Rewrite the Stars

"Роджер Тейлор?" "Роджер...черт" Могло показаться, что мысли в голове штурмана метались в бешеном вихре, который он, как ни старался, не мог унять. Мужчина слушал, но не слышал; смотрел, но его глаза не видели ровно ничего, и, кажется, даже его собственные эмоции были отправлены в свободное плавание. Мэй не представлял, сколько прошло времени с того момента, как он обессилено опустился на кровать и позволил этому хаотичному потоку унести себя в места, доселе ему не известные. Все внешние раздражители воспринимались его мозгом как нечто, похожее на фантазию, и плохо поддавались анализу. Ему начинало казаться, что все находящееся вокруг – плод его воображения, и что сам он в этом мире не существует. Существовали только воспоминания, захватившие его сознание. Будто бы вокруг были люди, будто бы к нему обращались, будто бы даже это происходило наяву, и все же ни на йоту не удавалось поверить в реальность происходящего. Перед глазами заметно плыло, и появлялась сильная тошнота – как от первой корабельной качки. Образы, голоса – они оградили его от реальности, но сам Брайан едва ли это понимал. Не в силах бороться, ухватившись хоть за одну смысловую нить, он позволил себе отбросить изматывающие попытки в чем-то разобраться. Когда Мэй смутно почувствовал, что его трясут за плечо, он подумал, что его либо стошнит, либо он потеряет сознание. Боль в ноге, да черт, любые другие ощущения притуплялись от невыносимых болей в голове. Думалось, что еще чуть-чуть - и ее разорвет на части. Перед глазами мелькал человеческий силуэт, пытавшийся вот уже битые полчаса достучаться до Брайана, но сам штурман никак не воспринимал это. Потому что то, что являлось ему, уносило мысли далеко из собственной разгромленной каюты. Он видел мелькавшие вспышками и вертящиеся калейдоскопом в его голове отрывки из жизни. Именно из жизни, потому что они выглядели слишком ясно и реалистично, чтобы их можно было принять за галлюцинации. Мэй, безусловно, не мог судить точно - слишком часто звуки, картины происходящего и запахи сменяли друг друга. Но одно он понимал хорошо: его охватывала холодящая душу тревога, напоминавшая своим запутанным клубком непонятных чувств ту, что случалась с ним незадолго до шторма и после него. Он встречал ее словно давнюю подругу, будто был знаком с этим чувством раньше, чем осознал самого себя. Под ее влиянием его сердечный ритм сбивался, будто пропуская удары, когда он возвращался мыслями к той ночи. Сон, определенно, не был его фантазией - он был чудовищным созданием его подсознания. Это были его самые давние воспоминания. Те самые, невольно отброшенные им настолько давно, что он успел начисто стереть их из долговременной памяти. Мужчина и представить не мог, что фантомы прошлой жизни когда-нибудь будут беспокоить его. Он забыл ее, как страшный кошмар, который теперь решил вернуться, чтобы… Один из временных периодов между приступами, в которые Брайану удавалось прийти в себя и осмыслить происходящее, прервался адской колющей болью, и мужчина упал на кровать, мечтая отключиться. «Вот только стоит расслабиться - видение вернется, и кошмар продолжится…» Брайану не хотелось снова чувствовать сжигающее изнутри ощущение предательства, коему он не мог найти объяснения. Не хотелось лицезреть море, темное, с неизвестными островами вдали – определенно не то, что он видел раньше. Его в дрожь бросало от людей, смутно различимых среди множества осколков его прошлого «я»: босые мальчишки, сидящие взаперти в клетках. И ведь он, кажется, – один из них. Бред выводил из себя настолько, что дух захватывало, а, между тем, поток, несший его сознание, все двигался вперед. Ничто не могло его остановить. Теперь же вокруг грязный, лишенный света трюм, а рядом человек, которого мучала предсмертная горячка. Этот человек почти шептался со смертью. Боги, как же тяжело было видеть его иссушенное лихорадкой тело! Казалось, Мэй стоял у смертного одра одного из самых дорогих ему людей. Вдруг перед ним картина: белобрысый мальчик, которого за длинные волосы таскал мужчина, пока ребенок молча шипел. Вырвавшись, он бежал вверх по лестнице, на которой стоял Брайан. Это была избитая, грязная лестница, ведущая в темное помещение. Видеть ясно удавалось лишь того мальчишку, что отчаянно хватал его за рукава, кричал ему в лицо, но штурман не мог разобрать слов, а потом… Потом вернулась темнота, поглотившая рвущихся к нему призраков прошлого. И жара - повсюду жара и ломота в костях, и холодящий страх смерти. Чувствуя, как мечется в горячке собственное слабое, неуправляемое тело, Мэй ощущал, как и сознание в этот же момент парализовало взявшейся из ниоткуда тяжестью глубокой, долгой болезни. "Агония... Предсмертная агония." Когда вместо огня страха его окружила непривычно холодная пустота и всепоглощающая тьма, Мэй начал думать, что ослеп, но эта мысль не взбудоражила его. Он чувствовал бессилие, не понимая ровно ничего и одновременно осознавая слишком многое. И это многое буквально не умещалось в рамки того мира, в котором он истинно привык себя ощущать. Капли пота скатывались по шее и спине. Медленно, но верно реальность снова выцарапывала его из вязкой тьмы небытия. Брайан однозначно приходил в себя, однако ж ни коим образом отринуть все произошедшее не удавалось. Он и не пытался. Все, чего бы следовало сейчас допытываться, так это правды. Неведение... Нет ничего страшнее. Хотелось спуститься в трюм и любыми пытками выбить из пленного пирата все, что тот мог знать о нем. Этот гад не просто так одаривал его взглядами, полными ужаса и непонимания. Это что-то да значило. Потому что сила, с которой ему горечью сдавило горло при виде распластавшегося на полу разбойника, не давала ему и секунды покоя. Он видел не мужчину, который порывался их убить, а мальчишку с глазами цвета ясного неба, в которых плескался страх. Он помнил эти глаза, помнил, что давным-давно в них отражалось что-то лучшее, чем ужас. Даже не смотря на то, как сильно было его прошлое опутано паутиной несчастья, было что-то... Представить себе что-либо более четкое, чем отголоски ощущений, виделось непосильной задачей. Но Мэй не мог обманывать сам себя. Он узнавал эти светлые волосы и мягкие черты лица. Кто был тот мальчишка? «Что они с ним сделали? Что он сам натворил?» Штурмана обуяла ярость от понимания своего положения. Он был будто бессильным дитя. Эти приступы медленно убивали его, и теперь Брайану отчаянно хотелось избавиться от всего, во что его, словно в водоворот, засасывало подсознание. Сумасшедшая карусель мыслей начинала отступать, но он понимал, что она вернется, как только наступит время. Полностью он очнулся от того, что ему что-то говорили и говорили, не переставая ни на секунду. Мэй нашел в себе силы открыть глаза. По ним ударил яркий теплый свет свечей, пламя которых раздваивалось в мутные желтоватые блики. Свет выбивал из колеи все больше, тогда как штурман всеми силами пытался привести свои мысли в порядок. И все же глоток прохладной воды был далеко не лишним - Мэй тут же осушил сунутую ему в руки кружку. А через пару секунд понял, что в воду подмешали несколько глотков бренди. Сей факт знатно ободрил. Становилось все легче, все-таки Фред умел привести в чувство. Сейчас друг предусмотрительно молчал, так что слышались только обеспокоенные шепотки юнг позади. Мальчишки, кажется, были знатно перепуганы. Судя по всему, вид штурмана не внушал никакого доверия, и едва ли это было удивительно. Постепенно давление страхов и призрачных явлений оставило голову Брайана. Он вдруг почувствовал, что уже мог отчетливо видеть обстановку вокруг, - все та же разруха - а тело начинало страшно болеть. Спазм, скрутивший мышцы, только что прекратился, и каждая клетка организма будто просила о пощаде. Попытки сесть на кровати окончились неудачей, и уж в тот момент Фредди нарушил свой обет молчания. - Брай, слышишь меня? Как ты, может стоит послать до Майами? - голос его прозвучал как-то чрезмерно ровно, будто со сдержанным беспокойством. Мэй едва нашел силы помотать головой, мысленно с чувством победы отметив, что не был сражен головокружением. Последнее, чего сейчас ему хотелось, так это объясняться с Майами и высказывать жалобы. Кажется, он сможет наконец очнуться от этого недокошмара сам. Надолго ли? Его это мало волновало. Главное, что он снова слышал, видел мир вокруг и его мысли не увядали в ужасе и гнете собственного сознания. Двигаться было тяжело, можно было только дивиться с какой силой он напрягал мышцы. Боги, и такими трясущимися руками ему придется держать штурвал? Прошла буквально пара минут, но минувшее состояние уже могло показаться Мэю чем-то вроде далекого сновидения, которое он видел очень давно, однако ж сумел запомнить в малейших деталях. Душу не тяготили волнения - он отбросил их так же легко, как сильный ветер подхватывает широкие паруса. Это было очень странное ощущение. Брайан как-то несдержанно улыбнулся и позволил себе тихо засмеяться. И гадать было нечего, ему было легко, потому что кошмар оставался позади, превращаясь в фантом далекой страны грез. Но Мэй бы не соврал, если бы начал утверждать, что какая-то толика истерики не покидала его и по сей момент. Все становилось слишком противоречиво. Это не укрывалось от капитана, хотя тот и не спешил устраивать шумихи, дескать: "Дорогой мой, ты сходишь с ума...". Может, он действительно сходил с ума, что и греха таить, его сейчас так мало все это волновало. Раз есть шанс, что штурман мало способен рассуждать здраво, так какой смысл рассуждать вообще? Страшно хотелось еще бренди, но вместо того, чтобы угостить его очередной порцией, Фредди сел у него в ногах и выжидающе стал разглядывать Мэя с головы до пят, подолгу останавливаясь на его глазах. Все-таки сдержать свое беспокойство ему было тяжело. "Он испугался моего помешательства... Что ж, сейчас почти каждый на этом судне не далек от того, чтобы без всякой шутки прогуляться по борту без страховки..." - Со мной все в порядке, но ты же понимаешь, что сейчас происходит нечто странное, и мне... Нам всем нужно просто прийти в себя, верно? - с твердой решимостью убедить Фреда хотя бы немного расслабиться заговорил Мэй. Должно же быть так, чтобы хоть кто-то держал свой рассудок в полном здравии. - Единственное, что я сейчас понимаю, что "нечто странное" - это мягко сказано. На тебе лица нет, дружище. Но я рад: рассуждаешь ты как всегда убедительно, - на миг на его лице промелькнуло облегчение, но тут же всем своим видом капитан дал понять, что хочет поговорить о чем-то серьезном. Юнга оставил их, когда, взяв у него бутылку, Меркьюри плеснул немного янтарной жидкости в кружку Мэя, а после и сам, чертыхнувшись, отхлебнул пару глотков прямо из горлышка. - Возможно, твое состояние сейчас мало подходит для всяких рассуждений, но постарайся решить сейчас: не хочешь ли ты мне рассказать что-нибудь... - он промолчал с минуту. - Я обеспокоен, дорогуша, хоть и сам не уясню, откуда берется это беспокойство. Ты же вводишь меня в еще большее заблуждение. - Если ты хочешь знать, представляю ли я, что происходит, то прости - сам еле держусь в собственном сознании. С трудом можно доверять сейчас моей памяти или... Слушай, я понятия не имею, кого я не позволил тебе убить, но если ты хочешь послушать мои догадки и бредни, которым я предавался все это время, то я в твоем распоряжении. Свое сомнение Меркьюри скрыть не пытался, однако же вопрос его не заставил себя долго ждать. - Что ты видел? "Его, я видел его и всепоглощающий страх смерти" - Много чего и, что ни говори, это слабо походило на обыкновенный сон. Пересказ занял не больше десяти минут: Мэй слишком хорошо запомнил детали и не решился чего-то упустить. Он высказал все возможные догадки, даже те, в которых сам себе признаваться не желал. Недоговоренностей не осталось, так как в них не было никакого смысла. Что ему скрывать? Капитан оказался особенно заинтересован в истории с кораблем и человеком, что мучил мальчишку, видно жестоко наказывая за... за что же? Описание, данное Мэем плохо вписывалось в концепцию жизни на обыкновенных торговых и даже военных кораблях. Фредди до последнего выпытывал у друга о том, что же окружало его в той сцене, но все было настолько смутно, что кроме впечатления затхлости, беспорядочности и разгула она в сознании штурмана ничего не создавала. Окончание рассказа друга ввело Меркьюри в состояние глубокой задумчивости. Размышления капитана обуял ураган предположений и догадок, которые озвучивать казалось слишком неуместным. Этот пиратишка... Что ж, теперь резкий набросок истории начал приобретать какие-то краски. В этот момент Брайан уже успел пожалеть о своем крайнем откровении, однако его сожаления пресек новый вопрос капитана. - Значит, этот Тейлор и есть мальчишка, который пытался достучаться до тебя во сне? Ты считаешь, что видел свое прошлое, то есть каким-то образом был связан с этим... Сам знаешь, - он повертел меж пальцев вьющуюся прядь волос и хотел было что-то сказать, но почему-то промолчал. Впрочем, пауза была недолгой. - Да к черту! Что мы постоянно создаем себе проблемы? Твое прошлое - это твое прошлое, никому не должно бередить старые раны. Тейлор странный персонаж, и чем быстрее мы высадим его в Лондонской тюрьме, тем лучше! Сейчас всеобщий отбой, дорогуша, пожалуй, тебе стоит дать себе нормально отдохнуть. Я... загляну к тебе чуть позже. Когда он покидал каюту штурмана, оба мужчины прекрасно понимали, что прошлое уже никогда не сможет просто остаться забытым.

***

На пост капитан поднимался уже при свете луны, который придавал всему кораблю вид нереальный и призрачный. Холодное свечение, едва ощутимый, словно бриз на берегу, ветер и тишина. Ничто, кроме стука его собственных сапог по доскам, не нарушало этой немного тоскливой, однако же по-своему красивой картины. Наслаждаться ей все-таки было слишком тяжело, но Фред невольно оглядывался вокруг. Матросы оставили все, очевидно, в сильной спешке: несколько веревок валялись несвернутыми, пару шкотов стоило бы даже перевязать, но, что ж, дело было не срочное, судя по тому, что волны не спешили нести их вперед; часть побитых бочек, что готовили для пресной воды, оставалась незаконопаченными... Меркьюри мысленно делал пометки, что стоило бы предусмотреть при грядущей остановке, а сделать, судя по всему, предстояло многое. Для начала - продать часть товара, чтобы поправить состояние судна, купить новые паруса и запасной такелаж... Боги, они же еще остались без главного плотника! Прибавили же им головной боли эти вороватые черти. Фред чувствовал, как его начинало немного потряхивать от негодования, но и это вскоре ускользнуло от его внимания. Пока он хоть сколько-нибудь уверенно держался на ногах, не стоило забивать себе голову мыслями о долгожданной передышке. Будет и в его городе сиеста, но пока обязанности требовали участия. Его появление в штурманской оказалось незамеченным. Харди облокотился на штурвал, блуждая взглядом по притихшей водной глади. Глаза его были широко раскрыты, а все тело выглядело даже чересчур напряженным. В этот момент Меркьюри понял, что до той самой поры он не сможет заснуть спокойно, пока самолично не уверится в том, что его команда твердо стоит на ногах и ясно смотрит перед собой. Вот тогда он будет готов и сам отправиться прикорнуть. Долго обсуждать ситуацию не было необходимости, хотелось скорее отпустить уже парня с миром, а самому наконец поразмыслить над планом дальнейших действий. Не стоило забывать, что недавние события наводили полнейших бардак в голове Фредди. С этим нужно было разобраться в первую очередь. - Как и обещал, парень, пора и честь знать, - не слишком громко оповестил о себе Меркьюри. - В этот раз поднимаетесь по команде, остальное утром... Харди обернулся как-то слишком резко. Стараясь не слишком явно радоваться возможности отойти ко сну, он уже более осмысленно попрощался со шкипером и удалился. Меркьюри же, проверив показатели приборов и просмотрев в журнале записи Бена, небрежные из-за сонливости, запрыгнул на стол, придерживая почти спокойный штурвал. Он чуть покачивал ногами в воздухе, рассматривая носы своих сапог, а мысли сбивчивым, но беспрестанным потоком шли сквозь разум. Наконец-то удавалось разобрать их по полочкам, а не разбрасывать в спешке. Но пораскинуть мозгами пришлось изрядно. Как стоило поступать в ситуации с Брайаном? Как можно было ему помочь? Что такого увидел этот пират в нем, и почему говорил такие странные вещи? Быть может, рассудок его помутился, и он просто-напросто принял штурмана за кого-то еще? Это казалось самым логичным и приемлемым заключением, но острое чутье подсказывало, что есть смысл копнуть глубже: дело здесь явно было нечисто. Он бормотал, что Мэй должен быть мертв. Это звучало жутко до холода по коже, особенно кровь вскипала от ожившей в воображении опостылевшей атмосферы борьбы, убийства и крови. Что-то было в этом всем, что-то, во что можно было бы поверить. "Стоило ли?" - уже другой вопрос. А можно ли было прислушиваться к словам Брая? Даже если допустить, что корсар помнит те же события, что упомянул Брайан, то при каких обстоятельствах все это вообще произошло? Предполагать что-либо было очень сложно, теперь голову не покидала навязчивая идея об истинном предназначении пирата. Само собой, Мэй мог столкнуться с ним в бою. Но он же был крайне юн для рекрута морского флота, или береговой охраны, или чего бы то ни было еще... Где же Мэй успел перейти этому прощелыге дорогу? В море ли, на суше? Не мог быть штурман одним из корсаров, о нет. Его выдержка, его благородство и щепетильность ничего общего не имели с отъявленными разбойниками. С каждым вопросом, рождавшимся в голове, капитану становилось все сложнее и сложнее разобраться. Да, Фредди приходилось сталкиваться и с действительно неплохими ребятами среди пиратов, которых до такой жизни довела тяжелая, несправедливая судьба и безысходность. У них не поднималась рука отобрать последнее у бедных или детей, но от заряженных ими пушек раз за разом тонули суда, а кровь окропляла их руки, как бы они от того не открещивались. Жизнь пирата предсказуема и неотвратима в своих обстоятельствах и жертвах, ему ли это не понимать? Однажды и его самого можно было застать за переговорами с капитаном пиратского судна на Тортуге. Тот вещал о крайне заманчивом предложении, а Фредди тогда еще был юн и горяч на голову, питал непреодолимую симпатию к риску и веселой жизни, успел обзавестись парой наколок и очень яро искал способ подзаработать. В тот момент его мало смущали условия и последствия, не первый год он ходил в мутных водах моря беззакония. Мог ли подумать тот увешанный дешевыми побрякушками манерный франт, что некоторые монеты хорошо жгут карман, заодно изрядно подпаливая его жизнь? О, его молодость, пожалуй, была слишком горяча, чтобы он заметил. Кто знал, где был бы капитан "Королевы" сейчас, если бы не случайность. Добрая, милая неожиданность, которая весьма недвусмысленно заставила его в полной мере вкусить горечь жизни. Прочувствовать ее. Удивительно, но краткие, емкие слова милой леди, неизвестными ветрами занесенной в те края, сумели убедить уже почти пойманного в сети искушения Меркьюри в том, какие горестные перспективы ждали его, свяжись Фредди с этими мерзавцами. И ведь он прислушался, не смея усомниться, сам толком не понимая: почему так слепо верил незнакомой девушке. До сих пор капитан не понимал, что побудило ее вытащить его из этого гадкого водоворота. Милосердие? Кто знает. Ах, Мэри... Спасибо фортуне, она отхватила от жизни лакомый кусочек и сама сейчас находилась в месте, куда более приятном, чем грязная, вонючая Тортуга. По крайней мере, Фредди на это отчаянно надеялся. Он не видел ее добрых восемь лет. Так что же до Брайана? Крайне тяжело было представить его в роли джентльмена удачи. Да, о его прошлом никто не знал, Мэй только обмолвился, что и сам не помнит значительной его части, в связи с какими-то тяжелыми событиями. Возможно, именно та болезнь, что вспыхнула в его памяти муками смертельной лихорадки, и могла вычеркнуть половину жизни, оставив на том промежутке его юности лишь чистый лист. Фредди, между прочим, пытался раздобыть какие-то способы по лечению подобного недуга, но штурман возмущенно краснел, не желая сносить обращения, как с больным; так что сам Фредди, и Джон в том числе, решили единогласно, что существуют случаи, когда ворошить прошлое не стоит. Брайан - прекрасный член экипажа и очень хороший человек, поэтому они принимали его таким, каким они его впервые узнали. Оба искренне любили его, так что стоило позаботиться о том, чтобы ненужное болезненное прошлое снова не настигло их друга. Нет, думать о том, чтобы Мэй, да делил кров и хлеб с бандитами, было решительно глупо и не резонно. И все же сейчас у Меркьюри разве что волосы не шевелились от предчувствия того, что что-то здесь было не так. Быть может, Мэй был пленником пиратов, захвативших мирное судно? Или даже они оба с Тейлором? И Брайану как-то удалось спастись, а Роджер остался с корсарами и вырос тем, кем был сейчас. Можно было даже допустить вариант, что он помог Браю бежать... Но тогда почему был так уверен, что тот мертв? Боль раздражающе стучала частым пульсом в виски в такт разошедшемуся сердцу, и капитан решил, что пока стоило выпустить из рук столь запутанный клубок догадок и информации. К тому же, штурман явно не оценил бы назойливое вмешательство в свою жизнь, пусть это и было из благих намерений, пусть это и был Фредди. Однако ему нескрываемо сильно хотелось расколоть орешек по имени Роджер Тейлор и сделать это как можно скорее. Долго ждать Фредди не привык. Он выудил из-за пазухи флягу с водой, захваченную из своей каюты, и сделал пару глотков. Когда он немного расслабился, перо будто само подвернулось под руку, и на краю одной из черновых страниц судового журнала заплясали первые строчки стихов. Они выстраивались до странности складно для уставшего во всех смыслах человека, и тем не менее, витиеватые, немного пляшущие буквы постепенно заполняли журнальную страницу. Такое времяпрепровождение оказывалось странно успокаивающим. Потому ли, что позволяло избавиться от лишних размышлений и просто-напросто отвлечься? Удавшееся четверостишие неплохо обрадовало Фредди в этот тоскливый час, и он еще не раз перечитывал его, не зная, что, возможно, чуть позже строчки смогут превратиться в песню, на которую Брайан не преминет положить на редкость созвучную мелодию. Но это будет потом. Сейчас же шкиперу нужно было продержаться на посту еще несколько часов.

***

Сон никак не желал отпускать из своих теплых, мягких, как хлопок, рук, но Бен, сделав над собой усилие, все же приоткрыл тяжелые веки. Сквозь окошко мутно светило раннее солнце, золотистым свечением озаряя кубрик, в котором все еще царила атмосфера покоя. Нарушать такое умиротворение совершенно не хотелось, и мичман силился вспомнить, почему вообще проснулся. Харди повернул голову в сторону и чуть вздрогнул от широкой улыбки и прищуренных глаз, рассматривающих его. - Боги, Джо, ты-то какого черта не спишь? - прошептал мичман. - Я в порядке, спасибо, что спросил, - так же шепотом хихикнул Маццелло. Он попытался подложить под голову руку, но тут же его лицо скривилось, и он зашипел от боли, схватившись за бок. - Дурень, да тебе руки по бокам пришить надо, что ли? - Бен подорвался с койки и в пару шагов оказался около друга. Все еще сонный, он нахмурившись воззрился на Маццело, но тот лишь слабо усмехнулся и показал большой палец. - Бенни, да ты радеешь пуще родной матери, честное слово. Ну и какой бы толк был от меня с пришитыми руками? - Может, так все-таки остался бы цел. И что за идиотское прозвище? - насупившись, юноша, кажется, всеми силами сдерживал зевок. - Это ты про Бенни? - с наигранным недоумением спрашивал Джозеф. - Не зови меня так. - Бенни? - Заткнись, Джо. - Бенни, Бенни, Бенни, Бенни, - чуть на распев прошептал Маццелло, покачивая в такт головой и не жалея какого-то снисходительного тона в голосе. Что ж, даже безобидная перепалка была бы сейчас к делу. Все ж лучше, чем разговоры о его непутевости... Но Бен почему-то и не думал раздражаться, а стоял, прикрыв рот рукой, чтобы не разбудить спящих товарищей, и глухо посмеивался: - Господи, какой же ты придурок, - в ответ Джо, уже улыбаясь, сам плохо осознавая, из-за чего, подмигнул другу и задержал какой-то задумчивый взгляд на его лице. Харди же вдруг опустил глаза и совсем тихо спросил: - Как ты? Может, позвать Майами? - и снова, здравствуйте... - Да брось... Я бодрячком, органы ж не задело. Прохалявлю в койке еще пару дней, и вперед, наружу. А то совсем заскучаешь там без меня, - Джо прекрасно помнил, что Майами уложил его минимум на пять дней, но Бену об этом знать было не обязательно. Харди слабо улыбнулся, но тут же снова сник, не сводя глаз с белой перевязки. Теперь крови было не так много, но ему было слишком не по себе. Холодок бежал по коже, когда он понимал, что все они были буквально на волосок от смерти, а от мысли о том, что на месте Стенли или Уилла мог оказаться Джо, в горле вставал ком. Существовал ли способ сказать другу, что душу раздирало всепоглощающее чувство вины, оттого что он, находившийся в шаге от верной смерти, спас тебе жизнь? Ни на секунду не задумавшись, не попытавшись обезопасить себя - словно отринул все инстинкты самосохранения и пошёл ва-банк, сгрудив в ставки свое отчаяние, непокорность, привязанность и меткость. Как бы то ни было, мичман такого способа не знал. Он не знал слов, которые действительно могли дать понять, какие мысли им владеют. Бен никогда еще не чувствовал себя так жалко. А еще удушающе виновато, вина с новой силой начала топить его, когда выдался шанс поговорить практически наедине. - Прости, - почти одними губами произнес он. - Что-что? Дружище, погромче или подойди ближе, я же не могу встать, чтобы наклониться к тебе. - Говорю же, прости меня. Глаза Джозефа забавно округлились, и он пару раз моргнул, выражая полное недоумение. Вот уж чего, а такого он ожидал в последнюю очередь. - За что? - Ты спас мне жизнь... - Харди уткнулся в скрещенные руки где-то около плеча Маццелло, усаживаясь прямо на полу у деревянной койки. Пара секунд, и его головы легко коснулись прохладные пальцы. Бен чувствовал как они, перебинтованные, перебирали его волосы, и от этих прикосновений хотелось провалиться сквозь пол, на самое дно океана. От них становилось одновременно и легко, и тяжело. Боги, могли бы эти руки снова спасти его, ибо он был так слаб? А прикосновения были совсем не жалеющими. Они ощущались подбадривающе тепло. Джо аккуратно переместил руку на его спину, и Харди почувствовал на себе пристальный взгляд. Повисла тревожная тишина, так что слышно было только мерное дыхание товарищей и собственный пульс, даже волны притихли. В глазах противно защипало. - Надо говорить "спасибо", дурак. И как тебя такого безграмотного взяли в мичманы? Бен был уверен, что недалек от того, чтобы потерять самообладание. Он бы и подумать не смел, что будет так гадко, но сейчас его горло будто сжимало тисками. А слова друга... Спасение его от верной гибели - поступок был буквально героический, заслуживающий, как малое, достойной награды, а сам друг, кажется, совершенно ничего не понимал. Бен наблюдал на лице Маццело расстройство и некую стыдливость за то, что обеспечил себе внеурочный отпуск, пока команде придется трудиться больше всего. Неужели он вообще ничего не понимал? И вот чувство вины снова обжигало душу Бена, ведь разве не он был всему причиной? Парень был счастлив до несовместимости с реальностью, потому что они оба живы, благодаря самоотверженности его самого дорогого друга. Но почему-то именно этому самому другу за все хорошее от судьбы доставалось больше всего. Он бы не потерял столько крови и сил, если бы... Вдруг, словно прочитав его мысли - это сумбурное сборище дум и мелькавших эмоций - Джо очень уверенным тоном прошептал: - Я бы сделал это снова, можешь не сомневаться. Может быть, весь этот ворох эмоций был не таким уж беспорядочным? Счастье нашлось в душе мичмана довольно быстро.

***

Пару часов спустя на палубе собралась большая часть команды. Некоторые уже приступали к работе под руководством боцмана, бодро раздававшего указания. С новыми силами они возвращались к делам, которые побросали накануне, а теперь то и дело краснели за глупые ошибки под пристальным наблюдением своего командира. Остальные же готовились слушать капитана в компании двоих мичманов. Не хватало только нескольких человек, что составляли компанию неоправившемуся Джо или держали пост у пиратской камеры. Несмотря на относительно раннее утро солнце уверенно нагревало воздух, перебивая морскую свежесть. День обещал быть отнюдь не прохладным, потому все набирались духу, готовясь к тяжелой морской жаре. Фредди явился последним, с видом изрядно помятым, а под глазами у него отчетливо виднелись темные синяки. На нем, как и на прочих моряках, были лишь брюки и рубашка, которые он, естественно, не успел переодеть - он выполз прямо из рубки, придерживая на голове шляпу и болезненно щурясь от солнца. Команда поприветствовала капитана, а тот, окинув собравшихся взглядом, не преминул отметить себе, что дела их обстояли уже довольно неплохо. Сытые, отоспавшиеся и пришедшие в себя от потрясений моряки были полны сил, будучи уверенными, что худшее позади. И все-таки, как они ни надеялись на спокойное окончание путешествия, все были заметно готовы к трудностям и держали ухо востро. Лучшего настроя и не придумать. Лишь Брайан сонно моргал и периодически устало потирал переносицу - да уж, можно было догадаться, что так просто эмоциональная встряска и непрошеные воспоминания не покинут его. Даже после настойки, что приготовил врач, головные боли все никак не оставляли его. Собрание не обещало быть долгим - времени итак прошло изрядно. Меркьюри объявил, что нужно поставить оставшиеся паруса, провести тщательную проверку товара в трюме и заняться починкой немногочисленных повреждений, что еще можно было сделать на ходу. Отчет о процессе он ждал к середине дня и по необходимости собирался скорректировать указания, так что двоим подчиненным офицеров предстояло немало работы. Пришла очередь упомянуть и о нежелательном госте их корабля, над которым сейчас стоило организовать постоянный надзор. Единогласно было решено сменять пост с периодом в два часа, как вариант передышки для всей команды, ибо заключенный большую часть времени не был в сознании или оказывался слишком вял, так что его побег был едва ли выполним. Однако Фредди строго-настрого запретил матросам заходить в помещение без каких либо указаний - только под присмотром, как минимум, мичманов; а о любой информации, выданной пиратом, немедля сообщать лично капитану. Хорошие новости тоже не заставляли себя ждать. Экипаж неплохо воодушевился, услышав приятную весть о том, что вскоре будет стоянка в порту, где пополнятся запасы провизии и пресной воды, и можно будет позволить себе неплохой отдых как минимум неделю. Одни только мысли о свежем мясе, выпивке и разгуле сделали матросов способными пройти любые преграды на пути к земле. К вечеру, когда основные работы были окончены, соскучившиеся моряки разве что не видели вдалеке у горизонта яркие городские огни.

***

Пара шагов до двери оказались ужасно тяжелыми, будто ноги внезапно налились свинцом. Оставшись в своей каюте, Меркьюри прислонился к стене, тяжело вздохнул и закрыл лицо руками, позволяя себе сползти на пол. Был огромный соблазн отключиться прямо здесь и сейчас, но стоило признать, что пробуждение после сна на полу в сидячем положении было бы крайне отвратительным. Однако после двух суток без сна и почти без еды даже деревянные половицы покажутся периной. Мысль просто закрыть глаза была заманчивой до абсурда. Но пока Фредди вел тяжелый внутренний бой между разумом и ленью, в дверь постучали, и этот звук отозвался в голове ударами колокола с затяжным оглушающим эхом. Не желая вести какие-то переговоры, он прохрипел: "Войдите", - и в каюту сунулся тот, кого капитан меньше всего ожидал увидеть. Рами обеспокоенно выглядывал из-за двери, не решаясь войти. Он потерянно повертел головой, а затем обнаружил капитана у этой самой двери, сидящего на полу, раскинувшего ноги в стороны и державшего в ослабевших руках шляпу. - Сэр! Вам нужно лечь, позвольте, я помогу! - осторожно обратился юноша, чуть сильнее приоткрывая дверь. - Святые угодники, Рами! Дорогой, ты вообще не вовремя... Попытки капитана возражать выглядели не слишком убедительно. Впрочем, Малек, видимо, сам все для себя решил и, подхватив под руку капитана, практически дотащил того до кровати, а затем дал в руки тарелку с чем-то горячим и ароматным. Уставшие руки приятно согревало. Нетерпение и голод дали о себе знать, как только до мужчины донесся пряный запах наваристой похлебки. Что ж, до этого момента Фредди, очевидно, совершенно не понимал, насколько голоден, потому что он тут же ощутил, как засосало под ложечкой. Меркьюри этого не заметил, но Рами страшно волновался. Капитан, как он рассудил, был единственный из всего экипажа, кто за последние пару ночей еще ни разу не сомкнул глаз, и это не могло не вызывать уважение. Самоотверженность и забота о подчиненных подкупали мичмана, заставляли выкладываться на полную и развивать преданность командиру. Было очень тяжело смотреть, как этот крепкий, железного характера и закалки человек остался совсем без сил. Потому, когда выдался шанс хоть как-то проявить свою безграничную благодарность за все, что он делал для команды (и в свое время для него в частности), Малек просто не мог упустить такую возможность. Он лишь надеялся, что капитан, поддавшись порыву гордости, не прогонит и не возмутится чрезмерному проявлению неуместной чуткости. - Я принес вам завтрак, сэр. Вы должны наконец отдохнуть и набраться сил. Пожалуйста, отставьте в сторону хлопоты и не беспокойтесь ни о чем. Мы позаботимся о "Королеве", - юноша скромно улыбнулся и, не дождавшись какой-то реакции от шкипера, выскочил из каюты с оглушающе бьющимся сердцем. Он уже проклинал себя за слишком самонадеянно брошенную фразу в конце, но что было, то было. Теперь предстояла работа. В это же время Фредди, пребывая в чуть заторможенном состоянии, только начал переваривать произошедшее, и в его сознании проскочила мысль, что ему почему-то хочется засмеяться. Улыбка уже посетила его лицо, и тихий смешок разрушил последние тени гнетущей тоски теплым светом, что прорывался сквозь плотные занавески на окне. Эти легкие лучи даже своим слабоватым блеском, кажется, согревали душу моряка. Разумеется, дело было далеко не только в них. И все-таки не зря Джон любил приговаривать, что Меркьюри "команду под себя набирал". Его ребята были не просто хорошими моряками, но и стоящими товарищами. Сразу улетучилось все время нервно донимавшее отчаяние, которое противным писком сверлило обшивку его упорства, а вместе с ним и постепенно капитана покинула тревога - верная спутница последних дней. Они справились с ненастьем, корабль был в надежных руках. Волнения на время оставили "Ее Величество" и позволили большинству ее обитателей вернуться к успокаивающей рутине или отдыху. И только одна неприкаянная душа страдала в метаниях лихорадки, лежа среди жесткой соломы на дощатом полу темного трюма.