***
Резко погрубевшие волны скользили по бортам судна резво и скрипуче, так что Брайан буквально чувствовал отдачу каждого мановения валов собственной спиной и устало вглядывался в отягощенное качкой лицо пирата. Его, Мэя, лицо было скрыто тенью, но, кажется, даже плеск вод не скрывал неровного ритма пульса. Пальцы были холодными, как льдинки в глазах пирата, который уставился пусто и бесцельно в затерявшийся во тьме потолок. Их рваный диалог прекратился многим внезапнее, чем ожидал штурман, и куда более быстро, чем хотелось бы пирату. Роджер не был треплом - он бы назвал себя искусным собеседником. Однако, молчание было сейчас тем, что давало передышку, - этакий островок спокойствия среди бешеного потока произошедшего. Было ясно: им нужно дорожить, пока не придется вновь вернуться к сумасшествию течения. Брайан умел дорожить такими моментами. Роджер умел обходиться без лишних иллюзий и никогда не питал надежд на то, что в жизни что-то вообще способно возвращаться на круги своя. Он знал: ничего не бывает как раньше, ничто не происходит так, как могло бы произойти прежде. Но именно сейчас, когда он над этим задумался, это показалось ему одновременно самой ужасной и самой прекрасной вещью на свете. И как же радостно и горько становилось ему от размышлений о будущем и прошлом. Возможности, проносившиеся у него перед глазами, - доступные и упущенные - делали его зрителем пьесы собственной жизни, которая и нравилась, и вводила в отчаяние. Он утопал в боли в очередной раз перед блаженством. Потому что теперь не существовало никакого "до", потому что нет иного понятия, кроме "ныне". Теперь он думал: какой смысл в прошлом, если оно приносит только проблемы? Пусть останется красивым инструментом в его умелых руках... Еще до момента, когда Тейлор принялся методично отпарывать нелестные детали от хрупкой временной ленты, в тишину ворвался скрип петель, шум говора, ослепительное солнце. Брайан, замерший у ящиков, не шелохнулся, а Тейлор принялся с жадным вниманием ловить блики света на бледном лице неподалеку, пытаясь поймать хотя бы толику смысла. Вошедшие стуком каблуков отмерили расстояние от люка до клетки. Мэй, кажется, едва вяжущий мысли с действом вокруг, поднял голову в сторону двух мужчин, голоса которых замолкли с последней искрой зажженной спички и пламенем загоревшегося фитиля. Корсар проводил зрительным пунктиром линию их взглядов. Те, отчетливо разные, сталкивались посреди темноты и распадались на мелкую пыль недопонимания, пока один из взоров не смягчился, а следом за ним не вспыхнул проникновенностью другой. Молчаливость сцены будоражила нервы пирата, стальная тяжесть наполнила каждый его член до той самой поры, пока не заговорил капитан. Его облаченная в глубокий черный рука оставила подсвечник на углу металлической решетки. - Полагаю, все становится запутаннее и запутаннее, - тихо пробормотал Фредди. Его срывающаяся на шепот фраза растеряла свою эмоциональную окраску. Рука нервно поглаживала рукоятку кинжала. Роджер отметил, что эта привычка слишком напоминает угрожающий знак. - Да нет, все как раз становится проще некуда, - голос боцмана не укрыл улыбку, посетившую его лицо. Брайан, кажется, всем силами избегал необходимости что-либо говорить. От нежелания объясняться он мрачнел, стараясь вложить в свой взгляд максимально выразительное "прошу: после". Нельзя сказать, что Фредди поистине прочел его мысли - он просто всегда был крайне проницательным. Это отлично сочеталось с нежеланием Джона напролом идти к разрешению сложных и, пожалуй, интересных вопросов. Хотя некоторые из них все еще следовало закрыть уже сейчас. - В любом случае, думаю, важно кое-что обсудить... - начал капитан. Роджер уже активно поглощал любые доступные эмоции боцмана, тяжело анализируя. И скрипел зубами от нервозности. - Послушай, Фредди. Может, не стоит торопиться? - вдруг прервал его Брайан. - Я хочу сказать... Разве мы хотим участвовать в том, что затеял Дуайт? Я не говорю, что... - Мы никуда не торопимся, дорогой, все уже решено и без особых проблем, - с улыбкой прекратил еще не начавшийся монолог капитан. - Мы с Элтоном уже со всем разобрались. Брови Мэя резко сошлись на переносице, а жилы на шее вдруг резко очертили тенями светлую кожу в слабом свете свечи. Он уже сделал глубокий вдох готовый, очевидно, вступить в спор, как вдруг немного грубоватым движением Джон протянул штурману сигарету, уже мерцающую колким огоньком на конце. Во рту у него тоже горела одна, испуская тонкую струйку дыма. Неожиданно в условиях дороговизны перевозимых товаров. Брайан старался избегать табака, но сдержанно и обреченно осознал, что тлеющая самокрутка была сейчас далеко не лишней. К тому же это был знак расслабиться. Он повиновался - что еще оставалось? Мэй заполнил легкие дымом и с неким облегчением отметил, как горечь притупляет протест, готовый вырваться на свободу. Джон сделал пару затяжек, прежде чем затушить сигарету о подошву ботинка. Дым как-то неслучайно устремился в сторону клетки. Фредди кривился от нелюбимого запаха - этот табак был не в его вкусе; Роджер удерживал слезы не то от дыма, не то от болезненного вида затоптанной почти целой дозы крепкого табака. Брайан же окончательно оставил мысль о спорах. По окончании своеобразного ритуала, боцман глянул искоса в сторону Меркьюри. Тот несколько флегматично поглаживал усы и чуть пониженным тоном более уверенно произнес: - Пират едет с нами до Лондона. Думаю, за это время будет над чем поработать. - Еле заметный прищур и блеск из-под смоляных ресниц выбили из колеи и штурмана, и разбойника. Они оторопело молчали. - Там будет кому позаботиться о его шкуре... или голове, - удовлетворенно произнес Джон, наблюдая за тяжело привалившимся к сеновалу пиратом. - Постой, он действительно остается? Иногда слова опережали мысли. Порой даже рассудительный Брайан не умел этого вовремя заметить. Фредди в немом вопросе (или усмешке) приподнял бровь. - Эм... То есть, почему вы так решили? - Кажется, даже истинный театрал не сумел бы более артистично (и по-артистски неискренне) выразить недоумение и недовольство. Секундная пауза. Ее беспардонно прервал оживленный шелест сена откуда-то снизу. - Этому есть свои причины, после обговорим. А пока... - Пока что пора приняться за работу. Мы упустили уйму времени. Бен все еще неплохо справляется, но ему уже давно пора передохнуть. Да и тебе не помешало бы сменить вахту. - Последовал многозначительный взгляд. - Увидимся через пару часов. Фредди кивнул, пряча лицо за завесой кудрей. Происходящее становилось откровенно невыносимым, это было ясно всем. Дикон сильнее остальных чувствовал потребность в прекращении этого дурного спектакля. Неуместное и странное чувство душило его, мужчина первым попрощался, поспешно схватив капитана под руку, и направился к люку. Меркьюри бросил в пустоту что-то невнятное на грани безумной улыбки и едва ли не наперегонки с Джоном пустился наружу. Захлопнулся люк. Воцарилась тишина. Сигарета была выхвачена из повисшей в воздухе руки штурмана. Ее тающий огонек описал яркую дугу в воздухе. - Не обессудь, я уже начинаю сходить с ума из-за пыток твоего приятеля... - Тейлор, чуть не до ушей улыбаясь, втягивал дым. Последовало немое осуждение. - Оставь уже этот взгляд, нужно быть проще, Брай. "Брай" недовольно тряхнул кудрями отворачиваясь. Но, кажется, он и не помыслил о том, чтобы встать. Роджер продолжал улыбаться, разве что только чуть более растерянно. Еще более растерянным казался его взгляд. Мэю нравилось слово "растерянность" уже потому, что оно хорошо описывало его состояние. К тому же, ему казалось, что так будет проще обозвать ту пугающую смесь эмоций, что отражалась на лице пирата. С тяжелым шипением погас огонек раздражения. Или это была сигарета? - Курить разрешено только снаружи, знаешь? В глазах Тейлора снова вспыхнули льдистые искры. Только никотиновое успокоение позволило ему тихо и сдержанно закусить нижнюю губу и на этом остановиться. Лицевые мышцы слабо поднывали, а Тейлор безуспешно пытался припомнить, когда он последний раз улыбался более пяти секунд? Некоторая слабость медленно овладевала корсаром, напоминая приятное, давно забытое спокойствие. Как бы он хотел, чтобы это продлилось одной секундой дольше. Внезапно Мэем овладел раздражающий дискомфорт, будто он в один момент перестал быть хозяином положения. Пират сидел у решетки, облокотившись на нее плечом, и не оставлял своего искрящегося хитрой ухмылкой прищура. Его грудь вздымалась от неторопливых затяжек, а после он запрокидывал голову и с наслаждением лениво выдыхал дым в потолок. Брайан чувствовал себя неуверенно и неуютно, его словно наблюдали под ярчайшим светом ламп, препарировали одним лишь взглядом. Роджер сам по себе был на голову ниже, но неприкрытая уверенность едва ли не ставила его в доминирующее положение. Возмутительно. - Я должен возвращаться к работе. - Брайан подался вперед, чтобы встать, как вдруг холодная рука коснулась его пальцев. А затем своим весом на миг будто пригвоздила ладонь штурмана к полу. - Будет тебе, составь мне компанию! - негромко, но довольно твердо проговорил Тейлор. На мгновение штурман изумленно глянул на него: светлые ресницы задрожали, а тлеющая папироса оказалась едва ли не пережата зубами. Мэя бросило в жар от такой наглости и бесстрашия, и он, стараясь сдержать голос бесстрастным, пробормотал что-то вроде "мне пора" и стремительно покинул помещение. Хотелось спрятаться, хотелось чего-то простого, понятного, не вызывающего бурю неясных мыслей - просто оказаться на своем месте. По пути в рубку Брайан отметил, что солнце начало клониться к горизонту. Отлично, можно было провести всю ночь за штурвалом, наслаждаясь россыпью звезд, шелестом волн. Это привычно волнует душу, исцеляет ее. Треск свечей, запах пергамента и чернил... Штурман почувствовал, как стал понемногу успокаиваться, поэтому смог встретить Бена радушной улыбкой и доброжелательно отпустить того с вахты. Однако стоило подойти к столу и по-хозяйки положить ладони на бумаги, как взгляд упал на собственные кисти, которые украшало одно единственное кольцо на правом мизинце... Чертов Роджер. Казалось, что это мимолетное касание оставило ожог, который подобно черной метке расползался вверх по руке. Только вот цвет его был отнюдь не черный - то был кроваво-красный жар, пульсирующий стыд, словно Мэй в жизни не знал человеческого тепла. Но погодите же. Тепла? Никакого тепла и не могло быть вовсе! Штурман просто не ожидал, что его будут хватать за руки, вот и все. Не ожидал от пленника явной, неприкрытой наглости. Если Джон ворчал, что пират тратит его нервы и добавляет хлопот, то Брайан искренне ему сочувствовал. Его нервы превращались в раскаленную запутанную проволоку беспорядочных мыслей. И не столь важно, что беспорядок нередко разводил он сам. Стоило признаться, Мэй будто боялся, что с прикосновением Тейлора ему самому мистическим образом откроется затуманенное прошлое, выяснится, как давно они знакомы, кем приходятся друг другу... Почему, в конце концов, Роджер говорит такими странными формулировками и поет созданные Брайаном песни. От подобного исхода веяло страхом. За всем, что было связано с пиратом, тянулся легкий флер этого самого необъяснимого страха. Он снова был на нервах, хотелось ухватиться за что-то привычное, не замутненное происшествиями минувших суток. Штурману страшно захотелось заключить в объятия свою гитару, осторожно и искусно извлекая из нее привычные сердцу звуки. Инструмент отлично помогал отвлекаться от неприятных мыслей, концентрироваться на том, что действительно важно. Но самое главное - с помощью мелодии сердце освобождалось от тягот, страха и боли. Она приносила покой, заполняла собой все пространство в душе моряка, и он чувствовал себя выговорившимся, отдохнувшим и понятым. Пальцы уже буквально ощущали тяжесть грифа в руке, на предплечье чувствовался мягкий изгиб деки. В голове зазвенели ноты. Брайан раздраженно потер напоследок пульсирующие от прилившей крови ладони и похлопал себя по щекам, зажмурился. Раздался усталый вздох. Нужно было взять себя в руки. Когда стемнело, и на палубе почти никого не осталось, за не туго покачивающимся штурвалом оказался один молодой матрос, а штурман отправился за гитарой - ждать до ночи казалось поистине пыткой, пальцы покалывало от нетерпения провести по струнам и ощутить гладкое древко грифа. Рами, завидев его, коротко кивнул и вернулся к раздаче указаний группе юнг. Брай ответил на приветствие и вдруг подумал на мгновение: а не попробовать ли первым делом сыграть собственную песню, что перевернула с ног на голову весь сегодняшний вечер? Идея была заманчивая, хоть и неприятно колола опасным острым углом в виде того факта, что ее знал Роджер. Знал так хорошо, что повторял нота в ноту, в точности, как пел сам штурман. И все же стоило отдать должное своему произведению. Оно вовсе не виновно, что его кто-то услышал, запомнил, а теперь действовал этим на нервы. Засмотревшись на показавшиеся первые звезды, Мэй едва не столкнулся со стоящим у его каюты Диконом. Тот невозмутимо подпирал запертую дверь, сложив руки на груди, но как только Брай налетел на него, расцепил их и лишь положил одну из них на рукоять пистолета. По привычке, разумеется. - Джон, в чем дело? Ты меня ждешь? - Штурман достал из-под воротника ключ на кожаном шнуре и гораздо неспешнее, чем планировал, стал открывать дверь. - Да уж не пленного пирата. И кстати об этом, - Брайан внутренне негодовал, что боцман перенял у капитана слишком много привычек, в том числе и умение вот так топорно, но, безусловно, вполне эффективно переводить тему в нужное русло. Мэй замер на месте, медленно погружаясь в ощущение недовольства и замешательства, которое составляло неплохую конкуренцию сползшему на поверхность моря туману - было настолько же всепоглощающим. Мужчина задавался одним лишь вопросом: разве он хоть единым жестом проявил готовность к подобным разговорам? - Думаю, тебе придется пустить меня внутрь. По многим причинам, - произнес боцман. Ключ щелкнул в затворе, и моряки в несколько напряженном молчании вошли в сносно прибранную комнату. Джон закрыл дверь с видом, будто это было делом первостепенной важности. Брайан в этот момент рассудил - друг взбудоражен и растерян далеко не меньше его самого. Наконец Дикон позволил себе устроиться на одиноком стуле подле штурманской кровати. Они все еще сидели в тишине. Мэй не смел отвлекать друга от сосредоточенного проглатывания лишних или не самых правильных фраз. В конце концов, не оставит ли Джон эту глупую затею, освободив Брайана от необходимости врать или - что хуже - говорить правду? Глупо было даже предполагать подобный исход. - Знаешь, мне не нравится лезть в чужую жизнь по многим причинам, - начал он. - Но сейчас у меня одна главная причина поговорить с тобой начистоту. Ты не чужой человек, Брай. Должен признать, я неоднозначно реагирую, когда не чужие мне люди так меняются у меня на глазах. Джон тяжело выдохнул. Мэй пытался разобраться в том, какое именно настроение сейчас наполняло эту комнату. Скорее всего - не самое положительное. - И потому я обеспокоен. Ты прекрасно понимаешь, разве тут разберешь, что думать? - немного огорченно продолжал Дикон. - Как можно вообразить себе смысл всего произошедшего? Боцман говорил отчетливо, каждое слово звучало как тяжелый камень, падающий на дно глубокой реки. Тяжело и глухо. Брайану не хотелось думать о том, что привычное простое или ироничное поведение друга принимало формы странные и немного незнакомые. Нужно было выходить из ситуации, но прежде, чем Мэю удалось что либо произнести, он услышал: - Что происходит, Брайан? Ему настойчиво и неумолимо отрезали пути к отступлению. О том, что Мэй и сам неплохо лишал себя возможности обернуть путь вспять, он думать не хотел. - Если бы я сам понимал, то, наверное, побоялся бы сказать и слово. Немой вопрос с ноткой обиды скользнул по лицу боцмана. - От призраков прошлого нельзя ожидать ничего хорошего, - попытался пояснить Мэй. - Ты хочешь сказать, что этот паршивец говорит прав... - Это то, что я хотел бы проверить. С неудовольствием штурман снова и снова замечал: ему было жутко. Страх перестать доверять самому себе снова вернулся к нему, как будто серость жизни, отравляющая расслабленный иллюзиями мозг мечтателя. Или морфинозависимого. Что ж, выставить нечто подобное напоказ казалось делом еще более пугающим. - Разве можно допускать мысль, что ты когда-то был связан с... - Джон замолчал почти сразу. Сразу после того, как Брайан нахмурился и нервными движениями потер правую ладонь, будто обожженную. - Мое детство начинается с 15 лет, Джон. По крайней мере, все считали, что на тот момент мне было примерно столько. Дикон молчал. Сложно сказать, думал ли он о том, почему друг никогда не рассказывал почти ничего о своем прошлом, или почему он сам, черт возьми, никогда не удосуживался спросить. Брайан же тем временем неохотно, будто жалея о брошенной фразе, продолжал: - Могло быть что угодно... - Ты хочешь в это верить? - резко произнес боцман. - Я хочу разобраться, понять что произошло и... расстаться с этим раз и навсегда. Достаточно аккуратно подбирать слова казалось делом невозможным. Мэй, видимо, уже изначально не имел желания стараться. Дикон опустил низко лицо, стараясь скрыть подергивающиеся брови и жгучий скептический взгляд. - Поверь моему чутью, он водит всех нас за нос. Тебя в первую очередь, уж черт только знает - почему. Черт точно не знал, про какое такое чутье сейчас говорил боцман. Не то ли, что говорило голосом интуиции в каюте Дуайта? Брайан не знал, что отвечать. Обрывки картин из снов душили его сознание и мешали думать. - Может и так, - вдруг согласился он. - В таком случае, я просто хочу, чтобы ты понял меня, Джон. Я уверен, что должен сам разузнать, в чем тут дело. Диалог шел совершенно не по тому сценарию, которого придерживался Джон. Строго говоря, сценарий тоже лаконичностью и логикой не отличался. - Боже, что за вздор! Ты хочешь, чтобы я позволил тебе по уши погрузиться в это дер... Что ж, ладно! - Гневный возглас прозвучал особенно звонко в полутонах прошлого диалога. Дикон притих, Мэй смотрел ему в глаза, и вдруг на его лице появилась спокойная полуулыбка. - Дьявол с тобой, Мэй, если ты вдруг подумал, что я тебя оставлю в покое! Я не Фредди, меня душевными речами не уймешь. - Спасибо, Дикки. - Я не говорил, что действительно оставлю тебя на волю судьбы и этого проходимца, - ультимативно произнес Джон. - Уж не могу знать, что он тебе там наговорил, но... Он промолчал, вставая со стула и снова хватаясь за косу, новая лента слетела на дощатый пол. Дикон бросил еще один взгляд в сторону Мэя и спокойно направился к выходу, лишь у дверей сказав: - Знаешь, сейчас самое время вспомнить, что в одиночку через такое не проходят. Закрывшись со всех сторон, ты не увидишь даже того, что происходит перед самым твоим носом. Так что будь добр, не запирай засов, - сказал он, прикрывая за собой дверь. Уже снаружи Джон стоял, вдыхая запах надвигающейся ночи, и ругал себя на чем свет стоит за непозволительную мягкотелость. Брайан не успел забыться в короткой беседе с другом. Чем-то необъяснимо сильным она тяготила его так, что он почел излишним разбирать по полочкам свои мысли, позволив музыке сделать это за него. Гитара как-то сама собой легла в его руки. Несколько бережных подстраиваний, и струны зазвучали мягким мелодичным звукорядом. Мэй глубоко вздохнул и задел их пальцами, выводя пару аккордов. И застыл. Пальцы его холодели, и с окостеневшими суставами он рвался вывести мелодию, от которой немного поднывало под ребрами, и которая путалась между струн, застревая где-то внутри. Не сразу ему удалось настроиться на нужный лад, но знакомый древесный рельеф, отпечатывающийся на ладони, который будто успокаивал отголоски почти забытого обжигающего прикосновения, позволил ему влиться в привычный ритм. Прозвучали первые ноты, и уже через минуту Брайан, кажется, совершенно забыл о том, с чем таким тягостным столкнула его давеча жизнь. Вместо этого он прислушивался к тому, какие сигналы посылало отогревающееся сердце. Мужчина уже не смел одернуть себя за то, как припоминал услышанное от пирата песенное переложение, по правде говоря - уж слишком ровно попадающее в такт. Мэй не придумывал слов для мелодии, что играл столько же, сколько знал себя. Может ли быть, что он смел ее забыть? Это была песня, текст которой - лишь наброски, торопливо высеченные пером на обрывках бумаги. А мелодия - память, засевшая в руках штурмана. Однако теперь был момент, когда слова, сами будто пришедшие в голову, приноровились складываться в строки. Разве смел Брайан упускать этот шанс? Это было странно - припоминая пиратский голос, лавировать между разрозненных строк. Попытка уйти от лишних мыслей обернулась желанием погрузиться с головой в единственную, как казалось Мэю, вещь из его прошлого, которая не стремилась свалить на него новое бремя беспамятства. Песня стала отдушиной во мраке, будто факелом в темноте заблуждения. Она помогала Брайану сосредоточиться на попытке доверия тому, что пыталась донести до него вселенная. Это напоминало момент, когда беспорядочные скопления светил на ночном небе принимают облик созвездий. Штурман впервые за все прошедшее время почувствовал себя относительно спокойно. Мелодия будто твердила ему: "Как бы ни было то грустно, неоднозначно, но это то, что ты можешь принять, потому что этот омут - часть тебя самого". Мэй едва ли понимал, что доносилось до него из нотных сплетений, которые коротким эхом прокатывались в его сознании, но одна мысль прочно засела у него в голове. Он не должен бояться самого себя. Жизнь, оставшаяся в темноте забытья, лишь моментами, секундами прикипевшая к нему, становилась частью пути. Пройди его, не потеряв себя нынешнего - получишь шанс быть свободным от оков. Пальцы оторвались от струн. Брайан вновь оглядел правую ладонь, словно она была не его вовсе. Гитара коснулась дощатого пола, а за ее легким звоном последовал скрип двери. - Войдите, - встрепенулся штурман. В приоткрывшийся проем сунулась голова Малека, а затем он быстро юркнул внутрь, поспешно прикрыв за собой дверь. Он был довольно бледен, крепко сжимал пальцы, сцепив их за спиной в замок. - Мистер Мэй, мне необходимо доложить вам о нарушении на борту нашего судна! - по ощущению, эта фраза была заучена и пережевана не один десяток раз. - Я тебя слушаю, Рами. - Член нашего славного экипажа изменяет короне, сэр. Якшаясь с пиратами. Меж бровей легла угрюмая складка. - Если быть точнее, то нашему пленнику была оказана несанкционированная помощь при использовании личных запасов лекаря. Рана врага была обработана, а также наложена повязка. Все было сделано тайно от руководства корабля. Мэй едва сдержался от улыбки, стараясь оставаться внешне беспристрастным. - И кто же этот негодяй-изменник? Было видно, как мичману невыносимо тяжело смотреть штурману в глаза. Казалось, все силы юноши уходили на то, чтобы не упасть в обморок. - Это я, сэр. И я готов понести наказание. Всему когда-то наступал конец, в том числе и терпению Мэя, больше сдерживаться сил не было. Брайан тихонько рассмеялся, прикрывая глаза, и вновь заскользил пальцами по струнам. Тишину каюты окутали ласковые, но довольно бодрые переливы, отличавшиеся неожиданной легкостью. О Нептун, кто бы мог подумать! Штурман оказался не единственным сумасшедшим, кто испытывал к пленному нечто кроме ненависти и презрения. К тому же, боги, разве они выкрали этого юношу из братства милосердия? - Рами, ступай к себе и выспись хорошенько, завтра трудный день. Нам нужно подготовиться к скорой высадке на берег. Глаза мичмана расширились в изумлении и непонимании. Его плечи дрожали, а язык словно онемел. Он страшно боялся проронить хоть слово. - Сэр, вы, наверное, не так поняли! Я лично украл из подсобки Майами лекарства, полез в клетку к Тейлору, а Бену сказал, что это был указ мистера Дикона, и заставил его держать пирата на мушке, пока играл в лекаря с нашим врагом! Штурман поднял на него глаза, сияющие каким-то ненормально-лихорадочным блеском. Лицо его выглядело удивительно спокойно и обыденно. - Я не могу сказать тебе то, что ты ожидаешь услышать, Рами. Только поблагодарить. Мэй рассудил, что уж точно не ему решать, виновен ли юноша, ведь штурман в данной ситуации оказывался крайне необъективен. А поэтому через минуту они оба поднимались по лестнице к рубке, пока Мэй убеждал нервного капитанского помощника в том, что он уж слишком сильно себя накручивает. В самом деле - у стойкого, крепкого здоровьем парня тряслись руки. Ожидаемо у штурвала собралась целая компания в составе мичмана, боцмана и капитана. Последний, впрочем, немного отстраненно от остальных посвящал себя картам. Во всяком случае, Брайану казалось, что так увлеченно черкает он что-то именно на карте. Малек стоял посреди небольшого помещеньица, будто приведенный на казнь. Для человека, не единожды повидавшего гнев командира, это было более чем оправданно. Волосы его топорщились в разные стороны, а любимая яркая бандана была смята в руках и непрерывно терроризируема в порывах расстройства. Офицеры обменялись парой не слишком значительных фраз. Молчаливый до безобразия Фредди украдкой улыбался своим записям, краем глаза наблюдая за Рами. Брайан, кажется, бросил пару слов Джону, пока небрежно следил за фарватером на небольшой карте. По какой-то причине тот слега нахмурился, завидев вошедших, но теперь не выражал ничего более определенного, чем флегматичность. Это сложно было распознать как хороший знак, особенно когда молчание Рами становилось все глубже под острым взглядом боцмана. Мэй уже давно сменил замотанного Бена у руля, а Малек, судя по всему, готов был подпирать стену до тех самых пор, пока собственные мысли не съели бы его заживо. Первым, кому это надоело, стал достаточно раздраженный за день Дикон. Пьеса была прелестна, но как хороший зритель он хотел развязки сюжета, который уже порядочное время назад подглядел в программке. Да и актер из него был не высшего уровня - нужно было развивать события достаточно быстро. - Полагаю, ты хотел что-то спросить, Рами? - довольно дружелюбно начал он. Фредди отложил перо, парнишка у стены заметно стушевался. - Не совсем, сэр. Я просто... - Верно, ты хотел рассказать мне что-то важное, что смогло отвлечь тебя от работы перед скорым прибытием в гавань? - Это звучало куда менее сдержанно и дружественно. Щелкнула крышка чернильницы и заскрежетали каблуки настилу. На Малека смотрели уже две пары внимательных глаз. - Это так, сэр... Я должен доложить вам, сэр. Уже давно обязан сказать... - Было бы замечательно, если бы ты поделился со мной некоторыми вестями о нашем недавно прибывшем госте, - чуть приподнимая брови и опуская на секунду взгляд, произнес Джон. - Ты неплохо общаешься с командой - может статься, слышал что-нибудь. - О чем именно? - резко и быстро спросил Малек, будто бы этот вопрос вырвался у него против воли. - Меня глубоко волнует, кто задумал оказывать помощь пленнику. Это произошло в условиях полного неповиновения, так что провинившийся просто обязан объявиться и понести соразмерное наказание. - Официозный тон стал совсем холодным. Примерно как пальцы юноши. - Знаете... Сложно будет сказать... На этот раз его перебили вполне тактично. Пауза казалась слишком затянутой. К примеру, Голиаф успел нетерпеливо прошествовать у ног хозяина, требуя угощения и ласки, около пяти раз, прежде чем оказался на руках у капитана. За его глубоким урчанием послышался голос Дикона. - Мне, по сути, необходимо лишь подтверждение. Я уже давно заметил странное поведение Харди. Уж дюже угнетенный у него вид для честного человека. Кто, как не ты, должен понимать это. - Предательская улыбка лезла на лицо боцмана, пока в душу Рами лез испуг. Нужно было торопиться. - Как досадно, согласись, - сказал он, прошествовав ближе к смотровому окну. - Помогать врагу, когда друг лежит раненый клинком неприятеля и преступника - недостойно настолько же, сколь справедливо будет наказание, так? Рами пожирала гадкая, обращенная в гниль, драгоценная его совесть. Он, будучи неглупым, всегда знал, в чем его дар и проклятье. Сейчас он видел его в глазах развернувшегося в его сторону командира. Видел и думал, что едва ли смог бы стереть это из памяти. Все-таки, как же порой несправедлива строгая Фемида. - Более чем достойное поведение для него. Потому что он ничего не совершал. - Рами мельком скользнул взглядом по капитану, вид которого всем своим существом говорил о крайней заинтересованности. Такой, с которой зрители наблюдали за гладиаторами на ринге. Теперь подумалось, что капитан будет куда коварнее Фемиды. - Готов понести ответственность, сэр! - О, не будь покровителем неверных! Ты не захочешь такой участи... - чересчур иронично произнес боцман. Фредди в стороне фыркнул. - Из меня плохой покровитель, я спас жизнь врагу. Пират бы умер от загнивания раны через пару дней, я убил на него пинту разбавленной настойки и бинты, которые с таким трудом достал Майами. У меня даже осталось немного. - С этими словами он показал тонкие лоскуты с таким спокойным видом, с каким храбрец или глупец стоит у плахи. Он уже в деталях размышлял, как в ближайшее время будет зарабатывать на жизнь кренгованием. Боцману удалось выдержать значительную паузу. Однако, ее значительность испортил мурчащий кот, избравший плечо мичмана идеальным наблюдательным пунктом. - Мое разочарование сложно объяснить словами, Малек... Действительно ли ты понимаешь, какой поступок совершил, и что за этим последует? Я ожидал, что команда будет равняться на тебя. Что ж, думаю самое время сказать, что... Пора прекращать этот цирк, ибо это полнейшее издевательство, он весь белый, Фредди. - Стрессовая профилактика всегда полезна, чтобы держать сознание в тонусе! - несколько обиженно прозвучал голос капитана за спиной ничего не разбирающего Малека, который немного потерянно следил, как стремительно смягчается лицо боцмана. - Теряешь хватку, дорогой мой. Так твои ежовые рукавицы, может статься, будут мягче пуховых. - Это просто вздор - слишком нечестно, чтобы заслуживать строгой справедливости. - Он положил руку на плечо вздрогнувшему Рами. - Виноват, парень. Выдохни и успокойся, никто не собирается осуждать тебя. Если бы эти слова звучали из уст капитана, это бы выглядело куда правдивее. Малек как-то не слишком хорошо узнавал человека перед собой. - Но как же, нарушение дисциплины... - Ровно в пределах допустимого в чрезвычайном положении, - твердо произнес Джон. - Ты неплохо потрудился. Было бы кощунством даже для меня наказывать тебя за помощь, - бросив многозначительный взгляд в сторону капитана, произнес боцман и с долей облегчения почувствовал, как часть груза освободила сердце. Фредди редко ошибается. - А в чем... То есть... Помощь? - Рами высматривал знаки внимания в лице штурмана, но не поймав ни одного, решил молчать. - Понял, сэр. - Тебе следует быть несколько более уверенным, парень. Честь не теряется в желании помочь. Пусть даже в желании помогать таким подон... - Ты полностью оправдан, друг мой. Самое время вернуться вниз и хорошенько отдохнуть. Тебе еще наказание отбывать, - из-за спины Джона Меркьюри весело и легко подмигнул встревоженному помощнику. - Майами будет ждать тебя рано утром. Чтобы потом передать тебя в мое распоряжение, - добавил капитан. - Твоим обязанностям теперь мало кто позавидует... - Да, будет нелегко... - Придется теперь возиться с более чем бессознательным разбойником, который уже перерезал немало честных моряков! Поистине ответственно и опасно! - слышались возгласы капитана, который вдруг затих и заискивающим тоном произнес. - Но ты ведь справишься? Рами старался, чтобы ухмылка выглядела достаточно сдержанной: - Конечно же, сэр. Это ведь мое праведное наказание. Проводившая направленного вниз моряка тишина сменилась ленивым спором о целесообразности подобного обращения с подчиненными, а закончилась оставленным совершенно наедине со своими мыслями штурманом и солоноватым привкусом попутного ветра на языке. А еще непроходящими размышлениями и мечтой о беспамятстве без снов.***
В темной сырости трюма даже в приближение глубокой ночи совершенно невозможно было заснуть. Толща воды под, кажется, страшно тонкими досками мерно вздыхала возвышающимися волнами, пока частое дыхание пирата нарушало равновесие их ритма. Бессонница подкралась незаметно - вернувшейся болью в затылке, с коей впору было уже совершенно смириться. Впрочем, корсар так и сделал. Он лежал, устроившись без особого комфорта на куче сена и без отчетливых мыслей крутил меж пальцев обгоревший окурок сигареты. В голове зациклился образ, раздражающий сознание, но одновременно и слишком необходимый, чтобы оставить его. Роджер, как старинную гравюру, исследовал в памяти выражение лица штурмана и все гадал: как бы сладить со злостью и сердитостью, затаенной на самого себя. Досадливое ощущение, словно привкус от плохого кислого вина, оставалось с ним, ровно как и туманный запах табака, и смятение в эмоциях. Все это становилось его навязчивой идеей, заставляя потеряться в самом себе. О, как же не хотелось позволять тоске одержать верх над собой! Роджер ведь так устал от этого. Невидяще разглядывая темноту, к которой слишком хорошо привыкли светлые глаза, Тейлор задумчиво рассматривал жалкие останки сигареты, наблюдая, как та падает в ворох соломы, а после - смотрит на собственные пальцы. Легкий призрак тепла - и уголки губ дернулись. Больше не удавалось (или же просто не было смысла) сдерживать короткую улыбку. Он скрыл ее, неясным жестом скользнув подушечками пальцев по собственной щеке, пряча слабость от темноты вокруг. И, вот проклятье, он чувствовал: они все еще хранили секундное тепло. Его ладонь уже всю буквально покалывало слабыми искрами фантомного прикосновения. От этого хотелось позволить странной, плохо объяснимой радости затопить душу, а самому плюнуть на дребезжащий, как от ударов, череп и погрузиться в минувшие моменты, которые не давали окончательно забыть о слове "надежда". Теперь пришло осознание: он не был обречен. Они не были обречены потеряться навсегда. Эта жизнь еще давала шанс (даже таким, как он) на то, чтобы все исправить. В тот момент понимание этого ощущалось яснее всего и неистово кружило бедовую разбойничью голову. Каких-то несколько часов назад Брайан говорил с ним так, будто действительно готов был идти вперед, чтобы во всем разобраться, но при этом еще осторожно брался за руку, что протянул ему Роджер. Брался, чтобы медленно тянуть Тейлора из пучины и самому искать свою путеводную звезду. Безразличие оставило штурмана, Роджер чувствовал это и не мог противиться тому, как бешено от этой мысли у него колотилось сердце. Ненароком мертвая крепость Мэя дала брешь, а Тейлор уловил в тонком разломе нечто новое. Новое, в котором память прошлого принесла свои плоды. И все же, кто мог знать... Разве мог Роджер на поверку действительно предположить, что Брайан не возненавидит его и не пожелает от него избавиться? Признание последнего обстоятельства било в слабые места, грозный пират оказался повержен, теша себя сладостью проснувшихся надежд. Горечи от быстрого, резко-неловкого расставания уже не было места. Вновь усыпленный возвращающейся лихорадкой, он мечтал под отзвуки гитары в своей памяти, и тяжелое дыхание его учащалось, пока вокруг становилось все жарче. Температура мало волновала Роджера. Он все не спеша обдумывал, как ему покрепче ухватиться за хрупкую возможность. Обдумывал до тех пор, пока не заснул беспокойным сном, со съехавшей в порыве фантазий повязке, безвольно опадая на сеновал и фантомно ощущая спутанные кудри, жар раскрасневшихся щек и слабое рваное дыхание.