Детские игры

Наташа помнит себя в то время — дерганная, чокнутая, как далась в руки Бартону, как не пристрелила? А просто. Она всего-то хотела умереть — почему бы не от рук одного из лучших агентов ЩИТа? — Клинтон Бартон, — говорит она, криво усмехаясь. — Оперативный агент номер три тысячи… — Детка, вот это совсем никого не интересует, — сообщает Бартон, убирая стрелы обратно в колчан. — Жрать хочешь? И достает шоколадку. Наташа сначала не понимает. Потом понимает и не верит, что ее пытаются приманить на шоколад. Как дикое животное. — Ты ж толком неделю ничего не ела, — говорит Бартон, осторожно подкрадываясь. — Тебя гнали. Так что точно голодная. Хочешь? Наташа смаргивает и уточняет: — Ты сейчас серьезно пытаешься приманить меня на еду? Бартон останавливается, уточняет: — А работает? Романофф хмыкает, убивать этого агента она с самого начала не собиралась, но сейчас он вызывает… симпатию, так что она и признает: — Кажется. — Тогда — да, — кивает Бартон. — Так что? Шоколадку и в штаб? — Лучше убей, — просто говорит Наташа. Она устала. Слишком устала. Бартон хмурится, бросает ей шоколадку и говорит: — Полетишь со мной. У меня дом есть. Он не обустроен еще толком. Но он хороший. Тебе там понравится. Поживешь спокойно. Что? Ты странно смотришь. Наташа хочет ответить, что это он странный, что нельзя так — не убивать, приманивать на еду и говорить, что дашь дом. Нельзя! Это жестоко. Это… недостойно… славы Бартона. Это нечестно. Потому что потом-то окажется, что ничего из этого не будет, что он просто заманивал. — У меня в джете есть еще шоколадки, — тычет большим пальцем за плечо Бартон. — И чай в термосе. И бутерброд. Кажется. Если я его не съел. Проверим? В конце концов, ее могут убить при попытке к бегству. Может даже Бартон. Так что она ничего не теряет. И да, когда Романофф решительно идет за Бартоном, последнее, чего она ждет — маленькую ферму за окном джета. Она правда этого не ожидает. И нет. Она не плачет. Просто глаза слезятся от напряжения. Всего-то.