Rewrite the Stars

Утро выдалось достаточно жарким, поэтому, имея представление о нещадно палящем полуденном солнце, Джон покрыл голову банданой, а поверх рубашки остался лишь широкий, расшитый шелковыми нитями пояс с кинжалом да пистолетом. После последних событий ощущать на теле тяжесть оружия было крайне приятно - это давало уверенность в собственной готовности к защите в любое мгновение. Жаль, что это пока было практически единственное, что держало его в тонусе. Наверняка остальным бы и в голову не пришло представить, что суровый командир был едва ли не последним на судне, кого еще одолевали смутные предостережения и сомнения. А ведь то не было удивительным: все-таки боцман первым делом был озабочен не только ходом путешествия, но и состоянием своего экипажа. Легче было бы представить, что его просто волнуют неожиданные неприятные последствия стычки, которые, между прочим, придется устранять ему и матросам. Но верилось в это как-то слабо. На деле же мужчина сам плохо понимал, что вообще может волновать его сильнее, чем прочность канатов, направление ветров и сохранность шпангоута; это приводило его в настроение, не слишком хорошо располагающее к неприятным сюрпризам. А удивиться предстояло многому, так что Джон наверняка взвыл бы от досады, прознав, что еще их ждет впереди. Как бы то ни было, по окончании утреннего сбора пришлось с головой уйти в организацию работ, проигнорировав метафорическую боль в голове. Потому что Джон, позволив себе оценить масштабы случившегося, хоть и не был погружен в отчаяние, но ясно осознавал, что все это окажется той еще проблемой. Но что ж, в море редко обходилось без трудностей и также редко хватало времени на лишние размышления. И все же первым делом следовало справиться о здоровье пострадавших. Поломки и мелкие неурядицы, кажется, еще терпели, а вот ребят проведать стоило. Джон нередко вдохновлялся опытом лучших капитанов своего века и, следуя заветам небезызвестного кругосветного путешественника, понимал, насколько важно самочувствие каждого на судне. Это было залогом благополучного исхода плавания. Поэтому, оставив молодняк на произвол долгой и трудоемкой уборки, он поспешил спуститься на вторую палубу. В кубрике Майами уже осматривал пострадавших в бою; его тихие расспросы шепотом распространялись в тишине и исчезали, удовлетворенные матросскими ответами. Обработка ран и свежие перевязки обещали дать результат. В целом все выглядели неплохо - самых страшных вещей вроде потери конечностей или серьезных повреждений внутренних органов не было ни у кого. Обстановку значительно разряжало то, что все действительно отделались малой кровью, а значит, не теряли ни времени, ни будущего жалованья, что только увеселяло народ перед прибытием на стоянку. Матросы вполголоса отвечали на какие-то шутки лекаря, а когда Дикон все же выдал им свое присутствие, пройдя вглубь помещения; они разулыбались: - Доброе утро, сэр! - почти одновременно разнеслось приветствие по "палате". - Что правда, то правда, парни. Я надеюсь, отдых всем пошел на пользу, - боцман изо всех сил старался держаться в уготованном образе человека твердых и холодных размышлений. Выдающее все его мысли сочувствие и, чего греха таить, некоторая жалость по отношению к команде не принесли бы ничего хорошего. Не стоило озадачивать ребят своими переживаниями, у них есть больше поводов беспокоиться о своем здоровье. Сколько бы Джон не пытался утвердить в себе мысли о грубой продуктивности и трудоспособности, он отдавал себе отчет в том, что его волнует не столько возможность матросов как можно скорее вернуться в строй и приступить к выполнению обязанностей, сколько субъективная ценность каждого отдельного члена экипажа. Важно было все, ведь сплоченная команда рождала безусловный механизм, который теперь мог в любой момент начать давать сбои. Они ведь уже потеряли двух отличных ребят, и кто теперь понесет за это ответственность? Как оправдать оплошность, что закончилась слишком серьезно? Работа на судне в открытом океане - не самая безопасная и легкая, случается всякое. Но если уж человек идет бороться со стихией, то на его пути не должны стоять случайные недуги или невесть что возомнившие о себе разбойники. Что ни говори, человеческая жизнь - не разменный материал и уж точно не просто строчка в учете. На "Королеве" командующие имели все основания идти к такому утверждению. Пока Майами снова беззлобно начал препираться с рвущимися встать на ноги матросами, объясняя им в который раз суть затягивающихся ран, Дикон украдкой подошёл к расположившемуся в стороне ото всех Джо. - Сэр, клянусь, даже я не способен в подобном состоянии что-либо снова натворить, - лучезарно улыбнулся юноша, поднимая взгляд на застывшего у стены рядом с ним офицера. Тот не казался слишком расслабленным, что не могло не настораживать. - С трудом верю тебе на слово, Джозеф, а пока что на этот раз я хотел кое о чем спросить тебя, - выдержав смысловую паузу, но все еще не лишаясь сковывающей напряженности, Джон продолжил. - Как на твой взгляд, с Беном все в порядке? Вдруг лицо Маццелло помрачнело, в глазах заблестела досада. Однако молчать он не стал. - Я... Сложно сказать. Что с ним, сэр? - тревогу удавалось скрыть совсем паршиво. Боцман, впрочем, постарался притвориться, что ничего не заметил. - Дерганный сегодня. Все у него не ладится, да и вообще пугливый стал какой-то. Так еще и в кои-то веки от моих наказов бегать стал словно ошпаренный, ведет себя как шелковый... Все в толк не возьму, то ли я его словом каким задел, то ли нездоров он. В случае с Харди такое поведение было основанием, пожалуй, не просто для беспокойств, но для весьма серьезных выводов. По пресловутому закону жанра такое могло стать предвестником не самых приятных вещей, с эпицентром в светлой голове штурманского ученика. Матрос сглотнул ком в горле и, тщась отогнать тревожность, постарался взять себя в руки. Его определенно занимала мысль о том, что он мог упустить что-нибудь важное. Возможно, его оплошность и повлекла за собой столь странное поведение. Джо абсолютно не горел желанием делиться с командиром деталями произошедшего сегодня утром разговора. А в нем то, пожалуй, и заключалась вся загвоздка. Маццелло с досадой принимал мысль о том, что друг его слишком тяжело воспринимает минувшие события. Но бОльшим огорчением становилось понимание того, что Харди - последний, кто признается в подобном. Джо просто обязан поговорить с этим идиотом начистоту. - Простите, сэр, но сегодня мы не виделись. Я только глаза продрал - он вместе с остальными уже убегал наружу. Так что понятия не имею, если честно... - Вот значит как... - чуть поразмыслив, Дикон коснулся обнаженного плеча Маццелло и чуть улыбнулся. - Не забивай голову - все в порядке. Мне, должно быть, показалось. Что ж, приходи в себя поскорее, а то совсем заскучаешь, да поднимайся. - Спасибо, сэр, - Джо выдавил из себя слабую улыбку. - Эй, Джим, может, помощь какая нужна? - в момент переключился боцман, с готовностью держа выправку. - А ну-ка, - Майами уже собирал свои вещи. - Пойдем со мной, самое время осмотреть наши запасы лекарств. А то ведь нехорошо, коли после стоянки в море выйдем, а у нас и бинтов не найдется. - Дело верное, старина, - Джон был рад заняться насущными обязанностями и отвлечься от гнетущих мыслей, которые все еще отблескивали на краю сознания, норовя впиться в душу сомнениями и паникой словно острые вражеские клинки. Многозадачность и необходимость быстро принимать решения неплохо охлаждали разум и помогали здраво мыслить. Отчасти, конечно же. Вместе с лекарем они зашли в небольшую каморку, откровенно пропахшую травами и мешковиной. Комнатка была уставлена сундучками, деревянными ящиками, полными свертков, мешочков и склянок с разноцветными жидкостями. Под потолком сетки, забитые пучками сушеных цветов, тихо шелестели от качки. Яркий запах эхинацеи и мелких неизвестных боцману соцветий кружил голову. Стараясь держать разум ясным, Джон отошел к плотно запертому ящику с ядами и наконец вооружился пером и бумагой, а Майами, поднося фонарь и подслеповато прищуриваясь, читал подписи к лекарствам и иногда проверял целостность склянок и срок хранения. Вдруг он остановился, повернувшись с лицом несколько нахмуренным в сторону Джона. - Странно. Это не столь критично, но куда вдруг испарилась половина бутыли с пшеничной настойкой? Ладно бинт, я мог в панике расходовать больше или обронить где, хотя вообще тоже не лишним был бы - то дорогой, я его по счастью обнаружил у одного алхимика. Пропитанный настоем, он заразу хорошо убивает, - лекарь затараторил, в задумчивости потирая щетинистый подбородок. - Эх, жалко, конечно. Но вот настойка и... Постой, сколько готовой мази у меня было? - тут уже и боцман напрягся. - Порошки для нее есть, но я точно сделал готовую про запас - две баночки. Одна стоит, где ж другая? Я за этим делом слежу, нечасто у нас так быстро все в расход идет. В бытовых повреждениях, оно бывало, и одним бинтом обходимся, а тут. Ну дела... - Погоди, старина, у них же не ноги выросли, чтобы сами пропадали? И до вчерашнего особых затрат твоих материалов у нас не было. Как такое может быть? - смутные предположения уже зашевелились в голове офицера, но он не спешил тревожиться о них, предпочитая рассуждение. Майами не был рассеянным и забывчивым. К своему ремеслу уже в летах он относился ответственно, даже щепетильно, и, когда дело доходило до пересчета, боцман просматривал его инвентарь одним глазом, потому что всегда все было в порядке. Лекарь спокойно вел ясный и точный учет, и Дикон ему верил с абсолютно спокойной душой. А тут... что-то из ряда вон. - Ума не приложу, друг мой. Я точно говорю тебе, что сегодня пользовался тем же, чем и вчера вечером. Ноги моей здесь не было до нынешнего момента, - по инерции он продолжал взволнованно перебирать содержимое ящиков, попутно чертыхаясь себе под нос. Джон с неприязнью в душе позволил себе чуть более свободно пораскинуть мозгами, и результаты его, мягко говоря, не удовлетворяли. Однако ж пока он решил придержать свои домыслы при себе и постараться все уладить. Лекарь был крайне огорчен своей оплошностью. - Хорошо, поступим так. Я приплюсую к списку необходимого то, чего не хватает, а запишем формально то, что якобы есть сейчас. Это ничего, по карману нам не ударит. Не стоит волноваться, Майами, - Дикон похлопал его по спине, и они вышли наружу. Прикусив кончик пера, боцман вновь призадумался, но как только в его поле зрения очутился Бен, который слишком расторопно затягивал шкот, Джона тронули некоторые соображения. Вот же несносные... Все ж как день ясно, едва ли Бен мог удержаться от соблазна помочь товарищу избавиться от недуга. Дикон же видел, как переменилось выражение лица Маццелло, стоило ему услышать вопрос о Харди. Но был ли в этом смысл? Если лекарь уже все сделал, а раненому требовался до утра лишь спокойный сон, то зачем заниматься глупым самолечением? Неужто желание хоть как-то действовать лишило молодого парня покоя? Все же это первая его тяжелая встреча с самыми жестокими из реалий морской жизни. Ну что за драма, есть же мастер на судне, он отлично выполняет свою работу. Лучше б о себе озаботился... Каково бы то ни оказалось, нельзя было сразу сразу набрасываться на штурманского преемника с обвинениями. В прошлый раз с ночным дежурством Джон уже сглупил. Оставив Джима заниматься внеплановой ревизией, боцман выбрался на палубу и расслабился от того, как грудь наполнил свежий, чуть влажный воздух. Как нельзя кстати с мачты спустился Рами. Парня, как успел подметить Дикон, странно покачивало, и он хмуро щурился от солнца. Довольно необычно было наблюдать матроса, который всегда как блаженный носится по палубе, в таком незавидном состоянии. Тем не менее, боцман рассудил, что можно попробовать что-то узнать о подозрительной ситуации именно у него. Работа вокруг уже шла полным ходом, матросы сновали туда-сюда по палубе и взлетали на реи, полностью вовлеченные в наведение порядка, но Джон был уверен, что пара минут мичману погоды не сделает - тот все равно стоял на полусогнутых ногах у мачты и будто бы переводил дух. - Хэй, Рами, один вопрос. Ты случайно... - Все под контролем, сэр, все по плану, - Малек вроде и встрепенулся, но язык будто слабо слушался его. За долю секунды Дикон удивлённо отметил красноватые глаза и сероватые тени под ними, а вместе с тем и слишком тяжелое дыхание. Это совершенно не было похоже на юношу - доводить себя до подобного состояния. Впрочем, все это могло бы оставаться незамеченным, если бы не некая деталь: руки мичмана слабо подрагивали, что не успело укрыться от внимания Джона, пускай Рами почти сразу и сложил их за спиной. - Что случилось? - безапелляционным тоном вдруг произнес Джон, тут же пожалев о подобной строгости. - Ничего не случилось, сэр, мы здесь в лучшем расположении духа! - Рами отчетливо накрывала нервозность. Свои эмоции он всегда скрывал из рук вон плохо. Но сейчас он, судя по всему решил побить все рекорды. Малек старался взять себя в руки, потому как было бы опрометчиво полагать, что внимательному офицеру будет сложно раскусить его обман. Все к тому шло, но теперь от возможности быть раскрытым становилось уже более тревожно, чем, скажем, пару часов назад. Неизвестно, что мог сделать боцман, если бы прознал, что мичман помогал пирату. Заставил бы драить палубу до конца дней, как какому-то несмышленому юнге? Или же вовсе согнал с судна? Тогда пришлось бы Рами шлюпки пришвартовывать или чужие корабли латать да днища вычищать в ближайшем порту, где капитан его, предателя, высадил бы... Перспектива была пренеприятная, ничего не скажешь. Но все это меркло перед жуткой, сковывающей ужасом, мыслью о государственной измене. Содействие преступнику, незаконные действия без уведомления вышестоящих, аморальный произвол, ставивший под угрозу положение экипажа... Юношу пробил холодный пот. В голову Рами не приходило и мысли о том, что он накручивает свои нервы настолько сильно, что из них было впору уже вить веревки. - Ты не заболел? - пальцы боцмана непроизвольно сжимались и разжимались от недовольства. Легкий шлейф лжи закрывал глаза пеленой. Да, мичман был зачастую гиперактивным, на это, возможно, и стоило списать странное поведение. А то, что он, совершенно очевидно, не спал всю ночь, вполне объяснялось сильнейшим стрессом, который неслабо взбудоражил разум. Но пресловутое чутье подсказывало Джону, что дело обстоит как-то иначе. Несмотря на свою юношескую горячую голову, Рами все же был примерно хорош в своем деле и все, что касалось работы, делал взвешенно, ответственно и поступательно. Сейчас он был чересчур беспокойным. - Ах, это... Да, вы знаете, спал как убитый, а стоило проснуться, и вроде как простуда... Точно, да, сэр, небольшая простуда! - парнишка даже подскочил на месте, усердствуя в своем притворстве. - Тогда, может, тебе стоит обратиться к лекарю? - малейшее сомнение уже сильно раздражало Джона. Медленно терпение стало оставлять его. Малек округлил глаза. Одно упоминание о корабельном враче стоило ему пары пропущенных сердечных ударов. "Как убитый, значит, спал, так? Гляди, как бы не проспать чего важного..." - Что вы! Не стоит хлопот! У нас столько раненых, уверен, мастеру Джиму и так забот хватает. Я в норме, просто слегка закружилась голова. Позвольте вернуться к работе, мастер Джон? - Да уж. Ступай, - процедил сквозь зубы боцман. Паренек поспешно удалился и уже скрылся за нависшим парусом, когда Дикон досадливо цыкнул себе под нос. Предположение казалось совершенно нереальным, из-за чего Джон начинал чувствовать себя неправильным и безумным. Много ли чести: заподозрить доброго и верного моряка в помощи пленному пирату, провернутой тайком от команды, без единой даже самой малой с того выгоды? Это, очевидно, походило на паранойю и мнительность, но ноги боцмана уже несли его к камере с мерзавцем. Прямиком в объятия разочарования. Глаза привыкли к сумраку довольно скоро, и Джон вгляделся в расплывчатую фигуру за решеткой. Пират как-то сонно и гадковато улыбался, разлегшись на соломе. Его поза была практически вальяжной, а взгляд уже не практически нахальным. - А вот и главный пожаловал, - оскал не сходил с его побитого лица, но тело оставалось неподвижным, что можно было расценить как нарочитую самоуверенную расслабленность. Но, быть может, Тейлор старался не шевелиться, дабы не чувствовать наплывы боли, тошноты и прочих, мягко говоря, неудобств? Сказать наверняка было слишком сложно - врать и изображать этот кретин умел на славу, Дикон не сомневался. Он явно был не так искусен в этом, как Фредди, - потому что никто не мог быть более виртуозным притворщиком, чем Меркьюри - но все же анализировать дважды Джон привык, и не зря. - Дернешься - пожалеешь. А не веришь - можешь попытаться, - Дикон открыл замок и вошел в камеру, держа в руке пистолет. Роджеру априори было противопоказано что-либо запрещать, потому что он был как раз из этого раздражающего разряда людей, что не смели устоять перед соблазном, который рождали запреты всего мира, стоило им оказаться озвученными. Но сейчас не очень желательно было обретать новые ранения, поэтому пришлось лежать смирно, стиснув зубы. Боцман перешагнул через пленника, наклонился и дулом приподнял слипшееся волосы. На затылке была чистая повязка, ни крови, ни свалявшихся волос или соломы. От досады Джон едва не выругался, понимая, что уже по горло сыт своими тайными волнениями. Рами явно стащил все необходимое и был здесь этой ночью. Маленький паршивец, и как он смел? Не было больше ему покоя. Дикон понимал, что нужно сказать Фредди, но разве он знал, как? Сочтет ли капитан это как угрозу? Неповиновение приказам и своевольничество оценивалось на этом судне строго и безоговорочно. Тяжело вздохнув, мужчина вышел из клетки, сразу же заперев ее. Ключ вдруг острым жестом вылетел из его рук, стоило вырвать его из скважины, но боцман не повел и бровью на тонкий звон за спиной. Пленный корсар заерзал на месте, вторя звоном своей цепи. Его полуприкрытые глаза изучающе оглядывали так не полюбившуюся ему личность сурового командира. Наверху было полно дел, Джон, едва открыв этим утром глаза, уже набросал в голове план работ, но сейчас казалось важным попытаться разговорить Тейлора. Может, стоило бы спустить его с небес на землю после предусмотрительно и раздражающе заботливо обработанной раны? Или, напротив, разыграть эту карту в свою пользу, воспользовавшись его ослабленной бдительностью? Если уж сочтет их простаками, коих беспокоит состояние пленного врага, то, быть может, и расскажет что полезное. Ведь, следуя этой логике, надумать особых стратегий против него они не смогут, если и станут. Что ж, попытка - не пытка. - Думаю, ты не откажешься, - боцман достал из-за пояса флягу с водой, что всегда была при нем. Ведь проводить целый день на солнце да без возможности сиюминутно утолить жажду было весьма неудобно. Роджер на его жест только выразительно кивнул, про себя искренне поразившись странным замашкам этих аристократов. Ладно, сам факт того, что его не пытались сморить до смерти, был понятен - пирата можно было сдать властям за кругленькую сумму. Но давать в пользование личные вещи? Эти "джентльмены" будто бы и не осознают, с каким отребьем имеют дело. Возятся, как с щенком, вот напасть... Вдруг Тейлор осекся. Его едва ли не самой большой проблемой было то, что он зачастую недооценивал противника. Сей свой порок он знал хорошо, но очень тяжело было удержать свой разум в рамках расчетливости. Постоянно оценивать ситуацию в его положении было сложно, но пленник все-таки сложил два и два. Воду он принял, лицо его было - сама безмятежность. Красноречивее жестов мог оказаться только его взор. Попытка оказалась той еще пыткой. Ясный прищур выводил боцмана из себя. Кажется, теперь этот взгляд он запомнит надолго... - Так что же думаешь, Роджер Тейлор? - с тяжелым вздохом начал боцман, пытаясь не ощущать на себе чужое пристальное внимание. - Мы еще не вошли в ближайший порт, так что самое время пораскинуть мозгами. Вдруг, я впрочем не утверждаю, - капитан наш - человек своенравный - случится нам передать тебя властям не столь отдаленным, как лондонские. Ибо уж больно положение тяжелое: деньги позарез нужны, новых работников нанять, расходы разные покрыть. А впрочем, что говорить, по цацкам твоим да тряпкам видно, кем на своей брижке ты считался, авось итак меня поймешь... Я к чему веду: пора бы тебе и разговориться наконец - в местных-то тюрьмах жизнь ой несладкая складывается, да и каторга тут недалече, - с неприкрытым спокойствием и без единой доли иронии высказывался Джон. В этот момент вошедший юнга принес миску еще теплой перловки, с опаской оставляя ее у прутьев, будто боясь, что пират в любой момент не преминет схватить его за руку. Роджер, безусловно, не упустил случая улыбнуться ужимкам мальчишки, внемлющего каждому случайному его жесту. Дикон за действиями его не следил. Однако убрал замок со спокойствием удава в летний зной и, лишь когда тарелка с завтраком оказалась внутри клетки, позволил себе с удовлетворением проследить за горящим голодом взглядом пирата. Однако тот за пищу приниматься не спешил. Что ж, в этом деле главной оказывалась точно не спешка. И боцман продолжил, оставив позади лишние фамильярности, как леди, откладывает ни к чему не сгодившийся холодным зимним вечером ярко украшенный веер. - Ты прекрасно понимаешь, информация - твой ключ к тому, чтобы не сгнить заживо в подвалах какого-нибудь затхлого острога. Любое твое слово, что удастся задокументировать, возможно, еще будет способно спасти даже такую грязную душонку, как твоя. Так что... - Ни одна бумажка не сумеет вытащить меня из виселицы, командир, - впервые за последние несколько минут прервал его Тейлор. - Мои портреты светят лицами на улицах каждого - даже самого дрянного - портового городишки на этой протоптанной морской дорожке. И не стоит хмуриться, моя информация не сделает вам погоды. Сколько глазки ты тут не строй, а про логово я ни единой координаты не разумею. Едва ли пару лет на этом корыте отмотал, хотя и поработали мы на славу, - на этих словах корсар ухмыльнулся, обнажив чуть выдающиеся клыки, придававшие его оскалу красок, которые отталкивали своей яркостью. - Небось уж знаешь, за что собрались меня упечь, так к чему лишние толки разводить? Не все ли равно - болтаться на веревке парой месяцев раньше или позже? Роджер знал, что ближайшие порты не имеют хорошей связи с вершителями правосудия из Лондона. Они не могли иметь прав на его полноценный арест. Еще лучше Роджер понимал, что в Англии его пленителей ожидает награда покрупнее и что торговаться этот боцман умеет пока что, с натяжкой, сносно. Врать он пытался довольно умело; признаться, поначалу Тейлор даже уронил в свою душу сомнения в собственном положении. До некоторой поры еле заметный яд в спокойном голосе боцмана будоражил его. Жаль, этому не суждено было длиться долго. Умиротворение, которым застилал свое раздражение Джон, приближалось к исходу. Что ж, он должен был понимать, на что идет. Самая его неудержность помешала так хорошо начавшейся беседе - вина его. Теперь будет сложнее. - Ты, смею сказать, не промах. Но это не делает тебе чести, ибо не из чести ты свою смекалистость используешь. Полезно же тебе понимать, что судно это не простой частный клипер, таскающий связки чая и трав с индийских деревушек. Этот корабль давно в фаворе у людей, в чьих интересах и возможностях заказывать товар лично. Эти люди не самые бедные, если ты мог понять. Хотя неудивительно, если мысли в голове твоей складываются как нельзя хуже, - Дикон едва заметно кивнул на повязку. - В любом случае, твои слова найдут своего слушателя, и их услышат, если оно действительно будет того стоить. А там найдется место и хлопотам в твою пользу. Джону не было необходимо обдумывать отдельно вариант того, что Роджер недоговаривал, скрывал и будет делать это до истощения мыслей. В пирате угадывался редкой закалки упрямец. Вообще, он создавал впечатление крепкого орешка... Цены бы ему не было в рядах настоящих моряков. - Ты же хочешь жить, Тейлор, - утвердительным тоном произнес Джон, будто ставя точку в диалоге с кодовым названием "мы-еще-вернемся-к-этому". Он начинал вскипать, стоило попривыкнуть, а корсар не спешил останавливаться морочить ему голову. О нет, он определенно только разогревался. Они погрузились в тишину. Долгие несколько часов проведши в ней, они ушли глубоко в себя. Эта тишина казалась какой-то неуловимой, словно она могла ускользнуть в любой момент, нарушенная одним неаккуратным звуком. Может быть, оба моряка чувствовали это, а потому сидели еле движимые одной только качкой. Шум работы сверху не достигал их ушей. Роджера он не касался потому, что корсар был всем естеством погружен в то, чтобы не схватиться за еду, стоявшую перед ним, и не подавиться собственной слюной. Он не мог себя заставить отвлечься от этой тишины и нарушить равновесие, как бы не желал того. Тейлору почему-то отчетливо казалось, что стоит ему поднести ложку ко рту, его новоиспеченный надзорщик вырвет ее у пленного из рук вместе со злосчастной тарелкой, и плакал тогда роджеров обед. Стоит заметить, что в каком то смысле его опасения были оправданны, ибо взгляд, что приковывал его к месту, был по-своему отвергающе строгим и в тоже время незримо туманным. Тейлор изнемогал от раздражения, пробуждаемого присутствием боцмана. Однако ж на деле Джона занимала далеко не остывшая каша и даже не сам странно притихший пленник. Он рассуждал о своих подопечных. Смятение отнимало у него все мысли о том, как бы ему следовало поступить. Несложно догадаться, как сильно могла выводить из себя неразрешимость ситуации, как ее себе представлял Дикон. А отсюда несложно понять и Роджера, которому довелось наблюдать не самое добродушное состояние офицера в который раз за сутки. Так, что в один момент мужчина даже отвел взгляд. Не потому, что ему становилось не по себе. Нет, в этом бы он никогда себе не признался. Скорее, сама полнота и нерушимость сложившейся атмосферы мучила его похлеще непрестанных головных болей. Неожиданно он ощутил себя независимым и невлиятельным зрителем, который вечно будет лицезреть картину своей жизни и который никогда не окажется в состоянии ее изменить. Нахождение в низкой, тесной клетке не шло на пользу моряку, влюбленному в морской простор и свободу. Теперь его затапливала злость безысходности - та самая, которая граничит с желанием сдаться на одной стороне и желанием разобрать эту реальность по кусочкам - на другой. О, как же он хотел бы вытащить хоть одну деталь этого до омерзения спокойного и гармоничного пазла. Проще говоря, пират был взбешен. Он, впрочем, нередко умел заводиться с полуоборота, но никогда его еще так не вымораживала собственная недееспособность. Роджер звякнул цепями. Командир не отвел и взгляда. Что ж, Джон действительно был слишком поглощен своим недовольством от поступка подчиненного и старательно исследовал каждую свою мысль, разбирая ее до атома. Неизвестно, что он в них искал. Неизвестно также, стоило ли так поступать, потому как ему стало невыносимо, когда он обнаружил, что ни единой доли разочарования и истинного гнева нет в нем, а, следовательно, нет и сил на то, чтобы оценить ситуацию. Он не был зол на Рами. Даже скорее был рад, что помыслами Малека была решена одна из его насущных проблем. Как такие мысли вообще можно было снести? О какой дисциплине могла идти речь? В самый момент того, как Джон уже усиленно начал корить самого себя в том, что он так и вовсе начнет потакать нарушению порядка на судне и что он просто обязан решить достойное наказание для нарушителя, Тейлор снова прогремел цепями. Довольно громко. Джон немного подскочил на месте и уже открыл рот, чтобы выругаться, но почему-то затих, цыкнув себе под нос. Роджер был доволен результатом. Картинка пошла рябью, взволновалась как море, так что он пришел в состояние азартной заинтересованности. Это раздражающее спокойствие требовало того, чтобы его разрушили. Почему? Наверное потому, что корсару становилось скучно и зло до самой смерти. Этого было вполне достаточно. Тейлор уже подзабыл о голоде, потому как он скорее был заинтересован тем, как посильнее ударить наручником по решетке. К сожалению, в момент самой кульминации его прервал зычный и твердый голос: - Только посмей! - это было сказано негромко, но звучало весомо. - Только посмей, и я клянусь: останешься без руки. Отвлекшийся Джон теперь был в смятенной досаде, кажется, еще большей, чем ранее. Плавно и устало он выхватил из кармана спичку и скрутил папиросу. Курить он ненавидел всей душой - дополняло атмосферу как нельзя лучше. Он уже поднялся на выход - нельзя было позволить товару пропахнуть дымом. У Роджера от вида табака свело горло. Итак, по последним фактам оказывалось, что его никотиновый голод был яростней и неистовей пищевого. А потому его сдавленный голос раздался за спиной боцмана: - Командир, вот веришь нет... Света белого не видно. Не будь извергом, отсыпь табачку... Не то, видит Бог, совсем дар речи потеряю. Его драматичность мало впечатлила Джона, но он заметно ухмыльнулся. Как минимум это выглядело немного жалко (то есть для пирата - крайне занимательный вид). - Видит Бог, говоришь! Ну-ну... А света белого и мне едва ли видно, тьма тут смертная, не так ли? - он развернулся и все-таки на месте поджег сигарету. - Может, ты все же смог бы пролить луч света в этой темноте. Втянув дым, он мягко приулыбнулся и поглядел в сверкающие глаза. Тейлор рассмеялся звучно и немного отрывисто. Он бросил еще один взгляд на все еще улыбающегося Джона и протестующе откинулся спиной в солому. Ситуация комичная, хотя делать так явно не стоило. Голова разорвалась от боли, но Роджер даже глаз не приоткрыл, зарываясь в сухую траву. Видеть он больше не хотел этого кретина офицерского. Куда-то вглубь сеновала раздалось язвительное "пошел ты", но боцман предпочел сделать вид, что ничего не слышал. Дикон уже снова обратился к выходу, как вдруг дверь распахнулась и немного запыхавшийся матрос окликнул боцмана: - Мастер Джон, сэр, корабль прямо по курсу. Движется навстречу. Должны подойти со стороны бакборта... Они подняли английский флаг, так что капитан велел звать вас! Парень еле успел договорить, как вдруг воздух сотряс поразительной силы грохот. Рами вжал голову в плечи, а глаза его округлились от страха. Звук разрываемых выстрелами пушек сложно с чем-то спутать. Даже встрепенувшийся, выскочивший из сена Роджер поднял голову в некотором испуге. Джон тяжело вздохнул, когда последнее, третье ядро с ярким плеском погрузились в воду. Раздражающим салютом вздымалась морская пена в воображении Джона. Он слишком хорошо знал сии манеры. - Черт бы побрал тебя, Дуайт... Мужчина уже поднимался по лестнице, когда напоследок обернулся в сторону еще не отошедшего от потрясения пирата и с видом человека глубоко обреченного сказал: - Что-то мне подсказывает, что времени у тебя может статься намного меньше, парень. Решай. Люк за ним, чуть звякнув ручкой, захлопнулся. Непонимающе и заметно ошарашенно вращая глазами во вновь образовавшейся темноте, Роджер пытался собрать по кусочкам мысли - те, что разбивались на части цветными пятнами в его взгляде. Он соображал долго, потому ли, что ему сложно было припомнить, где он слыхал эту фамилию, или же из-за того, как ему поплохело от резкой смены положения. В конце концов в компании тошноты к нему пришло и осознание того, чьи пушки так яростно палили за бортом. Сочетание складывалось весьма органичное, теперь Роджера вдобавок ко всему основательно передернуло. Он, конечно, уже успел прослыть везунчиком, но даже сама Фортуна не могла предсказать такой скверной встречи. Тейлор отпустил весь свой скептицизм в надежде на то, что он мог ошибиться или что все в итоге обойдется. Но все его помыслы разбивались о слова ушедшего боцмана. "Это конец пути, с выходом на самом краю доски." Роджер, несмотря на все его драматичные мысли о смерти и сокровенном желании в минуты особенно гадкие распрощаться с жестокостью мира поднебесного, самоубийцей не был. А следовательно, в жизни Тейлор не помыслил бы о том, чтобы войти на борт корабля, коим руководил этот человек. Он менял имя, но вместе с фамилией не выбросишь горькой славы. Это была дорога прямиком в Преисподнюю. В каторжный Ад далеких тропических стран, где рабский труд становился твоим единственным товарищем. От нахлынувших мыслей липкий пот охладил сгорбленную спину пирата, а тот сжал скулы, так что зубы заскрипели. Ему стало невыносимо, ведь он знал, что сделает, и это становилось единственным выходом, кривой тропинкой в обход основной дороги, в конце которой зияла тьма. Он не позволит себе стать еще одним трофеем в коллекции этого тщеславного ловца! Не для того же Роджер столько лет сбегал от правосудия чтобы подставиться вот так вот бесславно, глупо отдаваясь на волю случая? Пойти прямиком в лапы военных на борту патрульного судна - последнее, чего корсар желал в этой жизни. У него еще были планы на это существование. Он, определенно, глубоко дорожил своим кодексом чести, но никто не мог назвать себя преданным разбойничьей "удаче". Сейчас следовало побеспокоиться о своей шкуре. И для начала - просто дождаться местного мучителя. Он был уверен: боцман скоро вернется, если, конечно, капитан не предпочтет держать язык за зубами. Эту мысль Роджер отпустил быстро и с миром... Едва ли все кончится так прозаично. Он с тяжестью проглатывал кашу, чувствуя, как горло сжимает в тисках. Невроз охватил мужчину, погрязшего в тоскливой тишине и ожидании. Корсар с тяжелым сердцем вращал на запястье увесистый браслет, отпуская сознание на свободу, когда в голове закружилась протяжная тихая мелодия, настолько забытая, что отрывки проглатывала тишина. Однако ж почему-то мелодия не становилась хуже. Исчезнувшие в годах ноты придавали живости, Тейлор сочинял их на ходу, будто создавая ее вновь. Понимание того, что пират не сумеет произнести и ноты вслух, придавало ей еле заметной горечи. Роджера забавлял факт того, что он помнил ее лучше, чем изначальный сочинитель. Хотя едва ли гитара в руках корсара зазвучала бы хоть сколько-нибудь сносно... Он не мог бы напомнить и воссоздать ее в звуке, даже если бы выдался шанс. "Интересно, в какой момент он сыграл ее в последний раз?" И все-таки его сиплый голос тихой песней разорвал естество тьмы, окружавшей свернувшегося на сухой траве пленника. Сплетающиеся звуки, очередность которых он успел давно позабыть, кажется, все это время только ожидали момента, чтобы вырваться и обрести звучание. Что ж, они имели на это полное право, ведь, как думал Роджер, мелодия была замечательная. Но морская рутина была не по силам выводимой хрипловатым голосом тихой песне. Слишком настойчиво оборвала она восходившую почти к самой палубе, развернувшуюся подобно шатру идеалистическую картину, что Тейлор с упорством художника расписал на обратной стороне собственных век. Из глаз пирата не полетело искр только потому, что шум был довольно ожидаем. Тяжелые, подбитые сапоги ступали не так неслышно, как могли. Их стук, как волна раз за разом сметает следы на песке, мерно рушили только рожденное равновесие. Роджер не стал бы жаловаться - жизнь в равном ритме дарила покой только в начале. После же человека, окруженного этим размеренным спокойствием, тихо и спокойно раздавливала тоска. К тому же, он определенно не узнавал ритм шагов, что приближались, превратившись в нетерпеливый скрежет входных замков, а затем и в щелчок резко отворившегося люка. Стоит заметить, что Роджер и не мог их узнавать, ведь сложно запомнить ритм ходьбы человека всего за пару раз, тем более, когда в первый ты был слегка контужен, а во второй - не слегка спал. Так что было неудивительно, что у Роджера самую малость онемела челюсть, когда правильно упавший свет позволил ему разглядеть фигуру, что спускалась в темноту. Брайан держался безликой тенью супротив падения солнечных лучей, так что было не видно даже, куда был направлен его взгляд. Тейлор только успел подумать, что это было слишком нечестно, потому как Мэй уж точно должен был видеть его ошалелое лицо. Упрямо растягиваемая мелодия застыла в горле, еще когда чувствительные к свету глаза пленника уловили первые контуры силуэта входившего. Спустя минуту она рухнула камнем вниз, стоило штурману остановиться у кованой клетки. Могло показаться, что он стал на месте в некотором ступоре. В любом случае, это продолжалось недолго, потому что его голос тут же перебил любые мысли Тейлора. - Откуда ты знаешь эту мелодию?