри от страха, он уже думает о том, что будет, если они не смогут его догнать.       Пробежав коридор, он следует за Томасом к выходу, куда уже вынырнул Джеймс. Там же стоят растерянные Джон с Лафайетом.       - Блять, задержите его! – кричит им Томас, но ребята в растерянности упускают момент, и Мэдисон оказывается на улице, на пути к зданию администрации. – Блять!       - Что случилось? – спрашивает второпях Джон.       - Его нужно догнать! – коротко сообщает Алекс, и одного взволнованного вида хватает, чтобы Лаф с Джоном побежали за ними.       Джеймс бежит по главному двору, оббегая студентов и преподавателей. За ним на расстоянии шагов четырех бежит Томас, а они с ребятами отстают дальше.       - Что у него в руке? – на бегу спрашивает Лаф.       - Лист с дела Чарльза Ли, - негромко, но слышимо признается друзьям Алекс. - Он сдаст меня.       Они в недоумении от его слов, но не сбавляют скорости.       - Его нужно догнать быстрее, чем он добежит до здания администрации, - говорит Джон, и Лаф кивает ему.       Алексу действительно повезло с друзьями, но они слишком отстают от Мэдисона.       Лестница ко входу может сократить дистанцию между Томасом и Джеймсом. И сокращает на несколько ступенек, и тем не менее оба парня вбегают в холл здания, а сердце Алекса падает куда-то вниз к гудящим ногам.       Они с парнями забегают с задержкой и видят, что Томасу удалось догнать Джеймса на лестнице на второй этаж и повалить его на ступеньки, чтобы отнять лист, за который тот так отчаянно борется.       - Прекрати! Я доверял тебе, а ты что делаешь?!       - Я тоже доверял тебе, пока не понял, что ты стал пользоваться мной! – рычал в ответ Джеймс, отталкивая от себя парня свободной рукой.       Александр успевает сделать всего несколько шагов к ним, когда сверху лестницы звучит голос.       - Что здесь происходит? Немедленно отпустите парня, мистер Джефферсон! – зазвучал немного скрипучий голос ректора их университета - Джона Коатсворта.       Он стоял наверху, недовольно оглядывая студентов.       - Живей! – Томасу пришлось слезть с Мэдисона, и тот быстро поднялся, отряхнувшись. - Объяснитесь, пожалуйста.       Сказать Джефферсону было нечего, зато потрепанному борьбой с ним Джеймсу - было.       - Мистер Коатсворт, сэр, эту бумагу…       - Джеймс, - шикнул на него Томас, но Мэдисон даже внимание на него не перевел.       - ...мой друг нашёл у студента Александра Гамильтона в комнате. Этот документ вам знаком – часть личного дела Чарльза Ли, пропавшая около полугода назад, - отчитался Мэдисон и поднялся по ступенькам наверх, отдавая бумагу мужчине.       Тот скрупулезно поправил очки на тонкой оправе, и его светлые брови поползли по лбу, а затем рухнули к глазам.       - Александр Гамильтон! – рявкнул он его имя, и парень едва не подпрыгнул из-за пронзительного эхо в холле.       - Я, сэр, - прятаться уже было бессмысленно в любом случае.       - Я знаю. Наслышан. В кабинет президента – немедленно. Все остальные собравшиеся - в приемную, - распорядился Джон, неодобрительно косясь на Александра, проходящего мимо него вместе со всеми. – Мы соберем правду по крупицам.       - Я и так всё расскажу, - опустив голову, негромко сказал Александр.       Все шли молча, и Александр шёл впереди всех, рядом с ректором. Секретарь без лишних вопросов впустила его с Коатсвортом, держащим в руке лист из личного дела. Пока дверь не захлопнулась за ним, он поймал обеспокоенный взгляд друзей, но никак не смог ответить.       Всё будет хорошо? Да какое к черту…       Ему ужасно стыдно стоять в кабинете Вашингтона, пока Коатсворт всё ему доносит, яростно махая бумажкой, данной Джеймсом. Он старается не смотреть на них и просто ждет, пока обратятся к нему.       - Отчислять! Дай бог ещё к суду не привлекут, эта семейка просит баснословную денежную компенсацию, и, боюсь, у этого юноши нет лишних сотен долларов! – окончательно разнесло на бурную речь ректора.       В мыслях Алекс закатил глаза. Ну и придурок.       - Я вас понял, подождите пока с остальными студентами, мистер Коатсворт, - спокойно попросил президент, поднимаясь с широкого компьютерного кресла у стола.       Коатсворт удаляется, напоследок крайне неодобрительно на него глянув.       После его ухода становится едва ли легче – раздражение покидает Александра, оставляя больше места поглощающему всё сожалению. Он виноват, сам знает, просто скажите, что вы решили, сэр.       Вашингтон обходит стол и идёт к нему.       - И всё же это ты, - грузно вздыхает мужчина, потирая уставшие глаза.       - Вы и так думали, что я украл документ? – слегка удивился Александр.       - После того, что ты мне высказал про Чарльза Ли – да, я думал, что это ты, - терпеливо вел речь Вашингтон. – Но так же я думал, - тон стал суровее. – что тебе хватит ума попросить моей помощи, а не прятать документ у себя всё это время.       - Сэр?       - Ты думаешь, я бы не помог? Выставил бы тебя из университета зная, что пойти некуда? – взгляд Вашингтона был мрачнее ночи. – Никто бы не узнал твоего имени, а документ вернулся бы туда, где ему положено быть.       - И тем не менее вы пустили меня в архив, сэр?       - И запретил пускать студентов ниже магистратуры в архив действующих дел, чтобы тебя не определили туда, - добавил президент. – Ты же упрямо хотел решить всё сам, верно?       Александр печально кивнул.       - То, что вышло, устраивает тебя?       Тебя устраивает, что ты натворил? Ты доволен собой? Ты этого хотел?       Нет, черт, он хотел, как лучше!       - Нет, сэр, простите меня, - говорит он, и этого кажется настолько ничтожно мало за всё упущенное со дня кражи время, что Александра прорывает, и он говорит всё, совсем всё, что хотел сказать все шесть месяцев. – Чарльз Ли никогда не мог держать язык за зубами – все это знали, но никогда справедливость не касалась его в той мере, в которой он заслуживал! Я подумал, что это будет хоть немного честно, если уйдет отсюда он с позором, услышанным всеми. Громким делом, о котором будут знать все. Но я сглупил: вылил всё в сеть раньше, чем вернул лист на место. Я был так зол за то, что он говорил про вас – это действительно отвратительный человек! Я думал, что опоздаю, если начну медлить. Я слил всё в сеть. И не разу не подумал о тех, кто пострадает с ним же. Я подставил стольких людей, которым никогда не хотел бы создавать проблем. Я подставил вас, простите меня, прошу вас! Я не прошу не исключать меня – я всегда искал справедливости, и не мне бежать от неё, но простите, я не хотел ничего из этого.       Всё его лицо горит, ему так стыдно за свои действия. Кто он теперь в глазах этого человека? Кто в глазах своих друзей? Друзья.       - Никто из них ничего не знал, - говорит Александр, указывая рукой на дверь.       Его губы подрагивают, но сказать больше нечего. Он просто стоит с опущенной головой и руками по швам перед президентом университета. Лишь сожаление переполняет его, он готов смириться с решением – в конце концов, если Ли должен был ответить за свои слова, то он должен ответить за свои действия.       Может, наконец, установится баланс, и он перестанет чувствовать себя так ужасно.       Вашингтон молчаливо раздумывает, всё так же каменным изваянием справедливости стоя над ним. После он тянет руку к столу и нажимает на кнопку связи с приемной.       - Шерон, мне нужно личное дело Александра Гамильтона.       - Сейчас будет, сэр, - послышался чуть искривленный техникой голос секретаря.       Вот и всё. Он даже ничего не скажет ему, да?       Вопреки огорчившей его мысли, Вашингтон обращается к нему.       - Единственное, что я могу сделать – отправить вас в академический отпуск на месяц по семейным обстоятельствам до конца судебного разбирательства. Его возобновят, как только всплывет информация о найденном документе, и вас вызовут как обвиняемого. Хотя, не мне рассказывать вам, что там будет.       - Сэр, вы не должны снова…       - На время отпуска общежитие не предоставляется. Вам придется подумать о временном жилье в Нью-Йорке.       - Я… поеду к другу, сэр.       - Собирайте вещи.       Александр хочет покинуть кабинет, но перед тем как уйти поворачивается, чтобы сказать: - Я правда сожалею, сэр.       В глазах Вашингтона всё ещё тихо тлеет разочарование в нём, всё больше обращаясь печалью.       - Удачи, юноша.       - Спасибо, сэр.       Тяжелый, пронзительный взгляд следит за ним, пока он не покидает кабинет, вытерев взмокшие глаза рукой. Когда тяжелая дверь приоткрывается, и он на половину оказывается в приемной, до него начинает доноситься повышенный голос Лафайета. Парень на ногах перед Коатсвортом, глаза его горят.       - Вы не имели права его бить! – восклицает Лаф, рукой указывая на стоящего рядом Томаса. Тот прикрывал ладонью разбитую губу, зло сверля ректора взглядом.       Александр почувствовал сначала недоумение, а после злость, представив, как этот толстый ублюдок посмел ударить Томаса из-за уверенности в своей безнаказанности, как второй человек в университете после Вашингтона. Высокомерный мудак.       - А он не имел права разговаривать со мной подобным образом! Совсем забылись?! – весь красный от гнева трясся Коатсворт, усиленно жестикулируя жирными пальцами. - Не вам такие речи вести, Джефферсон, все мы видели, кто пытался остановить мистера Мэдисона на пути к президенту!       Томас сощурился. Облокотившийся на одну из стен приемной Мэдисон, хоть и не стоял рядом со всеми, но явно не поддерживал ректора и даже скривился, когда тот упомянул его в речи.       - Вы оскорбили нашего друга и сами спровоцировали Томаса! – вступил Джон, вскочив с диванчика приемной и встав рядом с двумя окружившими ректора парнями, глядя на него не менее сердито. – На его месте я бы тоже вам врезал.       У Александра глаза на лоб полезли от заявлений Джона. А парень-то может.       Лицо Лафа тоже вытянулось. А вот ректор ещё пуще покраснел.       - Это что ещё за разговоры? Тоже хотите вместе со своим дружком вылететь отсюда?! Да вы все завтрашние преступники – никого не уважаете, зато самомнения хватает свысока смотреть! А сейчас, каждый из вас извинится, если не хочет следующим оказаться в кабинете президента!       У Лафайета аж глаз задергался от раздутого эго Коатсворта, пожалуй, таким взвинченным Алекс никогда не видел его. И уж никак не ожидал, что услышит от него: - Vous êtes arrogant, gonflé, comme votre corps exorbitant, de votre arrogance à un putain de monstre et je ne veux pas dire que votre museau dégoûtant est votre putain de style de vie! (Вы высокомерный, раздутый, как ваше непомерно огромное тело, от своего самомнения, ебливый урод, и я имею в виду не ваше отвратительное рыло - это ваш гребаный стиль жизни!).       Все, кто понял каждое французское слово, а это Алекс, Томас и Джеймс, медленно повернули голову к Лафу, с глазами такого большого размера, что можно было бы влить в них атлантический океан. Это же как надо было его довести до такой полной рецензии…       - Ну ты дал, - не удержавшись, говорит Александр, и все наконец-то замечают его.       Коатсворт сглатывает, так как замечает, что парень специально держит рукой дверь к президенту приоткрытой, чтобы все неподобающие ректору речи напрямую были слышны Вашингтону.       Томас уважительно улыбается ему.       Дверь вдруг распахивается, и Алекс отскакивает, убирая руку с прохода, в котором появляется Джордж Вашингтон. Его взгляд направлен строго на ректора, и в нём не отражается ничего хорошего для этого мужчины.       - Думаю, следующим в моём кабинете окажитесь именно вы, мистер Коатсворт.       - Но вы слышали, что сказал этот студент? Я не знаю этого языка, но твердо уверен…       - Сохраняйте профессионализм на работе, ректор. Я ведь не отчитываю вас на глазах наших студентов.       Коатсворт понимает, что сейчас всё играет не в его пользу, и замолкает, поправляя галстук и рабочий пиджак. Даже пристыженный, он пытается казаться гордым и проходит в кабинет президента, не дожидаясь повторных указаний.       - Томас, зайдите тоже, - говорит президент, и парень кивает, всё равно не имея возможности возразить. Когда он проходит мимо Алекса, тот чувствует на своей руке скользящее прикосновение, а после дверь кабинета захлопывается вновь.       Заледеневшим рукам становится капельку теплее.       - Лафайет, - обратился Вашингтон к парню, и тот едва заметно сглотнул. – Ради вашего же блага лучше вам или вашим друзьям не переводить то, что вы сказали.       Лаф чуть перевел дух, но напрасно.       - Mais je vous avoue que je suis étonné (Но, признаться, я вами поражен), - говорит напоследок Вашингтон и скрывается за дверью кабинета.       Это точно надолго лишит его друга покоя.       Все в приемной теперь обращают внимание на него. Джон делает несколько шагов к нему и спрашивает: - Ну, что?       Глаза Александра совсем ничего не выражают.       - Академ отпуск, - сухо отвечает он. – Общежитие не предоставляют, мне придется уехать.       Лафайет с Джоном подходят к нему, но он отстраняется, из-за обострившегося чувства вины не имея возможности смотреть на них. Они узнали, что он сделал, но всё равно остаются на его стороне. Даже защищали его перед этим ублюдком, пока он сам был в кабинете Вашингтона. На самом деле он заслуживает только осуждения.       - Герк сможет помочь тебе, напиши ему, - говорит Лаф.       Александр помнит, что он на постоянном проживании на Манхэттане, может, и вправду стоит написать. Но сейчас голова идёт кругом, он хочет просто подумать где-нибудь один.       - Спасибо, - говорит он им и идёт к выходу из приемной.       Мэдисон смотрит на него, собираясь что-то сказать, но так и не решается.       Собравшиеся провожают его молча, с сожалением смотря в след. Но к чему это, если пострадал он по собственной глупости? Сам виноват. Он уходит, оставляя друзей, Томаса и Мэдисона позади. Точнее, он оставляет позади гораздо больше: дружба, любовь, предательство, уважение… Так более полно.       Когда он покидает здание администрации, дышать становится чуточку легче. Он с грустью смотрит на идущих на занятия студентов с книгами или по пути повторяющих что-то в тетради и больше не ассоциирует себя с ними.       Достав телефон, он открывает диалог с Геркулесом, который как раз находится в сети. Начав писать, он в какой-то момент останавливается, стирает сообщение и переходит в другой диалог.       Он печатает сообщение и отправляет.       - Меня практически выгнали из университета, мне некуда сейчас пойти. Александр Гамильтон.       Александр слабо на это надеется и не спеша бредет к корпусу общежития собирать свои вещи. На его пороге телефон вибрирует, и он достает его, чтобы посмотреть пришедшее сообщение.       - Парк-авеню, 3, рядом с Восточной улицей. Девятый этаж – 915. Жди меня там. Джеймс Гамильтон.       Томас когда-то намекал ему дать шанс отцу. А что он сейчас ещё может?       Все вещи он бы всё равно не смог вместить в свой рюкзак – слишком много тетрадей. Взял только некоторые с этого года и все учебники, потому что ещё был полон наивной веры в своё возвращение на учебу и в этом случае будет плохо, если он отстанет.       Он не знал, на что имел право в холодильнике, поэтому взял только шоколадную пасту, оставив Томасу всё остальное. Взяв небольшой листочек бумаги, он быстро нацарапал карандашом: «Все мои вещи можешь выбросить. Мне не нужно».       Старомодно, он мог бы написать через телефон, но тогда пришлось бы говорить с ним, а говорить он вообще ни с кем не хотел.       У двери он замер, оглядывая комнату. В окно уже бьет закатное солнце, освещая всё, что теперь ему не принадлежит. Все вещи здесь теперь не его, кровать и шкафы пусты, его будто стерли из пространства этой комнаты. Она больше не его, он выйдет за дверь и внизу отдаст карту Ноэль.       В начале года он и не думал, что у Томаса впрямь получится выставить его отсюда – это было его место, там, где он закрепился. Но правда такова, что ничего своего у него никогда не было. Знания, пылкость, идеи – да, но сами по себе они ничего не стоят в мире денег.       Ему действительно грустно тихо защелкивать замок двери и касаться её внешней стороны рукой.       «Бывай», - кивнул он и убрал руку, после не запоминая этот тяжелый момент и не думая о нём.       На лестнице он сталкивается с Томасом, спешно поднимающимся на третий этаж. Ссадина на его губе опухла по краям, но в целом особо заметно не было. Он удивленно замер на четыре ступеньки ниже него, так что наконец Алекс мог посмотреть свысока.       - Ты ещё не ушел! – запыхавшись, говорит Томас. – Я не знаю, с чего начать… Послушай, не…       - А ведь он прав в чём-то, - только и может сказать Алекс, почти совсем без эмоций. Томас щурит один глаз в непонимании, и приходится коротко пояснить: - Мэдисон.       Потом он обходит парня и спускается вниз по ступенькам, устраивая портфель на плече поудобней. Он тяжеловат, неприятно давит, но тяжесть давящая ему на грудь намного превышает эту.       - Александр, - зовёт Томас, когда Алекс уже на втором этаже.       Он поднимает голову кверху, чтобы увидеть облокотившегося на перила парня.       - Я не дам им отчислить тебя с института.       Новая цель Томаса Джефферсона. Можно бы было назвать так книгу этой серии… событий. Вряд ли бы она стала бестселлером, слишком наивна.       Он ничего не отвечает и уходит вниз корпуса. Он отдает ключи и вскоре оказывается за воротами Колумбийского университета, на улице вечно спешащего Нью-Йорка. Ему самому теперь некуда спешить.       Александр Гамильтон отправляется домой.